Неважно, отвечаю я.Главное, как зовут твою сестру.
Он ухмыляется. Я знаю, что он хочет улыбнуться, но больше не может:
Лара Риддл.
Дверь все еще открыта, как я ее и оставил. Иезавель смотрит на меня, позади Иеремия сидит за столом, сложив пальцы домиком. Размышляя. Или все еще во власти воспоминаний.
Эй,говорит Антонио. Я медлю и оборачиваюсь.Спасибо.
Киваю и возвращаюсь в кабинет.
Иезавель запирает дверь у меня за спиной и смотрит на Иеремию. Он берет меня за руку и ведет к другому выходу, через который начнется мое возвращение домой.
II
Иезавель снова ведет меня по длинному туннелю. Мы в темноте, под землей, и я слежу за каждой тенью, словно хочу засечь движение прежде, чем призраки набросятся на нас. Впрочем, я уверен, что они здесь не водятся. Не в такой близости от Иеремии и его паствы. Две группировки в состоянии войны, неважно, горячей или холодной, не станут соседствовать.
За нами будут наблюдать,говорит она.Нас будут преследовать.
Во мне поднимается волна отваги:
Пусть попробуют.
Нас убьют,продолжает она.
Почему ты говоришь «нас»?
Она не отвечает.
Думать больше не о чем. У меня есть план, мысль о том, что нужно сделать и как. Осталось только собрать необходимое. Оружиекакой-нибудь простой пистолет, я ведь никогда не стрелял раньше. Такой, что справится с одного выстрела, ведь на второй мне не хватит духу.
Нужно найти Карен. Карен Финли. Я надеюсь, ее зовут именно так. Не могу представить, что она вышла замуж за другого. От этоймимолетноймысли я спотыкаюсь, почти падаю. Иезавель останавливается и говорит:
Дальше будет хуже.
Куда мы идем?спрашиваю я, отчасти потому, что это хороший вопрос, а еще потому, что не хочу, чтобы она меня отвлекла.
Ко мне домой,говорит она.
Я думал, здесь ни у кого нет дома.
Не все истории полностью забыты,говорит Иезавель. Я понятия не имею, о чем она, но не спрашиваю.
Туннель темный, но не кромешный. Просто старый. Стенышлакоблок и голый цементпокрыты неразборчивым граффити. С потолка свисают трубы разных размеров. Главный коридор ветвится. Я чувствовал себя в большей безопасности с убийцами в оставшейся позади яме.
Почему мы просто не вернулись тем же путем, каким пришли?
Иезавель останавливается и поворачивается ко мне. Она теперьеще одна тень, только пряди темных волос сияют. Одетая в черное, она похожа на ангела, или на демона, или немного на обоих. Я хочу спросить почему, но молчу.
Там лежит безумие,говорит она, кивая в оставшиеся позади глубины туннеля.
Безумие,напоминаю я,поглотило нас.
Прояви немного доверия,говорит она и идет дальше.
III
Доверие одна из тех забавных вещей, которыми трудно наградить и которые слишком легко потерять. Однажды утраченное, оно уже не вернется. Доверие между мной и Карен такое глубокое и полное, что и словами не описать. Кольцо у меня на руке только слабое отражение этого чувства.
Во время венчания священник сказал что-то о нерасторжимом круге нашей любви. Говорил, что золото символизирует чистоту и еще кучу вещей, которые я запомнил только потому, что нас снимали на видео. В тот день я был непоследователен, терялся, в бреду и раздрае, и нетя не выпил с утра ни капли. Я был пьян от восторгастоя у алтаря, держа за руку свою невесту, глядя в ее голубые глаза сквозь вуаль. Я никогда не думал, что ее наряд так на меня повлияет.
В прошлом я доверял и другим девушкам. Иногда отношения заканчивались разбитым сердцем или сердцами. Впрочем, царапины затягивались, шрамов не оставалось. Но в тот миг у алтаря, когда мы обменялись кольцами и говорили о вечной любви пред очами Бога, мы не просто давали друг другу обещания. Мы утверждали: «Я тебе верю».
В старших классах мой друг Джек говорил:
Доверься мне.Обычно перед тем, как все летело к чертям. И часто добавлял:Да что может пойти не так?И мы изо всех сил пытались это выяснить.
Я тоже часто бросался этой фразой и наступал на те же грабли, но все это были мелкие промашки. Теперь я думаю о чем-то гораздо более важном, о чем-то радикальном, и не знаю, смогу ли совершить это, когда придет время.
Сейчас я в раздрае, и Иезавель не просит меня ей довериться, она этого требует. У меня нет другого выбора, кроме как идти за ней, но стоит ли ей доверять? Мы знакомы полдня. Мне нужны причины получше, чем отсутствие вариантов.
Так что я не говорю, что верю ей. Просто молча иду за Иезавелью, в смятении, через подземный лабиринт. Понимаю, что играю с обручальным кольцом, кручу его большим пальцем. Разве может оно утешать, если мне из-за него так тревожно?
IV
Анна смотрела на меня так, словно не могла поверить, что я реален. Я тоже уставился на нее, не зная, чему теперь верить, не в силах заговорить. Слова кончились. Придумывать мне?..
Что еще у тебя есть?спросила она, сложив руки на груди, отступив на полшага. У нее на лице проступили морщины, линии, которых я прежде не замечал. Может, она не верила своим глазам, но теперь не верила и мне. Я оказался не таким, как она представляла.
Я...Я не мог встретиться с ней взглядом.
Ты или ненастоящий,сказала она,или слишком настоящий. Какая догадка верна?
Я не знал. Мне не нравился мой ответ, но он казался наиболее честным и точным:
Обе.
Мне стоит извлечь из этого урок, да? Я никогда не была тобой одержима. Ты просто сон. Я не виновата, что ты так часто возвращался.
Я не ответил, и она добавила:
В последний раз ты приснился мне месяц или два назад.Ее глаза просветлели, в них вспыхнула радость.Тебя не должно... Я не знаю, как мне быть.
Если честно, я тоже.
Некоторое время мы просто стояли и молча смотрели друг на друга. Она немного расслабилась, по крайней мере физически, и наконец порывисто взяла меня за руки.
Пришел на ланч?
Никто из них не знает меня, да? Дезире. Мария. Никто.
Только если они видели мои сны. Откуда ты?
Лонг-Айленд.
Квинсленд?
Я покачал головой:
Нью-Йорк.
Она все еще держала меня за руки. Ее ладони были теплыми, нежными, податливыми.
Ты выглядишь таким настоящим.
Я настоящий,сказал я, но уже начал задумываться.Кажется, да.
Мне этого хватит. Идешь?
Конечно.
И мы сможем поговорить?
Конечно.
Что мне было делать, сказать ей «нет»? Уйти? Я ведь именно за этим сюда и шел, искал того, кто меня знает, кого-то, кто сможет помочь мне разобраться в случившемся. У меня кружилась голова, словно я был пьян. Пошел с ней, очень медленно, опасаясь, что ноги меня подведут. Чувствовал, что я болен, мягко говоря, пытался определить ощущение точнее, но всякий раз оно ускользало.
Ланч был в «Командоре». Мы обедали здесь уже дюжину раз, а может, и больше. Сдвигали столы, заказывали разные блюда, в конце обычно жаловались на работу. Обсуждали детей, жен и мужей, вечерние новости, «Сидней Суоне» или «Уэст Тайгере»Уинстон так обрадовался, что они выиграли суперфинал, что носил оранжевое целый месяц. В общем, обычный треп за ланчем.
Сегодня я тоже все это слышал, но молчал, даже когда мне было что сказать. Анна представила меня как старого друга, который прогуливался поблизости, когда их компания вышла из «Кроунком». Все сказали «привет» и «приятно познакомиться». Даже Мик, парень, которого я не знал.
Мне было не по себе.
Я работал с этими людьми каждый день. С некоторыми годы. Учил Марию. Она сидела рядом со мной в офисе. Вчера оставил ей открытку и шоколадные конфеты, но, видимо, она их так и не получила. Словно меня не существовало.
Но я был здесьза одним столом с ними. Пытался улыбаться и есть, боролся с тошнотой. Ланч стоил мне почти всех денегу меня осталось несколько долларов мелочью. Время от времени Анна смотрела на меня, довольно часто, и я не знал, как расшифровать ее взгляд: злилась ли она, смущалась или просто была в шоке? Возможно, всего понемногу.
Ланч растянулся почти на два часа, а потом Дезире сказала:
Мне пора. В три собрание.Она встала, и половина стола последовала ее примеру, некоторые почти сразу. Анна приблизилась к Дезире и пошепталась с ней. Дезире бросила на меня взгляд и сказала:
Конечно. Нет проблем.
И они ушлиостались только мы с Анной. Сидели за ланчемдруг перед другом. Опа придвинула стул поближе ко мне, коснулась моей руки и сказала:
Ладно. Я решила.
Что ты решила?
Что ты настоящий.
Спасибо,сказал я, хотя не видел в этом ничего особенно важного.
Ты настоящий,продолжила она,и, наверное, возник из моей головы полностью сформированным. А это значит, что у тебя есть история. Ты сказал, что жил в Нью-Йорке, да?
Да.
Тогда расскажи остальное,попросила она.Расскажи мне все.
Я не смогу,ответил я.Не думаю, что получится...
Тогда самое главное. Что-нибудь. Если ты настоящий, стань настоящим, цельным, кем-то, кого я знаю, а не тем, кого я...Она покраснела и, смутившись, не закончила предложения.Расскажи мне что-нибудь. Начни... не с жены.
Я мог бы спросить ее, что именно она хочет знать, но она уже объяснила: все. Что я мог рассказать?
Ты мне тоже снилась,начал я.Но мои сны были другими. Мы работали вместе. Все мы, кроме Мика, я видел вас раньше.
То есть в снах ты был Миком.
Похоже на то. Думаю, мне снилось, что Мик был мной.
Мне это нравится.
Я пришел из-за дня рождения Марии. Знал, что вы пойдете на ланч. Но все мои друзья, все, кто мне снился, не помнят меня.
Я помню.
Ты другая.
Я отлично тебя помню. Однажды мы ходили на лодкена Троицу, просто плавали от острова к острову. Лодкой правил капитан Крен.
Капитан Крен?
Он отлично справлялся. Поднимал паруса при любой возможности. Солнце всегда садилось, огромный оранжевый шар касался океана. Вокруг были острова, птицы, иногда дельфины, а мы сидели на верхней палубе, пили красное вино, болтали, смеялись и...Она осеклась, отвела взгляд.Ты ведь там был, да?
Я пришел не из твоих снов.
Ты точно уверен?
Думаю, да.
Так мы никогда...
Я покачал головой.
Кажется, я сейчас сгорю со стыда.
Я наклонился к ней, тихо сказал:
Не надо. Пожалуйста. Ты единственный человек, который может мне помочь.
Помочь?
Вернуть мою жизнь.
На этот раз она посмотрела мне в глаза. Раздумывая. Она все еще держала меня за руку. Сжала мои пальцы.
В твоей жизни меня нет, так?
Такойнет.
Я там просто девочка из офиса, которая на тебя запала? На женатого человека?
Вообще-то я не знал, что ты на меня запала.
Не уступишь соблазну?
Что?
Мы тут, ты и я. Нас свела судьба, и наступает тот самый миг за пределами прошлой жизни. Может, все это случилось не просто так?
Если Анна хотела, она могла быть соблазнительной, но, даже в этом безумном мире, не думаю, что я бы поддался: все еще надеялся вернуться к жене. К Карен, поправился я. Не просто к жене, к Карен, не замещай ее имя ролью,к Карен и Гимми, к жизни, которую знал.
Вот в чем уловка. Думал, что знал. Может, я все выдумал. Может, та жизнь мне приснилась.
Забудь,сказала Анна, убирая руку и резко поднимаясь из-за стола.Притворись, что я этого не говорила.
Конечно.Я тоже встал.
Итак,сказала она, оглядываясь, положив руку на спинку стула.Что теперь?
Честно говоря, я не знаю.
V
Говоря по правде, я не разбираюсь в Библии. Читал отрывки, изредка ходил в разные церкви. Знаю самые популярные истории. Про Адама и Еву, Ноя, Лазаря. Помню, что Иезавель там тоже была, по крайней мере одна, но мало о ней знаю. Кажется, недавно кто-то сочинил песню. На ум приходит только накрашенная Иезавельона подвела глаза перед тем, как ее убили. Я никогда не слышал, чтобы так говорили, но понимаю, что это значит.
Эта Иезавель тоже красит глазаподчеркивает светло-желтыми тенями. Это единственный ее макияж, ведь ее лицо идеально. Я подумал так, как только ее увидел.
Мы выходим из туннелей на свет (этого я не ожидал, разве уже пятница?), солнце слепит глаза, а потом я смотрю на Иезавель. Она щурится, так что я не могу понять, какого цвета у нее глазавижу только эти желтые тени. Они странно выглядят на свету. Она худая, гибкая, с высокими скулами и волевым подбородком. Наверное, она умеет настоять на своем.
Но я ей не подчинился («Доверься мне»), и отвлечь меня не так-то легко. Я помню лицо Карен. Оно поблекло, стерлось, расфокусировалось, но осталось теплым, родным и близким. Если я ослепну, все равно его не забуду. Могу вспомнить мягкость ее кожи, теплую слезинку на щеке.
Она счастлива?спрашиваю я.
Твоя жена?Иезавель читает мои мысли или, по крайней мере, мысли тех, что остались позади. Она, наверное, думает так обо всех утраченных.Возможно.
Она ведь этого хотела?
Иезавель качает головой.
Мы не знаем.
Ты себя этим утешаешь, да?спрашиваю я.
Иногда. Сгодится любое утешение.
Ты ведь чем-то пожертвовала? Отправилась со мной, привела сюда...
Я оглядываюсь, все еще не понимая, где мы. В переулкене длинном, не широком, не высоком. С одной стороны за забором виден край железнодорожной платформы, с другойпригородная улочка.
У тебя было положение.
Роль,говорит она.Приходит время, и мы отказываемся от ролей, идем дальше, растем.
Иеремия пошлет кого-нибудь, чтобы убить нас?
Она смеется. Приятный звук. Сразу становится легче. Груз забот уже не так давит на плечи, не исчезает, просто смещается.
Зачем ему это?
Ты предала его.
Вот, значит, как ты думаешь.
Я ошибаюсь?
Не совсем,говорит она.Но это не смертный грех. Возможно, он примет меня обратно.
Возможно?
Она улыбается, закрывает за нами дверьу нее, наверное, сотни ключей в потайных карманах лохмотьеви говорит:
Возможно, он не хочет использовать шанс.
Она действительно думает, что я знаю нечто важное. Какую-то тайну. Верит, что у меня есть ответы или, по крайней мере, методы. Пока почему ускользают от нас, а как остаются в тени, есть еще одно каквозвратное,и именно оно ее интересует. Уверенность, которую я чувствовал в кабинете Иеремии, полностью исчезла, и то, что Иезавель на меня рассчитывает, не помогает.
Не говоря ни слова, она выводит меня из переулка. На улице пахнет океаном и свежим хлебому «Восторга пекаря». В животе у меня бурлит. Иезавель слышит, бросает мне:
Подожди,и заходит внутрь. Денег у меня нет, но она выходит из магазина с полным бумажным пакетом.
Нам нужен триста тринадцатый,говорит она.
Триста тринадцатый?
Автобус. Он привезет нас в Куджи.
У тебя жилье в Куджи?Она кивает.Я не думал...
Что мы можем влиться в общество?уточняет она.По большей части ты прав. Думаю, ты вообразил нечто шикарное, когда я сказала, что у меня есть дом.
Это квартира?
Всякий раз, когда реальность сдвигается, приходится приспосабливаться, но в общем я справляюсь. Не спрашивай.
Мы ждем почти полчаса, и наконец издалека выплывает триста тринадцатый. Иезавель платит за проезд, и мы садимся у средних дверей. Чтобы легко убежать, если придется, думаю я.
Она никогда не встречала меня, но, похоже, мне верит. Или это какая-то хитрая уловка. Вот только я не вижу в ней смысла. Если бы они хотели убить меня, могли бы сунуть двадцатку кому-то вроде Антонио Феррари, и он пырнул бы меня ножом. К тому же с меня нечего взять.
Мы едем молча. Выпечка на коленях у Иезавели пахнет домашним уютом, и я начинаю дремать с открытыми глазами, вернее, грезить.
Конечно, мне снится Карен. Мы посещаем парк Улуру, ужинаем в «Красном центре». Смотрим, как солнце садится за Ката-Тьюта, черную на фоне обжигающе-оранжевого и красного небана нем почти нет облаков, и, когда в закусочной выключают свет, мы видим каждую звезду. Пьем шампанское. Едим барашка и крокодила, кенгуру и пудинг с бренди. Карен говорит:
Я люблю тебя.
Я повторяю за нейискренне.
Автобус тормозит так резко, что я сразу просыпаюсь. Без слез. Все выплакал.
Мы выходим у пляжа. Идем недолго (мимо еще одного «Восторга пекаря»на сей раз вид пакета в руках Иезавели причиняет мне боль). Огибаем дом, оказываемся в переулке: с одной стороны стена, с другойзабор-сетка. Спускаемся по трем бетонным ступенькам, протискиваемся в дверь, про которую Карен сказала бы держится на соплях (никто из моих лонг-айлендских друзей никогда так не говорил). Дверь не просто грязная. Она, похоже, готова слететь с петельржавых и острых. В одном из двух ее окошечек разбито стекло. Перед дверью только одна бетонная ступенька, никакого крыльца, так что Иезавель берется за ручку, чтобы распахнуть ее. Дверь не поддается, и девушка тянет сильней. Наконец дверь приоткрывается наполовину.