Не нами. Тобой, уточняю я.
Справедливости ради, это ты своим молчанием вынуждаешь меня с ним болтать.
Я не завидую, вздыхаю я. А не говорю с ним потому, что он мне не слишком нравится.
Тогда оставайся с Чарли и прочими.
Я снова делаю вид, что меня сейчас стошнит. Но теперь это притворная тошнота с оттенком грусти. Тошнота от моих собственных ограничений. Тошнота, мешающая мне жить, ведь все, о чем я мечтаю, быть нормальной девушкой, которая может поддержать разговор и завести друзей.
Когда мы заходим в класс, сестра первым делом проверяет телефон.
А я слушаю учителя, пишу конспект и стараюсь не беспокоиться о вещах, которые вряд ли случатся. Лучше сосредоточиться на том, в чем я разбираюсь.
Календула(для гармонии и от шрамов)
На дворе бледный осенний день, ясное небо и пронизывающий ветер, который нагло забирался под зеленый шерстяной свитер, пока я собирала мяту, чтобы сложить ее в кувшин. Я была ему даже благодарна. Холод замечательно отвлекал от мыслей о Кэтлин, утром она разбудила меня жизнерадостным: «Доброе утро, Мэдди. Хочешь кофе? А мне приснился эротический сон про Лона. Значит, слушай».
И пересказала. В подробностях.
Моя сестрахудший человек на свете, и я бы с удовольствием проспала сто лет, только бы не знать про ее сон. Мне не по себе от мысли, что она начнет с кем-то встречаться. Не хочу, чтобы Кэтлин обзаводилась страховочным тросомсейчас она должна быть этим тросом для меня. Мне нужна помощь, чтобы наладить контакт с крохотной группой местных. Странно, что их так мало. Разве люди в деревнях не должны держаться вместе и знать друг о друге все? Хотя полагаю, о нас-то они уже все знают.
А вот мы о нихничего.
К Маму все время приходят посетители с заплаканными глазами и таинственными коробками. Думаю, за это они ей и платят. За то, что она хранит их грязные местечковые секреты, как гаденький священник. Вчера я видела, как ей вручили пухлый коричневый конверт, будто битком набитый сухими листьями. Прежде чем затолкать его в карман, Маму бросила сердитый взгляд в мою сторону. Я наблюдала за ней из окна башни, она никак не могла меня заметить. И дело не в том, что у Маму по жизни недовольное выражение лица. Она просто зыркала по сторонам на случай, если кто-то подсматривает. Словно боялась, что люди хоть на секунду забудут свое место.
За сегодня Кэтлин упомянула Лона уже восемнадцать раз. Я начала считать после пятого. Еще они регулярно обменивались сообщениями. А я пока не ответила ни на одно.
«Привет, Мэдди. Это Лон. Теперь у тебя тоже есть мой номер».
И три улыбающихся смайлика.
Я не доверяю тем, кто много улыбается. Они либо слишком счастливы, либо врут. Я рада, что Лону хватило здравого смысла не соваться в мои сны и выступать в роли спасителя. Хотя благодарить стоит не его, а мое чудесное рассудительное подсознание, которое умеет держать себя в руках и не сходить с ума по едва знакомому парню. Я вообще не понимаю, в чем прикол этих увлечений. Есть люди, с которыми мне нравится общаться; есть те, от которых я буду держаться подальше. Есть люди, которые пахнут лучше, чем другие. Но я все равно предпочту провести время с книгой или потратить его на жалобы по поводу и без. И это прекрасно, у всех разный уровень сексуальной активности. Меня данная область человеческих отношений скорее пугает, я вижу в ней лишь дополнительное пространство для провала. Когда тебя влечет к человеку, мозг выделяет всякие химические вещества. Ты теряешь сон и аппетит. Сердце бьется чаще, и ты испытываешь нечто, похожее на приступ паники.
Кэтлин ничуть не возражает. Напротив, она хочет закружиться в вихре чувств, упасть и сгореть. Но гореть не очень-то приятно. И падать тоже. Иногда люди умирают от страха, пока летят вниз.
Большую часть дня я наблюдаю за тем, как Кэтлин носится по замку в пиджаке от смокинга, найденном на чердаке. Она вечно что-нибудь там находит. Отец Брайана накупил уйму всего на распродажах, которые устраивали наследники, и потому в его замке полно коробок со всяким старьем. Брайан говорит, он понятия не имеет, что в них лежит. И голос у него при этом делается глубже и напряженнее, как всегда, когда он вспоминает отца. Их отношения явно были далеки от идеала. Брайану повезло, что в конце концов он встретил нашу маму. Нам с ним тоже повезло, хотя бы потому, что теперь Кэтлин живет на блошином рынке и может брать все что хочет.
А Кэтлин тем временем ворчит, что никто из школы ей не написал. Ее даже ни в одну группу не добавили.
Даже Лейла! стонет она, как будто всем на свете известно, что хуже Лейлы человека не найти. А ведь она прислуга.
Лейланормальная девчонка, отвечаю я. И она на нас не работает. Ее отецсадовник Брайана. Это разные вещи.
Кэтлин не помешало бы пересмотреть свое отношение к привилегиям. Мы в замке без году неделя. К чему это «она прислуга»? Мне претит мысль о том, что люди будут приветливы с нами только потому, что наш отчим богат. Нет, они должны быть с нами приветливы, потому что Кэтлин на редкость харизматична, а я околачиваюсь рядом с ней. Вот как это работает. Во всяком случае, работало.
Вместо того чтобы рыться в коробках с антиквариатом, я занимаюсь слежкой за старухами. Точнее, за одной конкретной старухой. Всякий раз, когда я заглядываю в теплицу, чтобы проведать растения, я натыкаюсь на Маму, которая мрачной тенью маячит в саду. Я выдавливаю из себя неловкое: «Привет», а она кивает, если есть настроение. У меня от нее мурашки. Может, аллергия? Кто знает. Пожалуй, аллергия на старухуне самое странное по сравнению с остальным. Я почти уверена, что слышала, как Маму называет ворона Бобом и кормит его кусками сырого мяса. А ворон сперва трогает мясо толстым языком, потом заглатывает и громко каркает в знак благодарности. Я сама до конца не понимаю, почему решила за ней следить. Представьте, что у вас на лице вскочил большой прыщ. Вы ненавидите его всем своим существом, но пальцы к нему так и тянутся. Чтобы надавить, чтобы стало больно.
Чтобы снова испытать отвращение. Так вот, Мамуогромный прыщ на моей жизни в Баллифране. И мне нужно либо перестать его тыкать, либо найти хороший консилер.
Что ж, по крайней мере тут есть библиотека, где Кэтлин может упасть на кушетку с громким вздохом, полным экзистенциальной тоски.
В Баллифране невыносимо. Я хочу домой. Где мой дворецкий?
У Брайана нет слуг. Только отец Лейлы, куча тряпок для протирания пыли и уборщица, которая приходит на два часа каждый день. Мы ее еще ни разу не видели. Кэтлин крайне разочарована.
Хиггинс разрушил бы свою карьеру и твое счастье с очаровательным Ултаном, говорю я.
Сейчас тебе тяжело, но поверь, так будет лучше. Я киваю с видом специалиста по подбору воображаемых парней. А почему бы и нет? Они ведь воображаемые.
Кэтлин в отчаянии откидывается на кушетку, как какая-нибудь трагичная дама из девятнадцатого века. Я зарываюсь пальцами в ее волосы, разбирая спутанные пряди, подобно старомодной горничной, которая мало понимает в сердечных трагедиях, но знает о важности хорошей прически. Делаю, что могу.
Все меня ненавидят. Все, кроме Лона.
Чертов Лон и его бесконечные сообщения. Я стискиваю зубы.
Они просто еще не успели тебя полюбить. Кроме Лона. Но обязательно полюбят. Иначе и быть не может.
Очень даже может. И Лон меня не любит, он просто старается быть дружелюбным.
Кэтлин шевелит бровями, и подсознание услужливо показывает мне Лона в образе сексуального пожарного. Я демонстративно передергиваю плечами.
Да хватит тебе, ворчит Кэтлин. Он милый, симпатичный и работает в «У Донохью», а значит, если что, поможет нам с алкоголем и приколюхами.
Ты сказала «приколюхами»?
Да. Теперь я так говорю, отвечает Кэтрин с непоколебимой уверенностью человека, который не следит за языком или очень жалеет о том, что этого не делает.
«У Донохью» местный паб. Он мало смахивает на место для приколюх, если, конечно, вы не фанат ирландского футбола и не любите на досуге распевать республиканские баллады. Я вот не люблю.
Ему пятьдесят семь лет, говорю я.
Да нет же! Ему от силы девятнадцать. Ну, может, двадцать.
Восемьдесят три, не унимаюсь я. Он показывал мне удостоверение личности. Там фотография черно-белая, а вместо даты рождения написано «до нашей эры».
Прекрати. Он старше нас года на четыре. Максимум на пять. Кэтлин замолкает, и на лице ее возникает улыбка. Он такой таинственный. Загадочный.
Я фыркаю. Ага, таинственныйкак мужик, который предлагает тебе посмотреть щеночков, спрятанных в кузове его потрепанного фургона. Все, что в нем есть привлекательного, до крайности подозрительно. Кожаные куртки, старые бумажные книги, написанные важными людьми. Сигареты, чей запах напоминает о давно почивших дедушках. Все, что можно купить за деньги. Меня это настораживает.
Я предпочитаю увлекаться бесхитростными парнями. И желательно, чтобы они умели держать в руках ручку.
Бедняга просто в отчаянии. Ты можешь сделать с ним что хочешь, а потом выкинуть, как протухший бутерброд.
Да ладно тебе, говорит Кэтрин, но уголки ее губ снова ползут вверх. Приятно чувствовать себя желанной. Во всяком случае, мне так кажется.
Мы спускаемся к ужину, старательно делая вид, что уже привыкли жить в замке. Это несложно. Мама с Брайаном целиком поглощены друг другом. Они вместе готовят, ходят на долгие прогулки в горы. Смотрят телевизор, свернувшись на диване калачиком, как два теплых котика. Все это ужасно банально, и я надеюсь, что рано или поздно им наскучит. Хотя я за них рада. В голове не укладывается, что прежде Брайан жил здесь один. Когда в доме столько пустых комнат, легко затеряться в своих мыслях. К тому же замок стоит на отшибе. Уверена, на его месте я бы не выдержала. Но я не на его месте.
А Брайан выглядит вполне довольным жизнью. Уминает жареную картошку с ягненком в глазурирезультат их с мамой совместного кулинарного творчества. Голос у Брайана для мужчины слишком высокий и тихий. Но когда он говорит, мама слушает, и на лице ее написан искренний интерес. Она нашла нового лучшего друга. И это довольно мило. Но еще недавно нас было трое, а теперь мы словно поделились на командыдвое на двое.
Я вгрызаюсь в ягненка. Мясо очень нежное. Я почти чувствую движение маленьких мышц. Я люблю мясо, но прекрасно знаю, откуда оно берется на столе. Мы с ягненком сделаны из одного теста. Я очищаю тарелку.
Ворон, клюющий сырое мясо. Роса на траве.
Мама стирает каплю соуса с подбородка Брайана.
Девочки, мы так рады, что вы ладите с ребятами в школе, говорит она. Мы вами гордимся.
Еще как! улыбается Брайан, и я улыбаюсь ему в ответ.
Да, я еще не привыкла к новому ритму жизни, но Брайан подходит маме, пусть даже я считаю его невзрачным. Столкнешься с таким на улицеи тут же забудешь, как он выглядит, пока не встретишься с ним снова. Приятно, что в нашей семье появился еще один ничем не примечательный человек. Он сделал маме предложение всего через полгода после первого свидания. И перед этим спросил у нас разрешения. Мы стояли на кухне, и он, жутко смущаясь, показал нам кольцо с бриллиантом:
Не думайте, что я собираюсь занять место вашего отца. Но я люблю Шейлу и хочу, чтобы мы стали семьей. Если, конечно, вы не возражаете.
Пожалуй, это была самая длинная речь, что мы слышали от Брайана. Мы с Кэтлин обняли его и благословили. Брайан старается все делать как надо. И потому он именно тот, кто нужен нашей маме. Романтика и драма хороши, когда тебе шестнадцать. Но я понимаю, что в Брайане привлекло маму. Она чувствует, что с ним мы в безопасности. А я считаю, что самое интересное в немзамок.
Если бы я только поладила с Лономговорит Кэтлин, пока мы моем посуду.
Я недовольно кошусь на нее.
Что? Она удивленно вскидывает брови. Он классный. С этим даже ты не станешь спорить. И я не планирую в него влюбляться, ничего такого. Но надо же что-то делать. Воспринимай это как эксперимент. Я хочу проверить: может, если я заведу парня, мне станет легче влачить здесь свое жалкое существование?
Ну мне-то легче точно не станет, замечаю я.
А вдруг? Не бойся, тебе не придется с ним болтать. У него не останется времени молоть языком, ведь мы будем целоваться.
Собираешься целоваться с глупым Лоном?
Ага. С глупым и ужасно симпатичным.
Неужели ты бросишь меня одну? Со всеми этими людьми? спрашиваю я, недовольно отмечая, как жалобно это звучит.
Не брошу, говорит Кэтлин. Ты же знаешь, я всегда тебя прикрою.
Знаю. Это действительно так.
Вечером, лежа в кровати, я считаю вырезанные на темном дереве листья и лица, приманивая сон. Но он не торопится.
Лицо женщиныона спит, а может, умерла.
Мужчина с очень маленьким ртом.
Плющ, обвивший их, запутавшийся в волосах и изгибах тел.
Я думаю о Брайане и Лоне. И Томе, нашем отце. Думаю о книге, которую нашла у нас дома. Кажется, она принадлежала папе. Это был сборник преданий и суеверий. В памяти отложилось, что для вдовы вступление в новый брак считается грехом, потому что в загробной жизни ее будут ждать оба супруга. В книге говорилось о демонах, которые будут распиливать несчастную пополам. И об истошно кричащей женщине, навечно застрявшей в аду между двумя мирами.
Вылезаю из-под одеяла, чтобы приоткрыть скрипучее окно. Снаружи примостилось старое гнездо. Из путаницы веточек и глины торчат перья. Я тянусь к немутвердое, как камень. Ветер холодный, но от пола поднимается тепло. В замке почти жаркои не скажешь, что зима на подходе. На столе стоит кустик лаванды, который я привезла из дома. Нащупываю его в кромешной темноте.
Бывает, что лаванда погибает зимой. Я посадила кустик в глиняный горшок и поливаю время от времени.
Пока он держится бодрячком. Этот кроха любит тепло.
Отрываю пару листиков и шепчу:
Спасибо.
А потом наконец засыпаю, убаюканная ароматом.
Черемуха(кора от чумы, плодыот кровотечений)
Прошлой ночью у Кэтлин поднялась температура. Я слышала, как она кашляет и стонет за стеной. Кэтлин ужасна, когда болеет. Даже легкая простуда превращает ее в героиню викторианского романа, которая чахнет в постели, пока ее муж сражается на войне. С той лишь разницей, что Кэтлин чаще требует принести ей тосты и посидеть рядом. Так что я с радостью сбега́ю в школуприятно для разнообразия пройтись одной. По пути к автобусной остановке замечаю знакомого воронаБоб то ли лакомится мертвым котом, то ли потрошит забытый мусорный мешок. Местные птицы не вызывают у меня доверия. Я с подозрением кошусь на тощую малиновку, которая сидит на изгороди и наблюдает за мной и Лейлой. Мы выдыхаем клубы белого пара, до того густого, что кажется, его можно потрогать рукой.
А вот и наш утренний труп. Лейла показывает куда-то себе под ноги.
Там лежит еще одна малиновкас глубокой раной на рыжей грудке. Сжатые лапки напоминают веточку винограда, с которой объели все ягоды. Я провожу пальцем по пушистым перышкам у нее под крыльями. Нежные, как шелк. И уже прихвачены морозцем. Такую кроху убить несложно.
Когда мы были маленькими, мама рассказывала, что малиновка носила воду грешникам, томившимся в аду. Потому у нее грудка и покраснела, говорю я.
Какая мрачная история. Мама у тебя, наверное, суровая женщина. Неудивительно, что Брайан на ней женился.
Я смотрю на Лейлу, пытаясь сообразить, шутит она или нет. У нее такой голос, что трудно распознать сарказм. Кажется, что он всегда таится между слов, как коварный хищник.
Я бы при всем желании не назвала Брайана суровым. Он носит сандалии с носками, говорю я.
Внешность бывает обманчива. Лейла смотрит на малиновку, как кошка, готовящаяся к прыжку. Нам мама рассказывала, что малиновки шпионят для Санты.
Это мы тоже слышали. Маленькие пернатые стукачи.
Может, потому ее и пришили. Аристократическое лицо Лейлы становится невыносимо серьезным. Боялись, что донесет.
Эта пичуга знала слишком много, говорю я и бросаю взгляд на рыжегрудую птичку, все еще сидящую на изгороди. Ты думаешь, ее убила другая малиновка?
Не исключено. Птицы отличаются кровожадностью.
Лейла вздыхает, а я замечаю, как что-то шевелится под перьями мертвой пичужки. Переворачиваю ее носком ботинка, и наружу вываливается одинокая личинка. Жирное, белое, ведомое голодом существо.
Природа жестока, говорю я. Жестока и отвратительна.
Как девушка, не могу не согласиться с этим утверждением. Лейла уныло потирает низ живота. Буэ-э-э.