- Отлично. В любом случае, мне нужно принять душ перед встречей с ней, - сказала она, отвернувшись от Хельги и направившись к двери в углу комнаты. Дверь вела в ее роскошно обставленные личные покои. - И мне понадобится новое кресло. Проследи, чтобы его поставили на место к моему возвращению.
- Да, мэм.
Мисс Викман открыв дверь, остановилась и сказала:
- И Хельга...
- Да, мэм?
- Приведи с собой еще одну "игрушку" сегодня вечером. На этот раз - брюнетку. Худенькую. Чем более забитую и желающую угодить, тем лучше.
- Считайте, что это сделано, мэм.
Мисс Викман шагнула в проем и захлопнула за собой дверь.
Глава 3
Сознание вернулось вместе со струей ледяной холодной воды. Первым смутным впечатлением было то, что она упала с корабля и тонет в море. Несмотря на леденящий холод, она не сразу пришла в себя. Сонливость сохранялась даже после того, как следующий поток холодной воды хлынул на ее тело. Она почувствовала, как вода наполняет рот и течет в ноздри, вызывая кашель и хрипы.
Первое ощущение, что она тонет в шторм посреди океана, пришло, когда она выплюнула воду и поняла, какая она пресная на вкус. За этим ощущением последовали другие тактильные впечатления, когда сонливость, наконец, начала ослабевать. Под ней было что-то твердое. Ее пальцы вцепились в то, что было похоже на мокрый бетон. С усилием девушка открыла глаза и нечеткие очертания окружающей обстановки понемногу вырисовывались перед ее глазами.
Она находилась в большой, ярко освещенной комнате с высоким потолком. Несмотря на то, что только что выплюнула воду, она ощущала сухость во рту. Она поняла, что это последствия действия наркотика, которым ее, вероятно, накачали в высокой дозе, чтобы держать без сознания длительное время.
Через несколько секунд после этого осознания на нее обрушился еще один сильный поток холодной воды. Она снова закашлялась, захрипела и попыталась откатиться от концентрированного потока воды. В этот момент она почувствовала, что ее запястья и лодыжки закованы в кандалы. Сердце учащенно забилось, когда она испытала столь редкое для себя чувствострах.
За годы, прошедшие после убийства своего коррумпированного и цинично манипулирующего отца, Джессика Слоaн стала настоящим хищником, к чему ее вынудили обстоятельства. В любой ситуации она оставалась тем, кого все остальные, независимо от того, насколько они могущественны, сильны или умны, должны были бояться больше всего. С ее мастерством бойца и профессионального убийцы могли соперничать только самые элитные наемные убийцы на планете.
Джессика также организовала свою жизнь таким образом, чтобы уменьшить вероятность встречи с равными себе. Она регулярно меняла свою внешность и вела свой бизнес, используя множество слоев сложной системы безопасности. Этого должно было быть достаточно, чтобы она всегда ускользать от тех, кто мог желать ей зла.
Однако в этот раз она где-то прокололась.
Она заставила себя открыть глаза, когда невидимый ею до сих пор человек, державший шланг, перекрыл мощную струю воды. Раздался громкий металлический лязг. Джессика прищурилась, вглядываясь в темноту. Через несколько мгновений она разглядела высокую фигуру. Мужчина. Его руки были затянуты в черные резиновые перчатки, а в них было зажато большое сопло тяжелого шланга, предназначенного для тушения пожаров.
Все еще дрожа от холодной воды, Джессика начала слышать низкие, шепчущие голоса. За человеком со шлангом стояли другие люди, мужчины, стоявшие у противоположной стене. Их слова были неразборчивы, и сначала она ничего не могла разобрать. Но когда рев в ушах стал стихать, она разобрала несколько повторяющихся слов, в том числе "начальница" и "охрана".
Она кое-что смутно начинала понимать. Она находилась в каком-то охраняемом учреждении, вероятно, управляемым правительством, а точнее его теневой стороной. Официально, скорее всего, это заведение даже не существовало. В прошлом она иногда бывала в таких местах, когда работала наемным убийцей на правительство. Однако тогда она была по другую сторону этого уравнения, совершая сомнительные с моральной точки зрения поступки во благо страны и национальной безопасности.
Эта экстремальная форма процедуры дезинфекции выходила далеко за рамки всего строго необходимого. Использование пожарного шланга было не только для того, чтобы провести процедуру. Напротив, это было сделано для того, чтобы показать свою могущественность в стенах этого концлагеря.
Этим жестоким знакомством с новой средой ее обитания было сказано все. Теперь она была вне закона, и ей не следовало ожидать справедливого или гуманного обращения. Мало того, отсюда ее никогда не выпустят. Она умрет в этом месте, где бы оно ни находилось, и никогда больше не белого света.
Во всяком случае, это пытались донести до нее с первой секунды.
Глаза Джессики сузились от едва сдерживаемой ярости, а уголок рта резко дернулся вверх.
Это мы еще посмотрим, ублюдки.
Сейчас, к сожалению, было не время сопротивляться. Она была в самом слабом и уязвимом положении. Время для борьбы еще придет, но сначала ей нужно будет восстановить силы. Ей также понадобится больше информации о том, где она находится и как устроен этот объект. Ей нужно было подумать и разработать план. Пока же ей нужно было казаться послушной и готовой к сотрудничеству. С этими мыслями она открыла глаза пошире и заставила себя улыбнуться.
Каблуки ботинок зацокали по бетонному полу, когда люди, стоявшие в тени, вышли вперед. Их было двое. Человек со шлангом остался на месте, его руки в перчатках все еще держали большую насадку. Когда мужчины вышли на свет, в зоне видимости Джессики появились начищенные черные ботинки. Она подняла взгляд и увидела, что мужчины одеты в черные форменные брюки и пиджаки. На головах у них были черные головные уборы с блестящими околышами. Джессика нахмурила брови, заметив на их руках красные нарукавные повязки.
Какого черта?
Нацистская символика была отличительной чертой этиx секретных тюрем, и отличала от тех, в которых она была в прошлом. В основном, персонал таких учреждений избегал каких-либо опознавательных символов. То, что она видела сейчас, было просто... странно.
Мужчины стояли над ней.
Один из них сказал:
- Ты будешь сотрудничать?
Джессика кивнула.
Тот же мужчина хмыкнул и сказал:
- Отлично. Теперь мы переходим к последней фазе дезинфекции. Как только процедура будет завершена, ты встретишься с начальником.
Она кивнула в согласии и спросила:
- Где я нахожусь?
Наступило короткое молчание. Затем один из мужчин тихонько засмеялся, его смех подхватили остальные мужчины. Это проявление веселья было недолгим и закончилось так же, как и началось, когда мужчина, который заговорил первым, сказал:
- Хватит! Мисс Викман не терпится увидеть эту сучку. Давайте поставим ее на ноги.
Мужчины поставили Джессику на ноги и подтолкнули ее к двери. Ее повели по короткому, узкому проходу. Освещение здесь было ярче, что заставило ее прищуриться. Кандалы на лодыжках затрудняли ее передвижение, что усугублялось грубым обращением мужчин, державших ее руки. Они дергали ее, когда она спотыкалась, и рывком поднимали на ноги с такой силой, что едва не вывернули ей руки.
В конце коридора была еще одна дверь. Она распахнулась, когда один из мужчин ударил костяшками пальцев по матовому стеклу окошка, затянутого проволокой. Затем Джессику втащили в комнату, заставленную стеллажами со стопками чистой одежды. С первого взгляда было ясно, что это форма для заключенных, и что ее здесь собираются обрядить, сделав обезличенной в толпе.
Однако обеспечение заключенных одеждой не было единственной целью этой комнаты. В центре комнаты стоял стол для осмотра. На нем лежал свежий лист белой бумаги. Этот стол отличался от обычных для всех остальных врачебных кабинетов одним важным признаком - прочными металлическими кольцами, прикрепленными к каждому углу. Каждое кольцо было снабжено дужкой.
Джессика поморщилась, предчувствуя, что будет дальше. Ее подвели к столу. Надсмотрщики подняли и распластали ее на металлической поверхности. Первобытный инстинкт призывал ее бороться, сопротивляться насилию, но она подавила позывы, зная, что пока в ее интересах оставаться как можно более покладистой. Она стерпит все. Однако она не забудет это.
Расплата наступит, так или иначе.
Кандалы с нее сняли, но физическое облегчение, которое это ей принесло, длилось недолго. Сняв кандалы, надсмотрщики пристегнули ее запястья и лодыжки наручниками к металлическим кольцам по углам стола. После этого они вышли из комнаты, оставив ее на некоторое время одну.
Она расслабилась и ждала, пытаясь выровнять свое дыхание, глядя в серый потолок. Затем дверь со скрипом открылась. Через мгновение она услышала приближающиеся тяжелые шаги. Вскоре у стола показалась крупная женщина высокого роста, средних лет и весом по виду около трехсот килограммов. Ее темные волосы были усеяны белыми прядями, а лицо было бесстрастным.
Женщина натянула латексные перчатки. Невыразительным голосом она произнесла:
- Мне нужно осмотреть тебя на предмет спрятанных в твоем теле вещей. Это влечет обязательный досмотр всех полостей. Тщательный досмотр, - в конце уточнила она тоном, практически лишенным интонации, хотя, казалось, придала особое значение слову "тщательный".
Конечно, он будет тщательным, ты, чертова карга, - подумала Джессика. - И ты будешь наслаждаться каждой секундой, не так ли? Ну, развлекайся, пока можешь. Теперь ты в моем гребаном списке, сука.
Женщина слабо улыбнулась, словно прочитав мысли Джессики.
Затем она протянула руку в перчатке между ног Джессики и начала осмотр, который был таким же тщательным, как она и обещала.
Глава 4
В то утро они пришли за Салли Нильсен. Она лежала на нижней койке, укрывшись тонкой, рваной простыней, которую успела натянуть над грудью, когда услышала стук каблуков ботинок на площадке перед камерой, которую делила с Лорой Гриер.
Хотя этот звук вызвал рефлекторный страх, она верила, что с ней все будет в порядке. Она не нарушала порядка и старалась вообще не привлекать к себе внимания. Эта вера сохранялась даже тогда, когда охранники остановились у ее камеры и начали открывать ее. Ее сокамерница была более очевидной мишенью для пристального внимания охранников. Лора почти ежедневно затевала драки с другими заключенными. Не так давно она убила женщину в душевой блока "D" и открыто хвасталась этим. Лора также с удовольствием издевалась над своей гораздо более слабой сокамерницей, истязая ее различными способами и заставляя удовлетворять свои сексуальные потребности.
Но охранники не пришли за Лорой.
Салли еще протирала сонные глаза, когда охранник сорвал тонкую простыню с ее тела, обнажив стройную обнаженную фигуру. Она вскрикнула, когда ее схватили грубые руки и сдернули с койки. Инстинкт заставил ее попытаться освободиться от хватки мужчины. За это она получила сильную пощечину, заплакав и умоляя о пощаде и объяснениях.
Последнее, что она увидела, когда ее вытаскивали из камеры, была обескураженная Лора. Суматоха разбудила ее сокамерницу, которая приподнялась на верхней койке с явным недовольством. Конечно, недовольством. Ее личную рабыню уводили без объяснений и, вероятно, та больше и не вернется. Заключенных, которых бесцеремонно выводили из камер таким образом, редко видели снова, по крайней мере, живыми.
Сейчас Салли находилась в лазарете Тюрьмы 13. Помещение было большим, с гипсовыми стенами, окрашенными в светло-зеленый оттенок. У каждой стены стоял ряд старомодных больничных коек с каркасами из нержавеющей стали. Прошло несколько часов с момента ее прибытия в лазарет, а она все еще не получила никаких объяснений по поводу своего присутствия здесь.
Из двух десятков коек лазарета в настоящее время были заняты только две, и обе были заняты женщинами, которых она узнала, хотя давно не видела ни одной из них. Одна из них была рыжеволосой Самантой Блэр. Саманта была великолепна. Именно в прошедшем времени. За месяцы, прошедшие после ее необъяснимого ночного исчезновения из камеры, с ней были проделаны ужасные вещи. Ее роскошные рыжие локоны исчезли, на коже обритой головы виднелись многочисленные глубокие разрезы. Ряд свежих швов тянулся от ее левого виска до макушки черепа. Однако это было не так ужасно, как все остальные ее увечья.
Многие части тела у Саманты Блэр были удалены, включая конечности и грудь. Остался лишь большой комок плоти, большая часть которой была испещрена шрамами и свежими швами. Глаза Саманты смотрели прямо в потолок, не моргая, потому что веки тоже были удалены.
Видя, что сделали с прежде красивой женщиной, Салли испытывала отвращение, хотя она видела ужасные вещи в Тюрьме 13 и до того, как ее привезли в лазарет. Убийства происходили прямо у нее на глазах, но это было насилие заключенных над заключенными. Это почти всегда происходило быстро, кто-то появлялся, казалось бы, из ниоткуда, наносил кому-то удар заточкой, а затем исчезал в толпе.
Когда такое случалось, это, конечно, было ужасно, но молниеносность нападения и следующая за этим обычно быстрая смерть жертвы, в некоторой степени, было даже избавлением для пребывающих здесь людей. Через некоторое время к этому привыкаешь. Но это было по-другому. То, что сделали с Самантой Блэр, выходило за рамки насилия и переходило в область садизма и разврата, что застало Салли врасплох. Это было бесчеловечно. Это было зверство.
Это было чистое зло.
Другой женщиной была Агнес Фицджеральд, старуха, которая, насколько Салли знала, была самой старой заключенной Тюрьмы 13. Агнес десятилетиями работала на кухне блока "D". Несколько месяцев назад охранники ворвались в кухню и забрали нескольких поваров и посудомоек. Как всегда, никаких объяснений не последовало. Никого из них больше не видели.
До сегодняшнего дня.
В отличие от Саманты Блэр, тело Агнес не было так изуродовано. Физически она выглядела целой и невредимой. За исключением, разве что, длинного, зашитого разреза на левом виске. Пустота в глазах и приоткрытый рот, из одного уголка которого стекала слюна, привели Салли к выводу, что ее подвергли лоботомии. Еще большей загадкой для нее было то, почему старуху так долго держали в живых.
Салли решила, что никогда не узнает ответа на этот вопрос. Не то чтобы ее это волновало. Ей нравилась Агнес - всем нравилась - но для нее ничего нельзя было сделать. Ее собственное благополучие было единственным, на что ей было не наплевать и, судя по тому, что она видела, ее перспективы выглядели мрачными.
Через несколько минут в лазарет притащили еще одного "пациента". Эту женщину Салли не знала, но у нее была самая потрясающе привлекательная внешность, которую она когда-либо видела. Даже Саманта Блэр до деконструкции выглядела бы по сравнению с ней простовато. В отличие от других пациентов, которые были одеты в больничные халаты, великолепная блондинка была в стандартном оранжевом комбинезоне, только что прошедшего дезинфекцию заключенного.
Она была окружена охранниками, которые, казалось, настороженно смотрели на нее, что было странно. Несмотря на их явное беспокойство, новая заключенная была совершенно спокойна и выглядела уверенной в себе. Она стояла в противоположном конце медпункта, глядя прямо перед собой, пока медсестра в синей униформе делала ей несколько прививок. Через несколько минут этот этап обработки новой заключенной был закончен, и охранники вывели ее из лазарета.
Медсестра тоже ушла, оставив Салли на некоторое время фактически в одиночестве. Она решила, что пустые оболочки, которые когда-то были Самантой и Агнес, не считаются настоящей компанией. Это было очень плохо. Ей не помешало бы отвлечься на разговор. Это отвлекло бы ее от ужаса, сковавшего ее изнутри и мыслей о своей судьбе.
Случайные взгляды на неподвижную Саманту будоражили ее воображение еще сильнее, заставляя сердце в ужасе сжиматься. Она пыталась заставить себя не смотреть на нее, но соблазн был непреодолим. Дольше всего ее взгляд задерживался на местах, где были отрезаны конечности, на этих гротескных ранах и прижженной плоти, которые плохо заживали. Ее правая нога была отрезана по колено. Из культи сочился белый гной с зеленым оттенком. От этого вида у Салли скрутило живот, но она не преминула бросить еще один взгляд в сторону изуродованной женщины.
Так продолжалось до тех пор, пока она снова не повернула голову в сторону Саманты и не увидела глаза женщины без век, смотрящие на нее. Неестественное состояние этих глаз, эти выпученные глазные яблоки вызвали у Салли первобытный страх, и она испуганно вскрикнула, дернувшись на кровати так, что наручники впились в ее запястья, инстинктивно пытаясь отстраниться от находящегося перед ней ужаса.