Возьми меня, Хиггинс! вздыхаю я, поглаживая садовую лопатку, словно пенис. Увы, боюсь это не сработает. И не советую тебе эксплуатировать слуг, дорогая. Это недостойно высшего общества.
Кому какое дело, что там принято в высшем обществе, Мэд? Мы нувориши Вот только имя я выбрала не слишком сексуальное, пробормотала она. Но менять уже не буду. Как и Хиггинса, который обеспечивает меня свежим постельным бельем и крышесносными оргазмами.
Но, Кэтлин, а как же Ултан? Неужели ты разобьешь сердце простому деревенскому парню?
Не нужно меня стыдить, фыркает Кэтлин.
Как можно пристыдить того, у кого и стыда-то нет? Но могу я попросить тебя не слишком кричать во время оргазмов? У нас все-таки смежные комнаты, а я сплю очень чутко.
Обдумав мои слова, Кэтлин кивает:
Досексорились.
Мы с Кэтлин решаем пересадить растения из нашего сада в замковую теплицу. Снаружи она напоминает большую шкатулку для драгоценностей: зеленые линии реек, квадраты дымчатого стекла. С крыши кружевной шалью свисает испанский мох.
Я везде натыкаюсь на трупики серо-коричневых мокрицто целые, то практически истертые в пыль. Мама зовет этих похожих на крошечные баллоны насекомых «поросятами». Они так и кишат под мертвым деревом. Этот замок чем-то напоминает гробницу. Для одного человека он слишком велик. Да и для четырех, если уж на то пошло. А тут еще маленькие покойники по угламлежат аккуратно, будто из вежливости приползли сюда умирать.
Уперевшись ладонями в землю, я ищу, куда бы пристроить маленький саженец платана. Я вырастила его из крылатого семечка в стаканчике из-под йогурта. Мама говорит, у меня легкая рука, совсем как у папы. А я не вижу в этом ничего сложного: сначала читаешь, что нужно растениям, а потом обеспечиваешь их всем необходимым. Я сразу замечаю, если растения плохо себя чувствуют. У меня глаз наметанный. А может, мне просто нравится лечить. Возня с растениями заменяет мне йогу, практики осознанности и прочие штуки, которые в школе советуют как средство от тревоги. А кто виноват, что мы тревожимся? Часть ответственности точно лежит на школе. Но я люблю ухаживать за зелеными ростками. Они во многом похожи на нас. Им тоже требуются пища, пространство для жизни и воздух для дыхания. А еще чтобы их не обижали.
Кэтлин разбирает спатифиллумы. В горшках они разрослись, как мята, и тесно сплелись корнями. Она раздирает их, как стервятник тушу.
Я накрываю ее руку своей:
Давай я сделаю.
Ты будешь вечность копаться. Сестра мотает головой. Я хочу поскорее с ними покончить и продолжить исследовать замок.
Но, Кэтлин
Что? Она чуть приподнимает верхнюю губу в своей обычной манере, как кошка, которая демонстрирует зубы, просто чтобы ты знал, что они есть, и поостерегся.
Я осторожно зарываюсь пальцами в землю и аккуратно освобождаю спутанные корни. Кэтлин, не отрываясь, глядит в телефон; мою сестру захватило сияние экрана. На теплицу опускаются сумерки, и я вижу, как свет отражается в белках ее глаз. Сейчас Кэтлин напоминает инопланетянина. Создание из другого мира. Прекрасную аномалию. Она улыбается, и ее зубы поблескивают, как маленькие жемчужины. Наши зубы до сих пор по размеру не больше молочных. Мы вообще очень миниатюрные. Но если начинаешь на это жаловаться, тебе советуют заткнуться и съесть бутерброд. Справедливо, конечно, но иногда хочется самой доставать до верхних полок.
Теплицу освещает вереница светодиодных ламп. Выглядит потрясающе. Идеально для свадьбы. Даже обидно, что скромный «большой день» Брайана и мамы уже позади.
Представляю, какие грандиозные вечеринки мы тут будем закатывать, мечтательно произносит Кэтлин. Позовем всех друзей из Корка. Не прямо сейчасБрайан не любит незнакомых гостей. Но думаю, мы сможем его убедить.
Под «мы» Кэтлин иногда подразумевает себя, а иногда меня. Я тяжело вздыхаю. Ненавижу вечеринки. Они заканчиваются тем, что кто-нибудь обязательно блюет в мусорное ведро. А я придерживаю их за волосы и уверяю, что текила тут ни при чем. И что все будет хорошо. Что я ничего не скажу их маме/папе/сестре/кузине Джоан. Если честно, мне даже нравится приглядывать за пьяными. Помогать им извергать наружу разноцветное содержимое желудка. Предлагать воду. Хорошая практика для будущего доктора. Все лучше, чем подпирать стенку и думать, что с Кэтлин мне не сравниться.
Кто-то смотрит на нас из сада. Это подобно злобной акуле надвигается Маму. Ну то есть я думаю, что это она. Волосы цвета соли с перцем убраны в длинную тугую косу. Она одета в коричневый рабочий халат, который словно кричит: «Я ваша новая родственница-натуропат». Я люблю коричневый цвет, но мне не нравится, как он на ней сидит. Или мне не нравится сама Маму. То, что она и халатом, и каждым своим шагом напоминает: наш домэто прежде всего ее дом. Я закатываю глаза. Теперь и Кэтлин замечает тетку Брайана.
Маму! восклицает она с таким видом, будто ей выпала карточка «Шанс» в «Монополии», и жизнерадостно машет.
Я тяжело вздыхаю. У Маму темные серо-синие глаза и вид совсем не дружелюбный. Такая может и укусить. Или, что еще хуже, втянуть нас в светскую беседу.
Не маши ей. А то она захочет с нами поболтать.
Не захочет, уверенно отвечает сестра. У нее взгляд человека, который ненавидит людей.
И все-таки незачем искушать судьбу, продолжаю я настаивать на своем. Ты только посмотри на ее лицо. Сразу видно, та еще мегера.
Маму врывается в теплицу. В звуке ее тяжелых шагов я слышу не раздражение, но желание продемонстрировать, чьи это владения. Своим топотом Матушка сообщает нам, что это ее земля, а мы вторглись на чужую территорию. И она позволит нам остаться, но злоупотреблять гостеприимством не стоит. У этой женщины на редкость красноречивая походка. Большинство людей своими шагами могут выразить лишь донельзя простую мысль, вроде «Привет! Я иду отсюда туда, и вам совершенно нечего бояться».
Я скучаю по звукам шагов в нашем старом доме.
Крупный ворон слетает вниз и устраивается на козырьке теплицы. Можно подумать, Маму приплатила ему, чтобы сделать свое явление более эффектным. Ворон смотрит на нас, раскрыв черный клюв.
Маму тоже сверлит нас взглядом.
Здравствуйте, Маму, говорит Кэтлин. Симпатичный халат.
Я пытаюсь пнуть ее в голень, но она уворачивается.
Мы близняшки, говорит Кэтлин, словно нас так зовут.
Какая же она все-таки сволочь. Будто без подсказки никто не сообразит. Однажды на вечеринке у нас дома Кэтлин зачем-то прокричала мне с другого конца комнаты, что вагины самоочищаются. Вообще ни с того ни с сего. Хотела бы я об этом забыть.
Маму складывает садовый инвентарь в черное ведро. Хватает совок, недовольно рычит и бросает на землю. Повезло, что у инструментов нет чувств, не то она обзавелась бы кровными врагами. Ворон следует за Маму, переступая по рейкам теплицы. Я почти чувствую, как острые когти царапают дерево. Мы с Кэтлин молча наблюдаем за Маму, словно идет церковная служба и произнести хоть словозначит грубо нарушить торжественность обряда. Атмосфера в теплице накаляется. Я осторожно отрываю лист с ближайшего лаврового дерева. Совсем маленький. Зеленый кроха. Сминаю его до хруста, а потом подношу к носу и, зажмурившись, вдыхаю.
Когда я открываю глаза, Маму смотрит прямо на меня.
Я не отвожу взгляда, и в конце концов она отворачивается. Но прежде чем покинуть теплицу, Маму быстро хватает что-то в углу. То ли веревку, то ли хвостя не успеваю разобрать. Наконец за ней закрывается дверь.
Это было странно, говорю я сестре в надежде, что Кэтлин различит в моих словах смятение и неприязнь. Неужели она будет здесь все время околачиваться?
Мэдлин, Кэтлин сосредоточенно обрывает и складывает листья, нам жить в этом замке еще года два, не меньше. Кто-то должен возить нас в деревню. Дай ей шанс. Ты же видела, как ловко она ловит мышей.
Так она мышь поймала? спрашиваю я, но Кэтлин не снисходит до ответа, она слишком занята: провожает взглядом нашу новую родственницу.
Ворон (или воронасложно определить, когда снизу ничего не болтается) раскрывает крылья и летит за Маму черным лоскутом в сгущающихся сумерках.
На лице Кэтлин проступает восхищение, она произносит одними губами:
Круто.
Неужели? фыркаю я и зарываюсь руками в богатый жирный компост.
Пожалуй, в нем растениям самое место. Сейчас зима, но так они получат все шансы ее пережить. Уж я-то об этом позабочусь. С правильными инструментами и грамотной подготовкой можно добиться впечатляющего результата. Как правило.
Кэтлин показывает мне сложенный лист:
Смотри, лебедь. Совсем как я. Она вытягивает шею и встряхивает волосами.
Моя сестра всегда знала, что она красивая. Ну хоть одной из нас повезло. Уверена, уже завтра она найдет в Баллифране одиннадцать друзей. То есть подружится со всей деревней. Не удивлюсь, если ее изберут мэром.
Во внутреннем дворе замка почти стемнело. Мы работаем в теплице, окруженные хищными растениями и суккулентами. Возле каждогоаккуратная табличка с неразборчивой черной подписью. Должно быть, тоже Маму постаралась. Хоть она и ушла, но продолжает мелькать на краю наших жизней. Или, наоборот, это мы мелькаем.
Темные громады гор тянутся к усеянному звездами небу. Кажется, будто кто-то выгрыз кусок мира, оставив лишь кромешную черноту. Прикусив язык, я ровняю землю. Растениям нужно время, чтобы прийти в себя после пересадки. А еще вода и тепло. Рассеянный солнечный свет. Внимание. Забота.
Я смотрю на Кэтлин. Моя сестравоплощение самонадеянности и бахвальства. Я так хочу, чтобы она была счастлива здесь. Но сомневаюсь, что сама смогу. Не уверена, что буду счастлива хоть где-то. Мы обе знаем, что я не того поля ягода.
Мэд? окликает меня Кэтлин.
Ясные добрые глаза, идеальные стрелки. Я зажмуриваюсь. Бесполезно сравнивать нас. В этом нет никакого смысла.
Снова задеваю ногтями руку. Земля и кровь. Как же все странно.
Ракитник(от отеков, для укрощения собак)
Кэтлин сидит за кухонным столом и заплетает волосы в косичку-колосок. Вчера вечером она накрасила нам ногти. Себе ярко-фиолетовым лаком, мнесерым. Сегодня наш первый день в местной школе. Я ковыряю пальцем клеенку. Во рту кислый привкус. В груди нарастает паника. Отодвигаю чашку с чаем и принимаюсь за уборку. Оттираю белый фарфор от чайных брызг. Кухонное окно выходит в сад. Там Маму склонилась над чем-то маленьким и темным. Издалека не различить: то ли птенец, то ли просто комок земли. Она подбирает находку с отсутствующим выражением лица, выпрямляется, встречается со мной взглядоми отворачивается. Кто-то трогает меня за плечо, и я вздрагиваю от неожиданности. Мама.
Давай я помою, говорит она.
Не надо. Меня слегка потряхивает от адреналина. Я сама.
Да ладно. Мне же теперь не нужно работать, и времени у меня полно, улыбается мама.
Мы обе знаем, что она обязательно найдет, чем себя занять. Такая уж она уродилась. Мама работает учительницей начальных классов. Сейчас она решила сделать перерыв, но место в Корке ждет ее, если она вдруг захочет вернуться. Мы с мамой в этом смысле похоживсегда готовимся к худшему. Вот только она, в отличие от меня, попутно надеется на лучшее. Я бросаю недоеденный тост в мусорное ведро. А Кэтлин улыбается, уминая уже второй.
Опоздаем! говорит она. Лейла будет ждать нас у конца подъездной дороги через десять минут.
Дорога, ведущая к замку, такая длинная, что нам приходится бежать.
Лейла Шеннонвысокая блондинка. Выглядит так, будто явилась из тумана, чтобы станцевать на берегу озера, залитого лунным светом. Для принца, разумеется. Сказочного принца. Мне с ней не тягаться. Она дочь садовника, живет в доме на землях нашего великолепного замка. Во что превратилась наша жизнь?
Лейла машет нам; ладонь с длинными тонкими пальцами напоминает птичье крыло.
Привет, говорит она низким голосом.
Привет, эхом отзываемся мы с Кэтлин.
Сестра оглядывает ее с головы до ног. Я тоже, но только потому, что в книгах героини, подобные Лейле, раздают волшебные мечи или пророчества. Ее волосы убраны в растрепанный «конский» хвост, стянутый чем-то вроде бечевки. На школьной юбке темнеет пятно.
У тебя шнурок развязался, замечает Кэтлин.
Лейла садится на корточки, чтобы его завязать, но даже так она все еще не кажется низкой. Это нечестно. Кэтлин вытягивается, чтобы казаться выше. Принимается расспрашивать Лейлу о школе и деревне, а также о ее братьях. Интересуется, где здесь можно выпить. Я прижимаюсь спиной к холодному камню, прячу руки в карманах пальто и с тоской вспоминаю о кровати, оставшейся в замке. Такой уютной, теплой и безлюдной. Кровати, в которой можно вздремнуть и насладиться одиночеством. Я смотрю на свою потрепанную школьную сумку. Там лежат книга и еще одна, про запас. Одна про эпидемию испанки. Втораяо пропавших девочках.
Лейла смеется, словно они с Кэтлин планируют уморительное преступление.
Ты чудна́я, говорит она моей сестре. Но мне нравится.
Кэтлин глядит на нее прищурившись. Солнце сегодня утром светит особенно ярко. Горы побелели, деревья стоят, выгнув кривые ветви. Я замечаю у ног Лейлы крохотное существо и наклоняюсь, чтобы рассмотреть поближе. Мертвая землеройка. Окоченевшая мордочка вытянулась, глаза широко распахнуты. В маленькой раскрытой пасти теснятся, как муравьи, потемневшие на кончиках зубы.
Мэдди, что ты делаешь? с ужасом спрашивает Кэтлин.
Я выпрямляюсь:
Простите. Обычно я не интересуюсь маленькими трупами.
Это землеройка, говорит Лейла. Я заметила ее перед тем, как вы подошли. Бедняжка.
Я улыбаюсь:
У них забавные носики.
И такой вид, будто они глубоко разочаровались в жизни, подхватывает Лейла.
Ну почему-у-у-у-у я землеройка? Я пытаюсь изобразить трагичный писк, но выходит как-то агрессивно.
Впрочем, Лейлу это не смущает.
Мир такой большой, он пугает меня!
Спасите-помогите!
И давайте-ка поскорее!
Мы хихикаем. Кэтлин пожимает плечами и стряхивает с юбки невидимую соринку. Потом наклоняется к землеройке и фотографирует ее на телефон.
В Баллифране обнаружено еще одно тело, говорит она с кривой улыбкой. И смех смолкает. На лице Кэтлин отчетливо проступает «Зачем я это сказала?» Я хорошо знаю это выражение.
Только обычно вижу его на своем лице.
Подъезжает автобус.
Лейла садится в стороне от нас. Серая лента дороги вьется среди холмов. Автобус, поскрипывая, катится по горному перевалу. Кажется, их нашли где-то здесь. Я смотрю в окно.
Хелен Гроарк, последняя пропавшая девочка.
Аманда Шейл, остывшее изломанное тело обнаружили в ее день рождения.
Нора Джинн выглядела старше своих четырнадцати. Полиция решила, что ее где-то держали, перед тем как убить.
Бриджит Ора, миниатюрная, как мы, но старше остальных. Хотя ненамного.
Я не спешу доставать книгу из сумки. Напоминаю себе, что люди не любят говорить о таких вещах. Странно это. Некоторые девочки пропали уже давнолет двадцать, а то и тридцать назад. Вряд ли кто-то из присутствующих их знал. Разве что Хелен. Я не хочу сказать, что смерти незнакомцев ничего не значат, просто они нас не касаются. Мы не обязаны о них горевать.
До сих пор неизвестно, кто расправился с девочками, найденными в горах. Но в книгах о нераскрытых ирландских убийствах им всегда посвящают отдельную главу. Хотя бы одну.
Кэтлин вся в телефоне, прокручивает новости от друзей, оставшихся дома. Наконец, убедившись в собственной важности, она расслабляется. Я отвожу плечи назаддо щелчка.
Мы проезжаем мимо зеленого облупившегося знака. На месте облетевших чешуек краски проступают коричневые пятна ржавчины. Знак мелькает за окном, и я провожаю его взглядом.
Fáilte go Béal Ifreann
Добро пожаловать в Баллифран
Скривив губы, я смотрю на Кэтлин. Я не улыбаюсь. И она не улыбается в ответ. Только легонько толкает меня в плечо плечом, пока автобус трясется по горной дороге. Грохот стоит такой, будто вместо двигателя у него металлический ящик, полный болтов. От него никакие наушники не спасут.
Здесь так одиноко, говорит Кэтлин. Как будто к ней можно применить это слово. В нашей семье оно принадлежит мне.
Нашла о чем беспокоиться. Ты же невероятная. И мы есть друг у друга. Придумаем, чем заняться. Смастерим что-нибудь из торфа. Я отвлекаю сестру тем, что вполне может оказаться ложью.
Она кивает: