Не думаю, что это конец истории, Барбара, упрекнул ее Люкер за вмешательство.
Ну, сказала Большая Барбара в свою защиту, история и так ужасающая, не знаю, что еще может случиться.
Так вот, когда обнаружили мертвую женщину и кучку костей на полу мавзолея, все были так расстроены, что решили сделать все, чтобы в будущем такого не допустить. С тех пор на каждых похоронах глава семьи вонзает нож в сердце покойного, чтобы удостовериться, что тот точно умер. Они всегда проделывали это во время службы, чтобы все видели и больше не волновались, что мертвец очнется в мавзолее. Идея была не такая уж и плохая, если учесть, что в те времена, скорее всего, не знали о жидкости для бальзамирования.
Индия оторвалась от миллиметровки и внимательно слушала Ли. Однако ее карандаш увлеченно скользил по странице, и время от времени она смотрела вниз и как будто удивлялась картине, которая там вырисовывалась.
С тех пор каждый, кто рождался в семье Сэвиджей, получал на крещение нож, и этот нож оставался с ним до конца жизни. После смерти этот нож вонзали в грудь, а затем клали ему в гроб.
А потом это стало ритуалом, сказал Люкер. Я про то, что Дофин ведь не вонзил нож полностью, да? Он просто чуть-чуть ее надрезал.
Правильно, подтвердила Одесса, но и это еще не все.
Не могу поверить, что это не конец! воскликнула Большая Барбара.
Незадолго до Гражданской войны, продолжила Ли, жила-была девушка, которая вышла замуж за Сэвиджа, и у них родилось двое детей, девочки, а третий ребенок был бы мальчиком, но умер при рождении. И его мать умерла следом за ним. Их хоронили вместе в одном гробу, прямо как в первый раз.
Они и в младенца нож воткнули? спросила Индия. Ее карандаш выводил в блокноте штриховку, но хозяйка не обращала на него внимания.
Да, сказала Одесса.
Да, подтвердила Ли, разумеется. Отец мальчика сначала воткнул нож в ребенка, а затем вытащилдолжно быть, было ужасно даже осознавать, что это придется сделать. Церковь была полна, и отец вынул нож из маленького ребенка. Он плакал, но собрался, поднял кинжал высоко и опустил в грудь своей жены
И? подтолкнул Люкер, когда она остановилась.
И она с криком очнулась, тихо сказала Ли. Она очнулась от входящего в нее ножа. Кровь брызнула во все стороны, залила похоронные одежды, ребенка и мужа. Она схватила его за шею и притянула к себе в гроб, а затем гроб перевернулся, и все трое выкатились в проход. Она сжала руки у него на шее и так и умерла. Потом у них были настоящие похороны
А что случилось с мужем? полюбопытствовала Индия.
Женился второй раз, сказала Ли. Это был прапрадедушка Дофина, и именно он построил Бельдам.
Большая Барбара начала рыдать, не только под влиянием истории, но и из-за уходящего дня, выпитого скотча и растущего чувства потери. Люкер, заметивший это, в утешение разминал бедра матери ступнями ног.
Так вот почему они теперь больше не втыкают нож до конца? тихо спросил Люкер.
Верно, сказала Одесса.
Они всего-навсего касаются груди остриемэто символическая часть, продолжила Ли. Но мертвецу вкладывают нож в руки, и это уже не часть ритуала. Предполагается, что если кто-то очнется в гробу, то сможет убить себя ножом.
А Мэриэн Сэвидж не забальзамировали? спросил Люкер?
Нет, ответила Барбара, Ботвелла не бальзамировали, и она сказала, что тоже не хочет.
Что ж, прагматично заметил Люкер, если бы всех Сэвиджей просто бальзамировали, не пришлось бы беспокоиться о ноже.
Ты теперь Сэвидж, обратилась Индия к Ли. А у тебя есть нож?
Нет, ответила Ли удивленно, потому что раньше об этом не думала. У меня нет, я не знаю, что они сделают
Мэм, сказала Одесса, у вас есть нож.
Ли подняла голову.
Правда? И где он, Одесса, я не знаю
Миз Сэвидж подарила его вам на свадьбу, но мистер Дофин не хотел, чтобы вы видели. Он спрятал его. Он знает, где искать, и я знаю, где искать. Могу показать вам, если хотите посмотреть.
Она направилась за ножом.
Нет, закричала Большая Барбара, оставь это, Одесса.
Одесса села.
Как-то жутко, сказала Ли, чуть вздрогнув. Я не знаю, я
Я не хочу, чтобы они это сделали с тобой, сказала Большая Барбара.
Она теперь Сэвидж, Большая Барбара, заметила Индия. Так нужно сделатья имею в виду, когда она умрет.
Карандаш Индии молнией перемещался по листку под большим углом. Она все еще не видела того, что нарисовала.
Нет! закричала Большая Барбара. Дофин не вонзит в тебя нож, он
Барбара, сказал Люкер, не заводись. Если она мертва, ей это не навредит. Ли еще не мертва, да и к тому же ты вряд ли будешь рядом, когда это случится.
Мне все равно не нравится.
Что ты, мама, не беспокойся об этом. Я просто хотела, чтобы вы все узнали о ноже, чтобы потом не спрашивали Дофина, когда он придет. Он был к нам очень добр уже тем, что позволил присутствовать на службе. Похороны в семье Сэвиджей всегда были полностью приватными из-за ножей, но он показал, как сильно нам доверяет. Он знал, что мы не будем распространять по всему белу свету, что Мэри-Скот воткнула кинжал в грудь Мэриэн после смерти
Конечно, не будем! закричала Большая Барбара и пролила последний растаявший лед.
Дофин знает, что мы знаем? спросил Люкер.
Он попросил меня рассказать миз Ли, чтобы она могла рассказать вам всем, ответила Одесса, так что да, он знает.
Хорошо, сказал Люкер, пристально глядя на мать, тогда мы больше никогда об этом не упомянем. Дофинмилейший человек на земле, и никто из нас не скажет ничего, что могло бы даже самую малость поставить его в неловкое положение, да, Барбара?
Само собой!
Я пошла готовить ужин на всех, сказала Одесса и отправилась на кухню.
Ли с матерью пошли в спальню, чтобы поискать для Большой Барбары наряд поудобнее. Близость матери и дочери МакКрэй держалась главным образом на том, что они помогали друг другу одеваться и раздеваться.
Люкер ушел на кухню наполнить стаканы себе и Индии. Когда он вернулся, то сел на скамейку рядом с дочерью и сказал:
Дай посмотреть, что ты нарисовала.
Она удержала рисунок.
Это не я, сказала Индия.
В смысле?
То есть это не я рисовала, я просто держала карандаш.
Люкер тупо посмотрел на нее.
Показывай рисунок.
Она передала ему лист.
Я даже не смотрела. Я что-то рисовала, но потом остановилась, чтобы послушать историю, а карандаш продолжал двигаться. Посмотри, она указала на несколько отдельных линий, вот тут я начала рисовать, но теперь все перекрыто.
Это не твой стиль, с любопытством заметил Люкер.
Рисунок был выполнен красным карандашом на обратной стороне листа миллиметровой бумагидо странного академическое построение, портрет полной дамы с угрюмым лицом, скованно сидящей в кресле, едва различимом за ее пышными формами. На ней было платье с тугим корсажем и невероятно широкая юбка. Она вытянула руки перед собой.
Что у нее в руках, Индия?
Это не я рисовала, сказала Индия. Думаю, это куклы. Такие уродливые! Как будто восковые фигуры, забытые на солнцерасплывшиеся и деформированные. Помнишь в музее Нью-Йорка этих ужасных немецких кукол, которые были срисованы с настоящих детей, ты сказал, это самое уродливое, что ты когда-либо видел? Наверное, это они и естьнаверное, я вспоминала их, когда
Когда что?
Когда рисовала это, озадаченно проговорила она. Только вот не я рисовалаоно нарисовалось само.
Индия покачала головой и сделала глоток хереса.
Это платье на женщине, Индия, какой оно эпохи?
Эм она засомневалась. 1920-е?
Холодно, сказал Люкер, такое носили примерно в 1875-м. Собственно говоря, это именно 1875-й, ты правда не знала?
Нет, ответила Индия. Я просто сидела, слушала историю Ли, а рисунок получился сам собой, она взглянула на лист с отвращением. И мне он не нравится.
Да, сказал Люкер, мне тоже.
Глава 3
В тот вечер, когда Дофин вернулся после того, как отвез Мэри-Скот в монастырь в Пенсаколу, никто не заговорил о похоронах или ноже, и Ли спрятала пачку извлеченных из почтового ящика писем с соболезнованиями. Ужин прошел достаточно тихо, и, хотя все, кроме Дофина, переоделись, у всех было ощущение, будто их накрахмалили и прижали к стульям. Даже Дофин выпил слишком много вина и просил вернуть третью бутылку, когда Одесса с неодобрением унесла ее. За ужином они решили покинуть Мобил на следующий день: выбирали, чьи машины взять на побережье, кто пойдет за покупками, в какое время выехать, что делать с почтой, делами и Лоутоном МакКрэем. Смерть Мэриэн Сэвидж была изначальной причиной поездки, но о ней не говорили. Большой дом находился так близко, и главная спальня, из которой умирающая женщина почти не выходила два года из-за болезни, теперь, казалось, дрожала от непривычной пустоты всю ночь.
За столом Дофин то и дело наклонялся в сторону, чтобы разглядеть видимое только из столовой окно материной спальникак будто ожидая или опасаясь увидеть свет, горевший в этой комнате каждый ужин с тех пор, как они с Ли вернулись после медового месяца.
Они засиделись за десертом и кофе, и ужин уже порядком затянулся, когда наконец начали вставать из-за стола. Ли сразу пошла спать, а Большая Барбара отправилась на кухню помогать Одессе загрузить посудомоечную машину. Проследовав за отцом и Дофином на веранду, Индия растянулась на диване, положив голову Люкеру на колени, и заснула, не потревожив блюдце и чашку остывающего кофе, стоявшую у нее на животе.
Немного позже в дверях кухни появилась Большая Барбара и устало сказала:
Дофин, Люкер, я отвезу Одессу домой, а потом вернусь. Увидимся рано утром.
Большая Барбара, сказал Дофин, давай лучше я отвезу Одессу. Ты остаешься здесь с Люкером, остаешься на всю ночь. Тебе нет причин ехать.
Увидимся с вами обоими утром ни свет ни заря, ответила Большая Барбара. Подозреваю, что Лоутон уже дома, и он захочет послушать, она избегала упоминать о похоронах, он захочет рассказать, как у него прошел день.
Ладно, сказал Дофин, точно не хочешь, чтобы я тебя отвез?
Точно, ответила Большая Барбара. Люкер, твой отец не отказался бы повидаться с тобой и Индией перед тем, как мы уедем завтра в Бельдам. Что ему передать?
Скажи, что я заеду утром, перед тем, как мы начнем собираться.
Он сказал, что хочет с тобой кое о чем поговорить.
Наверное, хочет, чтобы я сменил фамилию, тихо сказал Люкер Дофину и погладил Индию по волосам. Доброй ночи, Барбара, продолжил он громко, увидимся утром.
Индия спала, а двое мужчин сидели молча. Ночь за окнами была совершенно черная. Облака затмили луну и звезды, листва затушевывала уличные фонари. Как-то, по одной только степени кондиционирования воздуха в доме, они понимали, что снаружи все еще тепло и неприятно влажно. В углу, вдали от кресла Дофина, горела единственная лампа. Люкер осторожно извлек блюдце из пальцев Индии и убрал его на журнальный столик; кивнув, он принял портвейн, принесенный зятем.
Я рад, что ты решил приехать, Люкер, тихо сказал Дофин, садясь.
Время непростое, я понимаю.
Дофин кивнул.
Мама болела около двух лет, но последние восемь месяцев она по-настоящему умирала. Это было заметно. Ей становилось все хуже и хуже с каждым днем. Кто знает, сколько бы она продержалась, если бы не поехала в Бельдам. Я хотел сказать ей «нет» я даже сказал ей «нет», но она все равно поехала. И это ее убило.
Мне очень жаль, что тебе пришлось это пережить, сказал Люкер. Его симпатия к Дофину не распространялась на выдумывание лицемерных добрых речей в адрес мертвой женщины, и он знал, что Дофин от него этого и не ждет. Но ты уверен, что поехать в Бельдам прямо сейчаслучшее решение? Сейчас нужно разобраться с сотней вещейзавещание и все такое. А когда на кону столько денег, столько денег и недвижимости, работы предстоит многои ты единственный, кто может со всем разобраться.
Я знал, что это произойдет, Дофин пожал плечами. И уже сделал все необходимое. Я знаю, что́ в завещании, и все прочтут его через пару недельвернусь к этому моменту. Но ты прав, еще много нужно сделать.
Даже если ты уже обо всем позаботился, уверен ли, что уехать в отпускправильное решение? Видит Бог, в Бельдаме делать нечегочем ты займешься, будешь сидеть целыми днями и думать о Мэриэн? Не лучше ли остаться здесь, заниматься какими-нибудь ежедневными делами, привыкать к тому, что Большой дом опустел? Привыкать к тому, что Мэриэн больше нет рядом?
Возможно, согласился Дофин, но, Люкер, говорю тебе, я варился в этом два года, а мама никогда не была приветливейшим человеком, даже когда не болела. Так ужасноиз нас, троих детей, больше всего она любила Дарнли, но однажды Дарнли отправился в плавание и больше не вернулся. Знаешь, мама всегда искала парус Дарнли, когда вода появлялась в поле зрения. Не думаю, что она смогла избавиться от ощущения, что однажды он просто пришвартуется на пляже Бельдама и скажет: «Здорово, когда там ужин?» А после Дарнли она любила Мэри-Скот. А потом Мэри-Скот ушла в монастырьты помнишь, как сильно они из-за этого ссорились. И остался только я, но мама никогда не любила меня так, как Дарнли и Мэри-Скот. Нет, я не жалуюсь. Мама не могла выбирать, кого любить. Но я всегда жалел о том, что никто из них не остался присматривать за ней. Ухаживать за мамой нелегко, но я сделал все, что мог. Думаю, мне было бы намного лучше, если бы она умерла в Большом доме, а не в Бельдаме. Люди говорят, что мне не следовало отпускать ее туда, но хотел бы я посмотреть на тех, кто попытался бы помешать маме сделать то, что она вбила себе в голову! Одесса говорит, что ничего нельзя было поделатьпришел мамин черед умирать, и она просто выскочила из качелей на веранду, и на этом все. Люкер, мне нужно развеяться, и я рад, что мы все вместе едем в Бельдам. Я не хотел тащить с собой только Ли, совсем одну, я знаю, что действовал бы на нервы, если бы мы были в одиночестве, поэтому попросил Большую Барбару поехать с нами, но не был уверен, что она согласится, учитывая кампанию Лоутона
Погоди-ка, сказал Люкер, позволь мне кое-что спросить
Что?
Ты даешь Лоутону деньги на кампанию?
Чуть-чуть, ответил Дофин.
Чуть-чутьэто сколько? Больше десяти тысяч?
Да.
Больше пятидесяти?
Нет.
Всё равно ты дурак, Дофин.
Не понимаю, почему ты так говоришь, сказал Дофин без обиды. Он баллотируется в Конгресс и сможет воспользоваться деньгами. Я вовсе не выкидываю их на ветер. Лоутон еще никогда не проигрывал кампании. Он стал членом городского совета с первого раза, потом представителем штата с первого раза, а сенатором штата не вижу причин не верить в то, что он попадет в Белый дом в следующем году. Это не Ли попросила дать ему денег, и не Большая Барбара. Даже Лоутон не просил. Это была моя идея, и я ни капли не жалею, что пожертвовал ему деньги, что бы ты там ни говорил.
Что ж, надеюсь, ты хотя бы получаешь с этого большие вычеты.
Дофин неловко поерзал.
В некоторых случаях да, в части, которая регулируется законами о кампании. Нужно быть осторожным.
Ты хочешь сказать, что даешь ему больше, чем разрешено законом?
Дофин кивнул.
Все не так просто. На самом деле Ли дает ему деньги. Я отдаю ей, она передает Большой Барбаре, а Большая Барбара зачисляет на общий счет, и Лоутон снимает. Они очень щепетильно относятся к фондам кампании. На самом деле я не делаю вычетов на сумму больше, чем несколько тысяч. Но, он улыбнулся, я счастлив, что так поступаю. Было бы неплохо иметь тестя в Конгрессе. Разве ты не будешь с гордостью рассказывать друзьям, что твой отец состоит в Палате представителей?
Карьера Лоутона никогда не была для меня источником особой гордости, сухо ответил Люкер. Как жаль, что я не родился с твоими деньгами. Меня бы не поймали на перечислении средств на кампанию Лоутона МакКрэя.
Он взял Индию на руки и отнес в ближайшую из двух отведенных им смежных спален. Вернувшись, Люкер обнаружил, как Дофин накрывает клетку Нэйлза.
Ты еще не хочешь идти спать, верно? спросил Люкер.
Но мне нужно, сказал Дофин. Сегодня был долгий день, тяжелый день. Завтра тоже будет долгим, мне уже надо быть в постели, но я здесь. Останься и поговори со мной, если хочешь. Ты не часто бываешь здесь, Люкер.
Почему бы тебе с Ли не приехать ко мне в Нью-Йорк? Я могу вас принятьили снимете отель. Ли смогла бы почувствовать, что значит делать покупки в настоящих магазинах, а не из каталога.
Уверен, ей бы понравилось, мягко сказал Дофин. Я бы приехал к тебе, но мама
Люкер кивнул.
Если бы мама не была такой занозой, закончил Дофин смелее. Мы не могли просто так уехать. Я предлагал Ли поехать повидаться с тобой, но она решила остаться со мной. Ей и не нужно было, но я был рад, что она осталась. Ли очень сильно помогала, хотя всегда притворялась, что просто мешает и что маму терпеть не может
Люкер любезно позволил Дофину продолжить, рассказать о Мэриэн Сэвидж, о ее болезни, о ее смерти. Скорбящий сын описал подробности ухудшения состояния матери, но ни разу не упомянул о своих чувствах. Люкер подозревал, что Дофин в своей скромной манере считал, что они не имели никакого значения в свете ужасающего, ошеломляющего факта смерти. Но искренняя любовь Дофина к своей жестокосердной, неуступчивой матери невидимым шлейфом тянулась за каждой произнесенной им фразой.