М. ЕрникКости
Глава 1. Человек Фортуны
И сказали они, вот бог твой, Израиль, который вывел тебя из земли Египетской!
Небольшого роста и очень подвижный гражданин широким взмахом руки простёр свою ладонь в направлении сияющей вывески ювелирного магазина. На вывеске красовалось: «Ювелирный салон Золотой телец». Его спутник был более сдержан. Он иронично осмотрел изображение на вывеске быка, больше похожего на лягушку с рогами. Тем же взглядом он оценил старую панельную пятиэтажку, в одной из квартир которой и приютился салон. Скептический взмах рукой подвёл итог его наблюдениям:
Бросьте, граф! Если уж цитировать Ветхий Завет, то следовало бы сказать так: вот бог твой, Россия, который вывел тебя из утопии коммунизма.
Откуда-то сверху к ногам шлёпнулась кучка размокшего снега. Оба невольно сделали шаг назад и подняли глаза. Сверху над «Золотым тельцом», презирая декабрьский снегопад, сохло чьё-то основательно застиранное бельё. Впереди всех гордо реяли повёрнутые лицом к публике необъятные мужские трусы. По достоинству оценив размеры их владельца, спутники двинулись вдоль тротуара навстречу ветру.
Вы ханжа, господин Борке, не сдавался малыш, именуемый графом. Народ устал от тягот строительства развитого социализма. Он хочет чувствовать себя богатым и счастливым
Скажите проще, перебил его господин Борке, народ хочет золота. Что же, это я понять могу! Но возможно ли чувствовать себя счастливым, если не помнить того, чем закончилась эта каверза Аарона с золотым тельцом? А закончилась она, если мне не изменяет память, кровавой бойней.
А никто и не помнит, ехидно улыбнулся граф. Едва ли даже старшее поколение помнит о тех, кто попал под горячую руку разъярённого Моисея. А уж нынешнее поколение и подавно. У нынешнего поколения, увлечённого погоней за высокими технологиями, Ветхий Завет ассоциируется скорее с ветхим жильём, которое легче сломать, чем отремонтировать.
Отремонтировать историю? Что же, это забавно, усмехнулся господин Борке. Но в одном вы правы, дорогой граф Кордак, высокие технологииэто гонка. Гонка за призракомтаким же, каким некогда был призрак коммунизма. Эта гонка лишает человечество одной важной способностиспособности оглядываться назад. В этой гонке история не более чем пережиток прошлого.
Декабрьский сырой ветер хлёстко ударил в рекламные щиты, и ночь взорвалась пургой. Невысокая фигура графа Кордака сгорбилась, стала ещё меньше. Он повернулся к ветру спиной. Видавший виды пуховик, который когда-то был белым, покрылся со спины слоем мокрого снега, приобретая непередаваемо серый цвет. Граф втянул голову в плечи так, что за высоким стоячим воротником видна была только тёмная макушка его вовсе не зимней бейсболки. Суетливым движением, нагибаясь вперёд, граф накинул на бейсболку капюшон. Снег, налипший на капюшон, сполз ему за шиворот, отчего граф энергично задвигал плечами, затопал ногами, словно исполнитель цыганских танцев. Однако ноги его, обутые в модные, но довольно заношенные кроссовки, поползли по каше размокшего снега. Танец прекратился так же внезапно, как и начался.
Прошу извинить за бестактность, граф, не поворачивая голову, заметил Борке, но вам никогда не приходило в голову некое несоответствие вашего графского титула и вашего пристрастия, как бы это сказать, к модной одежде?
Как некогда справедливо заметил мне один философ, лукавый прищур Кордака сверкнул из-под капюшона, некто Эммануил Кант, лучше быть дураком по моде, чем дураком не по моде.
Из-под капюшона вновь послышалось кряхтение, на этот раз означавшее смех.
Цитировать Канта применительно к современной модеэто кощунство, заметил его спутник.
Борке обернулся и с прищуром посмотрел на падающий с неба снег. Левой рукой он ухватил за середину свою чёрную матовую трость, а правой рукой поглубже надвинул старомодную каракулевую шапку. В сумраке декабрьской ночи, едва освещаемой светом уличных фонарей, полированный серебряный шар набалдашника трости вспыхнул пронзительной белой звездой. Борке поднял воротник, отвернул лацканы и вновь взял трость в правую руку, опустив её острое осиное жало на тротуар. Трость мелодично звякнула, а белая звезда погасла, утопая в замше перчаток.
А вы, господин Борке, продолжил граф, просто неравнодушны к моему титулу. Но если хотите откровенности, я скажу. Для меня этот титул значит не более, чем свист этой вьюги. Я сатир! Я был сатиром и остаюсь им! Козлиную шкуру мне никогда не заменят ни модный пуховик, ни тога императора.
Спутники вновь повернулись лицом к ветру и продолжили свой путь. Борке будто не замечал летящих навстречу крупных хлопьев снега. Он шагал неспешно, размеренным шагом, не сгибая спины. Удивительно, но казалось, что снег облетает его стороной. На его каракулевой с тёмно-синим отливом шапке, на безупречном чёрном пальто и коричневых замшевых перчатках не было видно ни единой снежинки. Его спутник, граф Кордак, напротив, был весь залеплен снегом. Согнувшись в три погибели, он таранил снежную пургу, как будто по тротуару катился большой снежный ком. Время от времени Кордак выглядывал из-под капюшона, посматривая то на дорогу перед собой, то на идущего рядом спутника.
Но вернёмся к высоким технологиям и ремонту истории, продолжал Борке. Так вот, граф, должен признаться вам, что эта гонка человечества со временем не доставляет мне особого удовольствия.
Хочу заметить, господин Борке, раздался голос из-под капюшона, вы критиковали человечество всегда и во всех его начинаниях. Вспомните-ка, как вы отзывались о первых паровых машинах?
Отвергаю, невозмутимо ответил Борке. Я лишь утверждал, что этот филиал ада взорвёт цивилизацию изнутри. Нет, граф, я не собираюсь критиковать человечество. Это занятие насколько бесполезное, настолько неблагодарное. Я сказал, что эта гонка людей со временем не доставляет мне особого удовольствия. А хотите знать почему?
Хотелось бы узнать, так сказать, в общих чертах, не без нотки ехидства заметил Кордак.
А потому, мой дорогой коллега, что научно-технический прогресс породил новый вид человекачеловека играющего, или попросту игрока. А игрок, Борке вздохнул, я думаю, вы не станете этого отрицать, существо примитивное.
Борке остановился, обернулся вполоборота к Кордаку.
И сегодня
Он повелительно стукнул тростью о тротуар. Трость мелодично зазвенела в унисон с завыванием метели.
И сегодня мне, повторил он, демону искушения с многовековым стажем, становится скучно с этими людьми! Я чувствую себя ремесленником или конторским служащим, день ото дня приходящим в одну и ту же контору и день ото дня заполняющим одну и ту же бумагу.
Могу согласиться лишь в том, поднял голову граф, что искушение игроказанятие примитивное и доставляющее мало удовольствия. Но мне кажется спорным ваше стремление причислить к разряду игроков всё человечество. Как специалист по прекрасному полу, могу утверждатьженщины за последние несколько столетий изменились мало.
Оставим на время женщин. Они действительно меняются не так быстро. Но сейчас миром правят мужчины. И не просто мужчины, но игроки!
Спорный тезис.
Примите его как аксиому, граф. Я сейчас говорю не о тех, кто сутками просиживает за игральными автоматами или карточными столами. Я говорю не о тех, кто не отрывает взглядов от монитора компьютера. Но вы обратите внимание на вещи, казалось бы, далёкие от игрына экономику или политику. Добропорядочные в прошлом джентльмены, солидные некогда купцы сегодня именуют себя игроками на какой-либо торговой площадке! Что может быть более пошлым?! Или возьмём политиков
О-о! Возьмём политиков! воскликнул Кордак, поднимая голову и забывая о бьющем в лицо снеге.
Нет, не будем брать политиков, остудил его пыл Борке. Иначе за оставшиеся двадцать дней до Нового года мы с этой темой не управимся.
Он вновь повелительно стукнул тростью о тротуар и шагнул вперёд.
Что отличает этих людей? Азарт, амбиции и слепая, ничем не обоснованная вера в собственную удачу, вытекающая, впрочем, из тех же амбиций. Общим знаменателем всего этого является невежество. Следствием невежестваотрицание исторического знания. История их учит тому, что она ничему не учит. Одна историческая личность уже утверждала этот тезис делом. А зачем ему что-либо знать, если он считал себя фатально удачливым. Азартвот что движет миром сегодня! Азарт игрока, единственной мыслью которого является только успех. Утрачен даже смысл самой игры. К чёрту правила! К чёрту мастерство! Главноеуспех! Даже если это плод слепой удачи.
Борке остановился, повернулся к Кордаку и опёрся на трость двумя руками.
Так вот, я спрашиваю, граф, не оттого ли наше с вами ремесло искушения человека от года к году становится всё более прозаичным?
Был бы человек, ехидно усмехнулся граф Кордак. А устроить из процедуры его искушения поэмуэто наша с вами забота. Мне помнится, в конце тринадцатого века была у меня одна дама
Прошу тишины, граф!
Перебивая Кордака на полуслове, Борке поднял указательный палец левой руки. Острым взглядом он стал всматриваться в мутную мглу декабрьской ночи. Словно подчиняясь его воле, пурга внезапно прекратилась, и в ночном воздухе повисла тишина.
Скажите, граф, проговорил Борке вполголоса. Вы видели когда-нибудь куда-то спешащего бомжа?
Это что, логический парадокс?
Не парадокс, граф, и даже не оптический обман зрения. Это вот тот человек.
Борке поднял трость и повернул её осиное жало в направлении тёмного угла одной из пятиэтажек.
Я помню его, продолжил Борке почти шёпотом. Лет двадцать назад он катал детишек на карусели в местном парке. Потом, как водится, карусель сломалась, детишки разбежались, а карусельщик спился.
Кордак с напряжением всматривался в темноту, но разглядеть так ничего и не мог. Он уже повернулся к Борке, чтобы расспросить подробности, но в этот момент где-то впереди слева раздался приглушённый хриплый голос:
Поспешайте, господин доцент. А то если первым появится Кирюха с дамой сердца, нам опять ничего не достанется.
Только теперь Кордак увидел метрах в двадцати перед собой выворачивающую из-за угла пару. Карусельщик был одет в традиционный для этой категории граждан вечерний костюм. Костюм состоял из засаленной телогрейки цвета хаки, чёрных с остатками синевы спортивных брюк и огромных, списанных, очевидно, за выслугой лет, валенок. На голове карусельщик имел вязаную шапочку, из-под которой выглядывал игривый седой чубчик.
Тот, которого карусельщик называл «господин доцент», имел вид чрезвычайно целеустремлённого человека, но сильно хромал. По этой причине карусельщику приходилось время от времени останавливаться и ожидать отстающую науку. Внешность доцента сильно отличалась от внешности его спутника. На нём был длинный, до самых пят, плотный брезентовый плащ, схваченный на поясе обычным ремешком от брюк столь прочно, что даже порывы декабрьского ветра разбивались в бессилии об его полы. Кроме этого, можно было заметить густую седую бороду, выглядывавшую из-под капюшона. Больше о господине доценте сказать было нечего.
Прошу прощения, господин Борке, любопытствовал Кордак. Кирюхаэто что, местное имя?
Это может быть и имя, и образ жизни, не сводя глаз с парочки, ответил Борке. А эта борода мне кажется знакомой.
Словно сбрасывая оцепенение, Борке энергично повернулся к Кордаку.
Вы знаете, граф, эти интеллигенты меня заинтриговали. Не желаете ли прогуляться и посмотреть, что общего может быть у современной русской интеллигенции с Кирюхой и его дамой сердца?
Кирюха мне, признаюсь, безразличен, с лукавым прищуром отвечал Кордак, а вот его даму сердца я бы посмотрел.
Не имея времени искать переход, карусельщик повёл доцента через проезжую часть неширокой тихой улочки по самому короткому пути. Их маршрут пролегал мимо припаркованных на обочине автомобилей через раскисший от мокрого снега газон. При этом господин доцент внимательно смотрел себе под ноги, стараясь не наступить на островки растительности. Борке и Кордак не решились следовать их маршруту буквально, а потому несколько отстали. Но настичь пару им не составляло труда. Оставленный на тротуаре грязный след вёл от клумбы во двор, огибал заброшенную детскую площадку с хоккейной коробкой, внутри которой невероятным образом затесался остов сгоревшего запорожца. Здесь парочка отразилась в боковых стёклах шикарного внедорожника, припаркованного на бывшей детской песочнице, и направилась к воротам бывшего детского садика. С недавних пор детский садик был перестроен в жилой четырёхквартирный дом, но жильцов этих квартир никто не знал, а постоянные плотные шторы на окнах не допускали внутрь ни одного чужого взгляда.
Я догадываюсь, куда они идут, тихо произнёс Борке.
Кордак посмотрел на него вопросительным взглядом.
Там, в бывшем детском садике, размещается подпольное казино. Иного интересного места в столь глухом районе столь глубокой ночью представить себе трудно.
Где-то за углом высокого забора, обрамлявшего бывший детский садик, раздался негромкий, но отчётливый хлопок.
Что это? прислушался Борке.
Интеллигентная пара заметно занервничала, ускорила шаг до состояния бега и скрылась за углом забора.
Шампанское, уверенно заявил Кордак. Полусладкое, местного разлива. Самое лучшее вино после самогона.
Глаза Кордака сузились в лукавом прищуре.
Полагаю, господин Борке, у бродячей интеллигенции здесь что-то вроде бюджетного корпоратива.
Посмотрим, неопределённо ответил Борке и несколько ускорил шаг.
Когда до угла забора оставалось несколько шагов, оттуда вновь послышался уже более явственный хлопок пробки из-под шампанского и чей-то молодой голос:
Ну-ка, мужики, налетайте! Чтобы пёрло и не обломилось!
А бабы что же? прозвучал с матерной хрипотцой бывший когда-то женским голос.
Бабы в сторону, отрезал молодой голос. Удачу приносят только мужики.
К этому моменту Борке и Кордак уже достигли угла забора и застыли, наблюдая происходящее. Их взору предстала следующая картина. В тени большого рекламного щита, призывающего не платить лишние деньги за телефонные разговоры, суетился небольшой человеческий муравейник. В центре муравейника, высоко подняв бутылку шампанского над головой, стоял рослый молодой человек. На вид ему можно было дать около тридцати лет. Его отличали какого-то особого цвета куртка с меховой оторочкой, да, пожалуй, ещё самоуверенное выражение лицамолодого человека, ещё не битого жизнью. Во всём остальном он был настолько типичным, что складывалось ощущение, что где-то он уже встречался.
Молодого человека окружала компания из шести человек удивительно схожей внешности. Объединял их общий стиль одежды, который подчёркивал, что главное в человеке всё же душа, и одинаково несвежий запах изо рта. Один из них, судя по длинным немытым волосам, был женщиной.
Это, вероятно, и есть дама сердца Кирюхи? игриво поинтересовался Кордак.
Пробка из-под шампанского с шумом устремилась по баллистической траектории куда-то в сторону Южной Америки, а пена из горлышка бутылки потекла вниз. Тотчас под бутылкой возник частокол из дрожащих рук с пластиковыми стаканчиками. Ни одна капля этой пенистой субстанции не должна была упасть на землю. Бутылка широким жестом прошлась по протянутым бокалам. Звенеть хрусталём в этой ситуации было неуместным. Поэтому с наибольшей возможной скоростью стаканы были опустошены, чтобы тотчас вновь оказаться на прежнем месте. Молодой человек был щедр. Он ещё раз разлил шампанское, затем высоко поднял бутылку над головой, провозглашая тост:
За удачу, которую ещё принесут мне ваши рожи!
Ну вот, граф, яркий пример того, о чём мы говорили с вами полчаса назад.
Острый взгляд Борке ненадолго задержался на молодом человеке и заскользил по его суетливому окружению.
Вы полагаете, игрок?
Несомненно. Не только игрок, но и завсегдатай этого заведения. А это, не выпуская оголовок из рук, остриём трости Борке описал небольшую дугу в направлении компании, это его, так сказать, талисманы.
Пройдём мимо, предложил Кордак.
Нет, граф, есть в этом собрании один любопытный момент
Борке напряжённо всматривался в декабрьскую тьму. Ветер стих окончательно, и с неба крупными хлопьями повалил снег.
Если, конечно, мне не изменяет зрение, подытожил он.
Борке взял трость пониже оголовка. Ничем не скрываемый серебряный шар вспыхнул белым сиянием. В то же мгновение внимание всей компании оказалось приковано к этому свету. В сиянии новой звезды постепенно, словно на экране старого кинескопа, проявились две фигуры. Человеческий муравейник замер. Казалось, что даже пена шампанского прекратила своё движение по бутылке. Время застыло.