Мысль была чудовищной, сработав, как взведенный механизм, чтобы прострелить оба виска. Она задрожала, сама не отдавая себе в этом отчета.
Лица Катрин больше не было. Вместо этого виднелась серая мешанина из раздробленных острых костей, смятой белой кожи, бескровной порванной плоти и нескольких прядей светлых волос, свесившихся со смещенной линии лба. Скальп был сорван в ту самую секунду, когда Катрин зацепилась волосами за кусок металла, вышедшего со стороны пассажирского сидения в момент аварии. Патологоанатом пытался вернуть кожу на место, но она все равно смотрелось она чудовищно, больше напоминая грязную паклю. Правая частьсплошная груда изувеченной плоти и костяного крошева. Глаза отсутствовали, и пустая глазница сохранилась только однаголова Катрин оказалась зажата между крышей машины и приборной доской, и была смята, как кожура ореха под каблуком. Урсула видела кости черепа и влажно блестящую мозговую субстанцию внутри дыры. Рот приоткрыт, нижняя челюсть выгнута в сторону и вбита вовнутрь, вместо зубовосколки. Одна щека разорвана ими до самого уха.
Телосплошное белое полотно, сделанное из снега и льда, ощетинившееся кусками раздробленных ребер, словно нечто пыталось вырваться изнутри наружу. Все в ссадинах и кровоподтеках. Темных, почти черных. Кое-где кожа разорвана, и видна серая плотьнеживая, не раскрашенная, бледная. Родимое пятно на сгибе правой руки едва заметнокрохотная точка на грязном холсте. Рука сжата в кулак. На руке не хватает двух пальцев.
Та же картина с грудной клеткой и бедрами, говорил меж тем врач Кристиану, бросая косые взгляды на Урсулу, Переломы рук в восьми местах. Ноги Там даже смотреть не на что, офицер. Ее сжало между молотом и наковальней. Знаете эти картонные куклы в журналах, которые вырезают маленькие девочки? Здесь что-то похожее Я, конечно, попробую что-то сделать ко дню похорон, но мой советлучше обратиться в похоронное бюро, или опускать гроб закрытым. Черт Я вижу такое впервые за тринадцать лет работы.
Кажется, Урсула потеряла сознание раньше, чем поняла, что видит труп родной дочери.
***
Мне жаль, что все так получилось, герр Воттермах, говорил Кристиан через несколько часов, прижимая трубку телефона ухом к плечу, Но процедуру опознания нельзя отсрочить или отложить. Это было необходимо. Мы продолжаем поиски вашего брата. После этих затяжных ливневых дождей Корк вышел из берегов, его течение слишком сильное, чтобы мы могли отправить поисковый отряд на дно. Придется подождать еще несколько дней, прежде чем будут какие-то результаты. Как там Урсула?
Все еще спит, выдохнул Кальвин, опрокидывая стаканчик виски, и не закусывая, набрал стакан заново, После того, как полиция привезла ее, мы вызвали медиковсудя по всему, ближайшее время ей предстоит провести на лекарствах и транквилизаторах
Многие ломаются, столкнувшись с таким горем, сухо сказал Кристиан, Здесь ее нельзя упрекнуть. Тем не менее, как и говорил раньше, есть кое-какие моменты, которые я бы хотел с ней обсудить, когда она придет в себя. Пусть даже после похорон, если ей так будет легче. Когда назначена церемония?
Через три дня. Я сегодня разговаривал с представителем похоронного бюро.
Герр Воттермах, пока что ваш брат объявлен пропавшим без вести, но мы делаем все, чтобы найти его. У нас есть кое-какие догадки
Кальвин припал ухом к трубке, пытаясь подкурить сломанную в кармане сигарету, но всякий раз, когда чиркал зажигалкой, ронял ее на пол.
Вы имеете в виду запись видеорегистратора, верно? Вам удалось что-то найти?
Я бы не назвал это чем-то чрезвычайно важным, но мне нужно, чтобы Урсула Воттермах связалась со мной, холодно заметил помощник комиссара, Вы можете ей это передать, когда она проснется?
Могу, но я не думаю, что она будет в состоянии даже перезвонить вам.
Время терпит. Я понимаю, бросил Кристиан, все так же холодноА еще, я знаю, что вам сейчас тяжело. Но послушайте мой совет: не злоупотребляйте выпивкойлегче себе вы не сделаете, а вот ситуацию усугубите. Это понятно?
Он опустил трубку раньше, чем Кальвин успел ответить. Несколько мгновений он слушал короткие гудки, после чего отбросил телефон в сторону, словно тот начал обжигать ему руки.
Ну и урод, проворчал он злобно и выплеснул содержимое стакана в открытый рот.
5
То, что осталось от тела Хайни удалось обнаружить только через день, когда ежедневные ливни превратились в мелкую серую поволоку, напоминавшую даже не дождь, а скорее, мелкую водяную пыль. Бесцветная вата сырости заполнила дворы домов, ширилась на дорогах, оседала каплями на стекле, впитывалась в одежду и попадала за воротник. Следы грязных ботинок, оставленных на чистых плитах мостовой, казались трупными пятнами. Глекнер простыл, укутался в плед из тишины и холода, застыл и тихо задремал, затянув улицы пронизывающим ветром, да осенним безразличием. Оцепенение владело каждым закутком и поворотом, куда бы ни шел.
Труп Хайни Воттермаха прибило к берегу, чуть ниже речного пляжа, где оно надежно запуталось в сетях одного из рыбаков. Правда, назвать это трупом было чертовски тяжело. В морг его доставили в двух маленьких пакетах. Как записал коронер в своем заключении, у пострадавшего сохранилось только лицовсе остальное представляло собой чудовищную мешанину из отекшей напитанной водой плоти и смятых костей. Водитель принял страшный удар на себя, и его просто перемололо в момент столкновения, разметав, по частям, бушующим потоком Корка. В газетах писали, что авария на южном спуске вошла в историю Глекнера, как самая страшная за последний год, а ремонтные бригады, занятые восстановлением поврежденного покрытия на этом участке, соорудили даже своеобразный мемориал, где добросердечные люди начали оставлять цветы. Конечно, глупый и нелепый символ, совершенно бесполезная попытка выразить собственное бессилие и поддержку, но когда Урсула читала об этом в журнале, ей стало легче. Любая беда куда страшнее, если ее не с кем разделить. Ощущение того, что она не одна было лживымУрсула прекрасно знала это, и все цветы мира, собранные в один скорбный венок, никак не могли бы помочь ей.
Она снова была на опознании. На этот раз вместе с Кальвином, который впервые за четыре дня смог оторваться от бутылки. Теперь патологоанатом не одергивал простыню, когда распахнул ячейку в моргехватило только отвернуть ткань покрывала с лица. То, что было ниже, наверное, можно было уместить в коробку из-под обуви. Гроб Хайни тоже хоронили закрытым, забитым, бесконечно черным и полупустым. Блестящий пластиковый пакет на молнии занимал в нем едва ли четверть.
В этот раз Урсула уже была спокойнее, а ее нервы, казалось, превратились в звенящие, натянутые, будто струны, железные канаты. Она не теряла сознание, не впадала в истерику, только коротко кивнула головой и вышла в коридор. Кристиан Даттмар что-то чиркнул в своем блокноте и провел ее к выходу. Скорбная гримаса, видимо, осталась дома, и теперь вместо нее он носил выражение профессионального интереса. Помощник комиссара напомнил, что хочет видеть ее в своем кабинете после дня похорон. Да, конечно, она будет там, если это поможет разобраться в произошедшем с Хайни и Катрин. Он прикоснулся к ее плечу, в знак поддержки и провел до выхода из больницы. Больше они не разговаривали.
После опознания у Урсулы закончились слова, и они с Кальвином провели в полном молчании весь долгий вечер, где каждый думал о своем. Конечно, вокруг были родственники и друзья, но Урсула перестала замечать их уже день назад, и совсем слабо реагировала на их присутствие. Стены дома стали еще ближе, а потолки снизились, превратив каждую комнату в маленькую птичью клетку. Ночами Урсуле казалось, что ей не хватает воздуха, а утром начинало мерещиться, что это только продолжение ночи. Она потеряла счет времени, и старалась не смотреть на часы.
***
К выходу с кладбища они двигались медленно и не спеша, старательно обходя ближайшие могилы. После речи священника тишина стояла звенящая почти целых пять минут, и теперь шорох шагов по гравию тропинки казался лишним, грубым и кощунственным. Говорили малоУрсула слышала отдаленные голоса в стороне, но не знала, кто спрашивает, а кто отвечает. В глазах ее стояли комья сырой земли, которые они бросали на крышки гробов. Бытует мнение, что самое сложное, это бросить первый ком. Это неправда. Сложно даже смотреть на это, не говоря уже о том, чтобы в этом участвовать.
Кальвин, шествовавший справа от нее, вытянул из кармана расстегнутого пальто маленькую металлическую фляжку, поспешно отвинтил крышку, сделал огромный глоток. Его раскрасневшееся лицо было слишком ярким в выцветших лучах осеннего солнца, и Урсулу охватило раздражение. Как было бы здорово, если бы в земле лежал этот пьяница, а не Хайни, например.
Ты как, держишься? дыхание Кальвина разило спиртным настолько, что Урсула ощутила запах виски, следуя за несколько метров.
Держусь, коротко ответила она, пытаясь подобрать другие слова, но в голову приходили только проклятия.
Когда ты собираешься устраивать вечер памяти по Хайни и Катрин? голос Кальвина раздражал, как визг гвоздя по стеклу, Я спрашивал тебя, а ты молчала. Я знаю, что по канонам католической и лютеранской церквей, умершего следует поминать на третий, седьмой и тринадцатый день после ухода в мир иной. Но здесь, в Германии, День поминовения устраивается по желанию родственников в любое время года. В знаковые дни для покойного. Можно организовать скромный обед, или устроить мероприятие в кафе
Смерть Хайни и Катрин не повод для банкета, процедила Урсула гораздо жестче, чем хотела сама, Тебе ничто не мешает напиться и без повода, Кальвин.
Попридержи язык и успокойся, дорогая моя. Мне жаль, если это выглядит именно так, как кажется тебе, Кальвин поднял руки вверх, словно признавая собственное поражение, Я просто боюсь, что не смогу приехать. В Бринкерхофе сейчас дел невпроворот. Ты же знаешь, что
Прости. Я сама не своя сейчас.
Ничего. Можно устроить что-то незначительное и простое. Скромный обед для близкого круга. Не стоит слишком мудрить с закусками. Испечешь кухены (кухеныглавное блюдо поминального стола в Германии, различные виды сладкой и соленой выпечки), приготовишь чай. Я понимаю, что ты сейчас не в состоянии, но
Давай обсудим это потом, Кальвин, проговорила она сухо, чувствуя, как каждое слово царапает ее горло, будто битое стекло, Позже.
Ты уверена, что хочешь оставаться в этом доме одна? У вас прекрасный коттедж, просто там все напоминает о Хайни и Катрин. Детская, гостиная, кабинет, даже спальня! Может, стоит взять небольшой перерыв? Погости у меня, или у Эвы, пьяная забота Кальвина могла бы быть даже трогательной, если бы не была такой удушающей и настырной, Ты же знаешь, что это будет лучше.
Урсула покачала головой.
Мне будет лучше дома. Одной. Но спасибо за предложение.
Кальвин снова потянулся к фляжке, но вовремя отдернул руку и ускорил шаг. Урсула видела это краем глаза. Она не оборачиваласьснова видеть две идеально ровные могилы, где похоронена часть тебя, это было уже слишком. Она сжала кулаки, чувствуя, как груз всего пережитого медленно и лениво снова ложится на ее плечи. Она бы снова заплакала, если бы только могла.
ВыУрсула Воттермах?
Голос, прозвучавший над ее ухом, заставил вздрогнуть. Резкий, отрывистый, он звучал короткими, словно рублеными фразами. Урсула повернула голову.
Мужчина средних лет в сером пальто, явно большего размера, чем ему было необходимо, смотрел на нее твердо и уверенно. Голову его венчала нелепая шляпа, точно он сошел со страниц старого детективного романа. Голубые глаза, холодные, будто два куска металла, улавливали каждую деталь в ее сгорбленном силуэте. Лицо неизвестного было перетянуто бинтами, словно он сам недавно побывал в аварии, а может быть, не так давно восстал из мертвых, чтобы поговорить с нею. Голубые глаза лучились внутренним светом.
Он не понравился Урсуле. Она не заметила его в толпе скорбящих гостей, его не было на похоронах, и она не видела, когда он подошел. Урсула еще раз взглянула на него.
Я вас не знаю, сказала она просто, поспешно отвернувшись.
Подождите. ВыУрсула Воттермах, вдова Хайни Воттермаха. Он много говорил о вас. И о Катрин. Жаль, что так вышло.
Я не знаю, кто вы, упрямо повторила Урсула, не выговаривая, а скорее, выталкивая слова.
Мое имя Грегор Штернберг. Я знал вашего мужа. Примите мои искренние соболезнования.
Все люди, которые были сегодня возле могил, знали Хайни. А вас я не видела.
Я частный детектив. Мы работали вместе с Хайни.
Урсула остановилась, посмотрела в перебинтованное лицо, пытаясь найти хоть что-то человеческое, но каждый раз натыкалась только на бесконечные мотки марли. Если этот маскарад был постановкой, то чрезвычайно глупой и неудачной. Голубые глаза обжигали. Она не заметила, как поежилась.
Мой муж был антикваром. Зачем ему помощь детектива?
Он просил меня разобраться с одним очень любопытным делом, хотел было пожать плечами Грегор, но только скривился от боли, Так что
Он не успел заплатить вам, и вы пришли забрать долг? ее голос звучал так тонко, что им можно было резать стекло.
Нет, фрау Воттермах. Видите ли
А это что еще за клоун?
Вонь виски Урсула почувствовала еще раньше, чем Кальвин успел договорить. Он стоял в нескольких метрах от нее, покачиваясь, держа в одной руке неизменную фляжку, а в другойраскрытый зонт. Зонт смотрел прямо вниз, и мелкий дождь молотил прямо по его красной физиономии. Он уставился на Штернберга, но сфокусировать взгляд было куда сложнее.
Я Грегор Штернберг. Я здесь, чтобы поговорить с фрау Воттермах.
Хреновое время ты выбрал для разговоров, приятель, пробасил Кальвин, угрожающе делая неуклюжий шаг, Эта фрау слишком многое перенесла за последнее время, и не хочет с тобой говорить.
Фрау еще этого не говорила, заметил Грегор, и его пронзительные голубые глаза засветились ярче, Поэтому, в ваших интересах дать нам закончить.
Что за урод приходит на похороны моего брата и племянницы, и позволяет себе
Помолчи, Кальвин, проговорила Урсула, почти напугано, Пусть герр Штернберг договорит. Я слушаю вас. Продолжайте.
Сейчас, фрау Воттермах, я могу сказать только одно: произошедшее с вашей семьей, не случайность, у него был голос человека, который не привык подчиняться. Скорее всего, бывший военный или полицейский. Урсула попыталась представить себе лицо Грегора без бинтов, но так и не смогла этого сделать, Я думаю, что в этом основную роль играет наша с Хайни последняя совместная работа. То, что произошло, это ужасно, но увы, это не конец.
Ты что, угрожаешь? Что несет этотпьяный разговор Кальвина казался какой-то дикой насмешкой, несмешной комедией с плохо прорисованным персонажем. Урсула бросила на него умоляющий взгляд, снова повернулась к Грегору.
Если вы что-то знаете, почему не обратитесь в полицию?
Большая грубая ладонь вынырнула из кармана, коснулась перебинтованного лица, пробежала по скулам и замерла у основания шеи.
Полиция очень интересовалась, откуда взялись мои шрамы, когда я попал в реанимацию. Мой ответ их совершенно не удовлетворил. Поэтому я стараюсь уже давно не разговаривать с полицейскими на такие экзотические темы.
Урсуле показалось, что вся сцена диалога все больше напоминает настоящее безумие. Она подняла взгляд, уперлась им в ледяные глаза Грегора напротив, поникла, словно тот крохотный запас энергии, что еще оставался внутри нее, мгновенно иссяк.
Если это какие-то шутки
Это. Не. Шутки, отрезал Грегор так резко, что она содрогнулась, Но сейчас вы совсем не в том состоянии, чтобы я мог вам что-то рассказать. Время еще есть. Отложим нашу беседу. Я и не думал, что все пройдет гладко, но попытаться стоило. Сейчас. Вот моя визитная карточка.
Левая рука нырнула во внутренний карман пальто, откинув расстегнутую полу, и Урсула увидела, что правая рука детектива заканчивается чуть ниже локтя. Да уж, этому человеку изрядно досталось, но он нашел в себе силы приехать сегодня сюда. Морщась от боли, Грегор протянул ей маленький белый квадратик картона. Она даже не посмотрела на объемный шрифт, выбитый на нем, а только сжала в пальцах так, чтобы на него не попал дождь.
Позвоните мне, когда почувствуете, что готовы для дальнейшего разговора, сухо сказал Грегор, покосившись горящими глазами в сторону прихлебывающего из фляжки Кальвина, И для всех будет лучше, если вы сделаете это, как можно раньше.
Если ты мне скажешь выставить его, я это сделаю, заявил Кальвин, покачиваясь, Только скажи мне, Урсула, и ты увидишь, как я