Нет, заявила Алис.
Черные брови верховного старейшины сошлись в одну сплошную линию, и Алис поняла, что говорит слишком громко. Она попыталась усмирить колотящееся сердце.
Они не разрешали, а я все равно гуляла. Но только в тот раз.
Непослушное дитя, проворчал верховный старейшина. Придется заняться твоим воспитанием. Ты слышишь, брат Аргайл? Вы с мистрис Аргайл должны понять, что это малолетнее чадо нуждается в самом тщательном присмотре.
Ага, отозвался Отец, мы присмотрим.
И что же ты видела, когда бродила ночью, Алис? Верховный старейшина смотрел на нее сверху вниз, и девочка, не выдержав его взгляда, потупилась.
А ничего, ответила она.
Алис уже много раз рассказывала им всем об этом. Именно такую версию она изложила мистрис Фаган в первый день прибытия в Дефаид. И каждый раз, когда ее снова об этом спрашивали, она говорила одно и то же.
Звёзды видела, продолжала Алис. Она не поднимала взгляд, но чувствовала, что глаза старейшины сверлят ей макушку.
Брат Аргайл, на пару слов. Верховный старейшина повернулся и вышел из комнаты.
Отец последовал за ним, зажав шапку в руке.
Алис осталась одна. Она разглядывала массивный деревянный стол и огромную книгу. У них дома в Гвенисе не было книг, если не считать «Священного слова Пастыря», маленького блокнота в черном кожаном переплете с проповедями Пастыря, записанными маминым тонким почерком. Алис подошла к большой книге и безуспешно попыталась открыть ее. Потом просунула обе ладони между страницами в середине книги и наконец развернула ее.
Внутри оказалась красивая картинка, яркая и разноцветная. По контуру рисунка шла блестящая, золотистая, как солнечный луч, кайма. На самом деле, поняла Алис, там было три картинки: вверху, посередине и внизу, все совершенно разные.
На верхней преобладали ярко-голубой, зеленый и белый цвета. Голубое небо, зеленые холмистые пастбища, а в центре человек в белых одеждах с длинной белой бородой держит пастушеский посох. Вокруг человека собрались радостные пухлые детишки в белом, один устроился у него на коленях.
Земные оттенки на средней картинке напоминали о полях и злаках. На бурых полях росли пшеница и ячмень, коренастые фермеры шли за плугами, которые волокли ломовые лошади. Серьезного вида старейшина стоял на ступенях молитвенного дома, сложив ладони в благочестивом жесте.
Глаза Алис лишь скользнули по верхним двум картинкам. Не они привлекли ее внимание. Взгляд девочки приковала та, что в самом низу. Там преобладали красно-черно-желтые тона, клубился дым, полыхало пламя. В центре высилась труба, ведущая наверх, на «земную» картинку. Крошечные фигурки людей падали, подобно частицам пепла, в длинное жерло, а у основания их поджидал Зверь. Алис никогда в жизни не видела изображения Зверя, но ей не требовались объяснения, чтобы распознать это существо. Она и так знала. Зверь устроился рядом с основанием трубы, и люди сыпались прямо в его широко раскрытую пасть. Он сидел на корточках, подогнув две тонкие птичьи лапы. Руки казались неестественно длинными, они прикреплялись к телу посредством кожистых крыльев. Тело покрывала черная шерсть, густеющая между ног и на широкой груди. Два уха оканчивались остриями, возвышаясь над головой. Между длинных клыков высовывался черный язык, на который и попадали тела людей. Алис прикоснулась к картинке, провела пальцем по телам обреченных, погладила кожистые крылья Зверя.
Она не слышала, как Отец и верховный старейшина вошли в комнату, настолько крылья поразили ее воображение. Поэтому она вскрикнула от удивления, когда ладонь верховного накрыла ее руку. Удивление сменилось болью, когда он сжал ей руку так, что хрустнули косточки.
А дальше произошло вот что.
Отец с побелевшим лицом не сводил глаз с верховного старейшины, который велел Алис закатать рукава. Глава деревни вручил Отцу длинный прут, и этот прут обрушился на белую кожу девочки, потом снова и снова. И все время, пока прут делал свое дело, верховный старейшина проповедовал. Он заявил Алис, что Зверь обитает в огненной яме, что он отрывает плоть грешников от костей, а те вопят от боли и ужаса, что Зверь выцарапывает им глаза длинными черными когтями и что мучения грешников длятся вечно. Поскольку, когда на костях больше не остается плоти, а глаза выцарапаны, все отрастает заново и пытка продолжается. Вот какова судьба маленьких девочек, которые не научились слушаться. Они навечно попадут в лапы к Зверю.
Глава 6
Всю дорогу домой Отец хранил молчание, а Алис пристраивала на коленях израненные руки и переосмысливала свое отношение к Отцу и Матери. Она вспомнила слова Паула о жителях Дефаида. Вот бы у Алис были брат или сестра, полностью и по-настоящему близкие ей люди. А не эти чужаки, к которым ее поселили. Которые только прикидываются Матерью и Отцом. Ей нестерпимо хотелось к маме и папе. Слезы жгли ей глаза, но она старалась сдержать их. «Слезами не поможешь», сказала ей тогда Мать.
Когда они подъехали к дому Матери и ОтцаАлис уже решила, что это больше не ее дом, даже если она уже начала так считать, Отец повернулся к ней:
Дитя, я могу не выразить словами, как мне жаль. Очень жаль. Но однажды, я надеюсь, ты поймешь, что наказание было тебе во благо. Чем быстрее ты научишься не потакать своим капризам, тем лучше для тебя. Я не говорю, что это хорошо. Я только говорю, что так оно устроено в жизни. Понимаешь, Алис?
Ага, ответила она.
Придя домой, Отец рассказал Матери, что произошло, и Мать предложила Алис намазать руки целебной мазью. Девочка отказалась.
Отец было запротестовал, когда Алис повернулась и ушла к себе, закрыв за собой дверь. Но Мать сказала:
Оставь ее в покое.
Алис какое-то время сидела у себя в комнате. Здесь не было ничего, кроме узкой кровати и столика рядом. Свою нехитрую одежку она вешала на крючки, вбитые в стену. Алис не знала, что делать дальше, и ей было тоскливо и неуютно. В этой комнате ей придется провести очередную ночь в одиночестве, и сидеть тут сейчас ей совсем не хотелось. Но и выходить из комнаты туда, к ним, она тоже не желала. Алис без труда могла убежать на улицу, и пусть Мать и Отец зовут ее, сколько вздумается. Но за то короткое время, что Алис жила в Дефаиде, она уже поняла, как лучше поладить с приемными родителями. Нужно всего лишь предложить выполнить какую-нибудь работу подальше от дома, и тогда у нее появится свободное время и для себя. Она встала и пошла на кухню. Мать лущила горох. Отец поднял глаза от чашки с чаем.
Мать, тебе ничего не нужно из трав? Я могу пойти собрать их на опушке леса.
Мать обернулась и устремила на Алис изучающий пристальный взгляд. Девочка отвела глаза.
Ну да, дитя, сказала Мать. Есть что пособирать. Мне, пожалуй, понадобятся хвощ и кора вяза. Возьми корзинку и острый нож.
Вот так Алис оказалась на свободе.
В первую очередь она направилась в ближайшую вязовую рощицу, избежав таким образом внимания поселянпастухов со стадами, женщин в огородах и резвящихся рядом детей. Алис вытащила нож и нарезала целый пучок длинных полосок коры. Вяз, учила ее Мать, хорош при простудах, помогает от боли в горле. Алис умело пользовалась ножом, и ей нравилось носить его с собой. А вот мама никогда бы не разрешила ей брать нож.
Алис ощутила мгновенный укол вины. Вместо ужасного воспоминания, так часто посещавшего ее, ей представились мамины мягкие округлости, ласковое прикосновение губ, когда мама целовала Алис в лоб перед сном. Усилием воли девочка отогнала милый образ и заставила себе переключиться на другие мысли. Это воспоминание по-своему было таким же болезненным, как и то, другое.
Хвощ рос ближе к лесу, и Алис направилась туда, где высились деревья. По мере приближения к зеленой стене леса воздух становился все более прохладным и сырым. На опушке шум, доносящийся с полей, где косили пшеницу, ослабевал; стук лошадиных копыт на расстоянии звучал приглушенно. Стоило повернуться спиной к оставшимся позади пространствам, и Алис уже готова была поверить, что она одна в целом свете.
Это был настоящий дремучий лес. Толстые стволы уходили далеко ввысь, ветви переплетались где-то высоко над головой. Мох и папоротники устилали обнаженные мощные корни, разрастались на грудах камней, гниющих пнях и упавших деревьях. В воздухе клубился туман, влага стекала со стеблей и листьев, капала с веток. До слуха Алис доносились шуршание, трепетание крыльев, треск сучьев.
Все это время она оставалась на опушке. Заходить дальше одной, без Матери, ей запрещалось. Что бы девочка ни собирала, она должна оставаться на краю леса, чтобы ее всегда было видно с обрабатываемых полей. Ей разрешалось, удаляясь от деревни, гулять вдоль деревьев, как она делала сейчас. Но Мать строго-настрого запретила ей заходить под лесной полог в одиночестве.
Однако Алис все равно заходила туда всякий раз, когда Мать отправляла ее собирать растения. И сейчас, хотя Алис удалилась от деревни на приличное расстояние и ей уже давно никто не попадался навстречу, она время от времени посматривала назад, проверяя, нет ли кого поблизости и не заметил ли кто серенькую, как мышка, девочку, мелькающую среди стволов деревьев.
И тогда она вошла в лес.
Она запускала пальцы в мшистые борозды в коре деревьев и уходила все дальше и дальше от опушки. Пронизанный влагой туман окутывал волосы и лицо, одежда отсырела, и ее тяжесть давила на плечи. Алис углубилась в лес намного дальше, чем следовало. Уже не видно было солнца, которое указало бы направление, над головой нависал плотный серо-зеленый покров из листьев и тумана. Направо или налево поворачивала Алис, она неизменно обнаруживала, что бесцельно ходит кругами. Но она не боялась заблудиться.
Алис чувствовала только облегчение. Потому что она ушла от черно-белых старейшин и их черно-белых жен. Потому что теперь она была вдали от чужих глазтех, что сверлили взглядами девочку, которая гуляла, когда другие были мертвы или спали. Взрослые старались рассматривать ее незаметно. Но детям из Дефаида не было нужды скрывать свое любопытство: едва заметив Алис, они показывали на нее пальцем и, разинув рот, открыто пялились на нее, пока взрослые не оттаскивали их. Деревенские за ее спиной уже распускали сплетни: «Видали? Вот она, пожалуйста. Когда пожиратели душ пришли, она не спала. А говорит, что ничего не видела. Я ей не верю. А вы?»
Алис и сама не знала, что доставляет ей больше неприятных чувств: любопытство деревенских или странное благоговение, выказываемое ей детьми Гвениса. Они смотрели на нее как на существо другого порядка. Как если бы она знала нечто такое, чего не знали они: нечто очень важное. Они хотели понять, что произошло с их родителями, и верили, что Алис способна им помочь. Из-за этого Алис на них иногда злилась, потому что на самом деле она была такая же, как они, разве нет? Она, как и они, потеряла маму и папу. И ей всего семь лет. Что она знает? Но с другой стороны, все, что она говорила себе и им, было неправдой. Просто ей так было легче продолжать притворяться хорошей. Потому что на самом деле Алис знала кое-что про ту ужасную ночь, и постоянно, что бы она ни делалавставала по утрам, ела, умывалась или работала, она ощущала эту тяжесть отличия от других. Она не переставала жалеть, что вылезла в ту ночь из постели. Не прояви она такое непослушание, была бы сейчас наравне со всеми детьми Гвениса. Такая же сирота, как они, но, по крайней мере, не испорченная. «Если я и особенная, говорила себе Алис, это потому, что во мне есть нечто ужасно неправильное».
Алис брела по лесу, углубляясь все дальше.
Старейшины уверяли, что в лесу полно злых существ, исчадий Зверя. Но Алис, окруженная со всех сторон стволами деревьев и их напоминающими простертые руки ветвями, могла думать только о тех женщинах-деревьяхпожирательницах душ. Они явились ей той ночью и говорили с ней. Алис оглянулась по сторонам. Ей вдруг пришло в голову, что они могут быть поблизости, просто чуть дальше, чуть глубже в лесу. Может быть, сегодня они опять найдут ее. Или она снова найдет их. От этой мысли Алис должна была бы затрепетать и броситься бежать сломя голову. Но их чары притягивали ее. И это было страшно. Наверное, в этом подтверждение, что она плохая. Но она чувствовала смутную уверенность, что, если она увидит их, ей раз и навсегда станет понятно, кто она такая. Мама рассказывала ей про испытание водой, которым определяли ведьму. Если обвиненная в колдовстве тонула, значит, она добропорядочная женщина. А если выплывала, значит, ведьма. Алис подумала, что к ней тоже можно применить такое испытание. Если она встретит пожирателей душ и они ее убьют, значит, она такая же хорошая, как мама и папа. А если не убьют, значит, она плохая. Ужасно быть плохой. Но, по крайней мере, она будет знать точно. Если она плохая, ей не суждено жить с торговцами, даже если они примут ее. Только они ее не примут. Точно не примут, если будут знать. Поэтому, вместо того чтобы жить в Лэйксе, она найдет себе пещеру в горах. По ночам будет разводить огонь и питаться ягодами и грибами. Ей представилось, как она, подобно древесным женщинам, живет в пещере. Может быть, тогда ее глаза станут больше и засверкают, как у них.
При этой мысли в голове у нее мелькнуло опасение. Ведь она, может быть, не готова еще жить в пещере. Пока, во всяком случае.
Сердце Алис забилось чаще. Пора возвращаться, сказала она себе. Однажды она снова придет сюда. Да-да. Однажды.
Она замедлила ход и почти остановилась, а потом прямо перед собой увидела розоватый ком посреди мшистой зеленой массыэто были крупные грибы, и их оказалось столько, что она могла наполнить корзинку доверху. Они выглядели добродушно и приветливо: именно такие грибы хорошие девочки приносят домой. И хотя Алис все еще была обижена на Мать и Отца, она решила, что грибы им понравятся. Алис перепрыгнула через ветки, опустилась на колени и начал срезать грибы ножом.
Что ты такое?
Алис выпрямилась и встала. Голос звучал у нее в голове, но это был не ее голос.
Что ты такое?
Алис стало не по себе, она оглянулась по сторонам, но голос теперь звучал еще и где-то в груди. Однако среди зелени и деревьев никого не было, никто не говорил с ней. Затем она уловила какое-то движение. Ей бы убежать, но она уже не помнила, какой дорогой пришла. А то, что шевелилось там, в глубине леса, было сразу вездеперед ней, справа, сзади.
А что ты такое? произнесла Алис в воздух, обращаясь к лесу и к неведомому существу, мелькнувшему среди деревьев.
Как только слова сорвались с ее губ, нечто остановилось, и Алис поняла, где оно находится. Прямо перед ней росло дерево, и в его ствол, подобно виноградным плетям, вцепились десять черных когтей. Как будто почувствовав, что его обнаружили, существо мгновенно втянуло когти. Теперь Алис не слышала больше ничего, кроме собственного дыхания.
Я ищу девочку. Ты девочка?
Какая девочка? задала вопрос Алис.
Это ты. Ты та девочка.
И существо вышло к Алис. Она видела его раньшев книге верховного старейшины. Это был Зверь. Он стоял на длинных птичьих лапах, лишенные оперения крылья были плотно прижаты к туловищу. Существо было раза в полтора крупнее самого высокого мужчины, какого только доводилось видеть Алис. Глазакрошечные, черные, блестящие, зоркиерасполагались точно над укороченной мордой, снабженной широко вырезанными, постоянно шевелящимися ноздрями. Из розового рта торчали клыки, острые и тонкие, причем два самых длинных спускались намного дальше нижней челюсти. Черный язык высовывался между клыков, будто пробуя воздух на вкус.
Алис с трудом удержалась, чтобы не упасть навзничь. Сердце окаменело в груди, как каменеет слишком долго и напряженно работавшая мышца.
Существо двинулось в ее сторону, перешагивая длинными птичьими лапами корни и упавшие стволы деревьев. Черные когти клацали по камням. Приблизившись к Алис на расстояние вытянутой руки, существо наклонилось и придвинуло голову прямо к лицу Алистак близко, что она могла заглянуть прямо в его блестящие черные глаза. Она ощутила запах земли и шерсти. Ноздри Зверя раздувались и сжимались, обнюхивая ее. Потом между клыками просунулся длинный черный язык, и Алис почувствовала, как он дотронулся до ее щеки.
Ты та девочка. Дай мне что-нибудь. Дай мне это.
Зверь выпрямился, как на пружинах, и снова наклонился. Теперь он смотрел на маленький острый нож у Алис в руке. Он протянул коготь и постучал им по лезвию ножа. Тук-тук-тук.
Вот это. Дай мне это.
Зачем тебе мой нож?
Существо снова согнулось пополам и заглянуло Алис в глаза. Она тоже посмотрела ему в глаза и моргнула. И Зверь моргнул.
Подержать. По нему запомню тебя.