Фаро ЮляПрощай,гуня-кандальник
Глава 1
"... Изба ведьмы Лукерьи была курной и топилась по-чёрному. Дым из печи валил прямо в комнату, расстилался под потолком да медленно вытягивался в волоковое окно с задвижкой.
Ввалившись с мороза, Егорий еле устоял на ногах, споткнувшись в сенях о кадку с водой, и чуть не выронил из рук отяжелевшее, бездыханное тело жены Аннушки.
- Куды покласть? - задыхаясь, прохрипел он, пялясь слезящимися то ли от едкого дыма, то ли от безысходного горя глазами на грузную, телесистую старуху в поношенном сарафане, надетом поверх ветхой юбки-понёвы.
Хозяйка, державшая в руках книгу в потёртом кожаном переплёте, отложила фолиант и тяжело поднялась с лавки.
- На пол клади, - вздохнув, приказала ведьма, поправляя выбившиеся из-под платка седые пряди.
И переваливаясь с боку на бок, медленно пошаркала к печному углу, заставленному закопчёнными горшками да бутылями с мутной жидкостью.
Егорий бережно опустил "дорогую ношу" на выскобленные доски и накрыл с головой помятой мешковиной.
- Сам допёр-то? Никто не помогал? Никто не видел?
- Никто! Нешто я дурак? С деревни сбёг, ни одна живая душа не встретилась... Ты, старая, не боись! Я с каторги хорониться приученный. А ноне ещё и Святки, весь народишко по домам сидит, от нечистой силы укрывается. Всяк крестьянин Васильва вечера остерегается, кому ж охота на себя ведьмин гнев навлечь?
Мужик сообразил, что ляпнул лишнего, и замолк на полуслове, будто язык прикусил.
Бабка гремела посудинами, не оборачиваясь на полуночного посетителя.
"Можа, не расслышала, глухня дремучая...", - с облегчением подумал Егорий.
Дурманящий запах травяного отвара наполнял избу.
- А ты, значит, не из пужливых?! - проворчала старуха не оборачиваясь. - Только знай, паря, не простое колдовство мне сотворить придётся, чтобы Анну твою с того света вернуть. Ох, непростое! И в откуп за него одной твоей грешной жизни мало. Потому как Анна твоя "тяжёлая" уже, и под сердцем её - дитя нерождённое. Стало быть, двоих оживлять нужно... А со смертью обмен вершить только по правде и чести придётся, и не обменяет она двоих на одного... Не обменяет!
Горькие слёзы потекли по щекам несчастного, в отчаянии упал он перед бабкой на колени и, хватая её за грязный подол, начал просить-умолять не отказать ему в просьбе, сотворить колдовство задуманное.
- Сколь, говоришь, дней минуло со дня смерти матери твоей, рабы божьей Любови?
- Девять, Лукерья, девять дней, - простонал несчастный Егорий.
Старуха задумалась, вытерла руки тряпицей и, перешагнув через распростёртого на полу просителя, снова присела на лавку, зашелестев жёлтыми страницами какой-то чёрной книги.
- Быть по-твоему, - наконец произнесла она. - Отдам себя за дитя нерождённое. Только уж не обессудь, но и силу свою ведьмовскую с кровью по жилам потомков твоих пущу. А коль от девятого дня смерти мамаши твоей обряд вершить станем - так девятой в роду вашем и ведьмой быть!
- Делай что хочешь, Лукерья, - словно в бреду причитал Егорий. - Только Аннушку мою оживи!
- Что хочешь?! - горько усмехнулась колдунья. - Буду делать, как прописано... На-ко, отпей.
Лукерья протянула позднему гостю черпак с мутной жидкостью, и мужик, опасливо перекрестившись, выпил зелье залпом.
Его тут же разморило и стало клонить в сон. Расстегнув тулуп, он стащил с кудрявой головы шапку и привалился спиной к бревенчатой стене, сомкнув глаза.
- Погодь, паря... Не засыпай... - заволновалась колдунья. - Говори со мной пока... Что на ум придёт, то и говори.
- За убежденья, за любовь иди и гибни безупречно. Умрёшь недаром - дело прочно, когда под ним струится кровь... - еле ворочая языком, прошептал Егор. - Убивай уж скорее, не жилец я! Меня Спотыкуха, барыня наша, теперь-то всяко со свету сживёт. Не на каторге сгноит, так до смерти батогами забьёт. Нет мне обратной дороги! А так хоть род наш не переведётся... Забирай мою жизнь непутёвую! Только оживи Анну с дитёнком!
- Ножик-то принёс? Куда твою душу запечатаем?
Егор с трудом согнулся и вытащил из-за голенища сапога нож, вставленный в расписные ножны.
Взяв в руки "стального красавца", Лукерья уважительно поцокала языком.
- Хорош кишкодёр! Дорогой, поди?
- Дорогой! - хмуро кивнул Егорий.
- Всё, Гуня-кандальник, раздевайся, да укладывайся на половицы рядом с голубкой своей. Пришла пора колдовство вершить - жисть на жисть выменивать. Слышу, что гости с того света спешат, будут моими устами судьбу рода твоего пророчить. Стара я, не перепутать бы чего, не сбиться, - вздохнула ведьма.
Егорий послушно исполнил указ Лукерьи.
- Зараз терпи, слова не пророни, - предупредила Лукерья. - Надобно мне нож в твоё сердце в тишине воткнуть.
- Помню, старая, помню... Давай уже! Не мучай, и так муторно!
- Не командуй, кандальник! Раз с просьбой заявился - терпи да жди... Всему своё время.
Ведьма опустилась на колени и, воздев кверху морщинистые руки, горестно застонала.
- Зосима! Зосима! - прохрипела старуха. - К твоей крови вопрошаю я. Не пришлось мне старой смерть на печи встретить... Коли благословляешь меня на то, чтоб Анну с младенчиком из мёртвых вернуть, кандальникову душу в стали сохранить, а нашу силу в его потомках до поры спрятать - пусти дрожь по телу моему... А как пора мне будет к колдовству приступать, то жаром обдай.
После этих слов ведьма наотмашь резанула себе ножом по ладони да, набрав в горсти тёмной крови, влила её в приоткрытый рот покойной Аннушки, после чего повернулась в другую сторону и молниеносным движением вонзила ножик по самую рукоять прямо в Егорьево сердце.
Огненные блики бесновались на потолке и стенах. Серный смрад наполнил избу. Нож, торчавший из груди Егория, зазвенел и задрожал.
Колдунья с черепком в руке, стоявшая на коленях между мёртвыми и окропляя обоих каплями тёмно-коричневой жидкости, вскрикнула словно от удара и исступлённо запричитала:
- На твой зарок мой шепоток
Душу раба Егория в нож загоняю.
Его жизнь до поры до времени сохраняю
Да обращённую кровь в Анну впускаю.
У смерти девку выкупаю,
Из себя силы выпускаю.
Тайные знания сберегаю.
Назначай, всемогущий господин, цену,
Начинаем колдовскую мену.
Лукерья ещё не закончила произносить последние слова, как с улицы послышались топот, крики и гневные возгласы разбушевавшихся крестьян. Неотвратимой угрозой скрипел смёрзшийся снег под ногами сельчан, прибежавших, чтобы отобрать тело Аннушки у ненавистной ведьмы. Чтобы не позволить старухе вместе с кандальником-злыднем чёртову мессу творить, над телом православным измываться.
- Ведьма! Ведьму поджечь! - орали разъярённые бабы. - Доколе старая зло над людями творить будешь?! Доколе душегубцев укрывать станешь? Верни немедля Анну! Жива девка али как?!
- Эх, Егорий, Егорий... Знать, проследили за тобой недруги окаянные! Из-за растяпости твоей, - старуха в сердцах плюнула в сторону покойника и торопливо забормотала:
- Слово моё - потомству Егорьеву быть! - и тут-же, чужим голосом, с перекошенным от боли лицом колдунья ответила сама себе. - Да мужикам полный век не жить! В девятом колене, ведьмачья кровь настоится, на белый свет девка народится... - твёрдо произнесла Лукерья.
Она слышала как крики во дворе становятся всё громче и громче, а топот разгневанной толпы - всё ближе и ближе.
- Девка народится, станет ведьмой-гадуницей, - и снова Лукерья словно изрыгнула из себя слова кого-то невидимого, на время поселившегося в её старом бесформенном словно сырое тесто теле. - Токмо никто её дар не погубит! - продолжала гнуть своё ведьма, понимая, что вот-вот - и наступит час расплаты. - Если её кровь не пригубит! - не сдавался злой демон, сидящий внутри обессилевшей Лукерьи. - Пусть хватит ей силы нам с Егорием за смерть воздать да матерью новому Егорию стать! - торопилась Лукерья. - Коль дитя попадёт в чужие руки, от Моренова камня примешь вечные муки! - будто под страшными пытками прошептала ведьма, прикрывая рот рукой. - Пусть так! Но если не избежать приговора - пусть откроется тайна зеркального коридора, - еле-еле ловя ртом воздух, проговорила колдунья и допила из черпака остатки терпкого зелья. - И пусть сорочьи перья завсегда при гадуницах останутся, - спохватившись, добавила она, тут же блаженно просветлев измученным лицом.
Охая и кряхтя, поднялась Лукерья с колен, распрямила грузное тело, закатила глаза и начала читать скороговоркой заклинание гадуницы:
- От земли оторваться, в высь подняться...
А затем вдруг подпрыгнула к потолку и обернулась белобокой сорокой. Заметалась птица по избе, крича и хлопая крыльями.
Разгорячённые мужики с факелами в руках уже у самой избы столпились. И только было один смельчак на крыльцо заскочил , да руку к кольцу дверному протянул...
Как дверь сама собой отворилась, и на пороге в исподней рубахе, с безумной улыбкой на устах показалась бледная Анна.
- Аннушка! - охнула толпа. - Аннушка жива! А говорили, что кандальник-супостат забил жену до смерти... А вот она... Эй, бабоньки! Укройте хоть девку... Околеет же... Не в себе она, сердешная...
Самые сердобольные да жалостливые окружили Егорьеву жену, в то время как несколько человек решительно вломилось в ведьмино жилище.
- Караул! Православные! Ведьма Егорку зарезала! А сама сорокой обернулась! Ловите её! Ловите! - тут же донеслось из дома.
А ещё через минуту здоровенный детина выскочил во двор и как кликуша болезный закружился, заметался по снегу, держа в одной руке окровавленный нож, а в другой - толстую книгу в чёрном переплёте.
Народ, крестясь, попятился от избы.
- Тимофей, в дерево воткни остриё бесовское! Да молитву воскресную читай, торопись! - перекрывая общий шум, повелительно выкрикнул высокий женский голос.
Растерявшийся Тимоха воткнул ножик в молодую берёзку и, озираясь по сторонам, спросил:
- Что наговаривать-то, барыня?
- Читай, дурья твоя башка: "Да воскреснет Бог!", - только с конца молись, задом наперёд, чтобы ведьму в тело вернуть...
И как только мужик очухался да начал произносить слова молитвы, тут же огромная сорока и принялась кружить над деревцем. А как закончил Тимофей говорить, то рухнула ему под ноги ведьма Лукерья, распласталась на снегу, подрагивая да постанывая.
Народ охнул и оцепенел.
- Что теперь делать-то, госпожа? Как поступить? - запричитали крестьяне.
- Уволочь чертовку да в озёрной проруби утопить! - крестьяне расступились, и от кучки напуганных баб отделилась тощая женская фигура в богатом полушубке.
Женщина, сильно хромая, приблизилась к бездыханному телу, а затем, зачем-то вырвав из ведьминой головы несколько волос, распорядилась:
- А в избу красного петуха подпустить! Чтоб и духу не осталось! А ты, Тимоша, отдай мне то, что у колдуньи прихватил. Тебе-то это зачем? Всяко, ты у нас грамоте не обученный! - хромая взяла протянутую книгу и тут же свирепо прикрикнула на остальных. - Шевелитесь! Чего рты раззявили! Утопить ведьму велю!
- Утопить! Утопить! - очнулись собравшиеся. - Спалить! Спалить! ...".
- Уважаемые, радиослушатели, вы прослушали отрывок из книги "Деревенская магия". Автор утверждает, что история эта произошла почти полтора века назад в здешних местах. В качестве доказательства он ссылается на статью, опубликованную в 1873 году в газете "Губернские новости" и хранящуюся в краеведческом музее нашего города, - бодро произнёс диктор и тут же обратился к своей соведущей. - А ты, Лика? Что ты можешь рассказать нашим слушателям о нечистой силе?
- Хороший вопрос для шестого июля! - звонко рассмеялась девушка. - Каждый знает, что по старым преданиям в канун дня Аграфены-купальницы и жениха её Ивана Купалы, до конца дней Петра-Павла - а именно до двенадцатого июля - существует большая вероятность повстречать чертей, бесов и прочую паранормальную гадость.
Из динамиков зазвучала ритмичная музыка.
- Не переключайтесь, дальше будет ещё интересней! А мы прервёмся на короткую рекламу, - проговорил диктор...
- Любаша, ты будешь продолжение слушать? - спросил сидящий за рулём Алексей, вопросительно взглянув на жену. Однако, заметив белый проводок наушников, выглядывающий из-под разметавшихся по плечам русых волос, вздохнул и выключил радио.
- Ты что-то сказал? Прости, ничего не слышала, - Люба горестно всхлипнула.
Она сидела на переднем сиденье рядом с мужем и, отвернувшись к окну, делала вид, что рассматривает растущие на обочине скоростной трассы деревья, слегка покачивая головой в такт мелодии, доносящейся из гарнитуры. И всё это могло бы выглядеть вполне правдоподобно если бы не красные зарёванные глаза.
Алексей почесал лысую словно колено круглую голову и обречённо задумался, пытаясь подобрать такие слова и тон, чтобы не дать молодой жене с ходу "свалиться" в очередную депресуху по поводу их бездетности. Честно сказать, он всегда думал, что профессиональные спортсмены по жизни не такие чувствительные. Выходит ошибся! Женился шесть лет назад на сильной, энергичной и вовсе не сентиментальной красавице- пловчихе, вслед за которой мужики шеи сворачивали, и от зависти к Алексею слюной давились. А последние годы ему только и делать приходится что сопли ей подтирать. Ну что вот она опять нюни-то распустила? Может и к лучшему, что ему сегодня по делам уезжать, а то самому тошно становится.
- Люб, хорош слёзы лить... Ну не получилось в этот раз! Другой репродуктивный центр найдём! Жизнь-то продолжается... - в голосе Алексея чувствовалось лёгкое раздражение. - Отдохнуть тебе надо! Поживёшь недельку с моей мамой на даче. Я тебе купальник положил. Мама сказала, что бассейн готов, вода прогрелась. Эй, мастер спорта по синхронному плаванью, улыбнись! Или вас нынче уже переименовали? Слышал, в Будапеште на конгрессе Международной федерации проголосовали за переименование синхронного плавания в "артистическое"? Правда, что ли? Что ваши говорят? - муж явно пытался прервать скорбные мысли Любаши и увести разговор в другое русло. - Кстати, Ирку Коркину твою видел. Постояли, потрепались о вашем спортивном прошлом, о том, какие надежды огромные вы подавали! Она, между прочим, за те шесть лет, что мы не виделись, постарела, что ли? Ты у меня на её фоне - просто красотка!
- Не ври, - уныло проговорила Любаша.
- Она, кстати, про свою тренерскую работу рассказывала, говорит, что девчонок набрала перспективных. Ну не таких, конечно, как в вашей восьмёрке выступали! - муж заговорщицки подмигнул. - Ух! Как вы тогда на Еврокубке жару давали! Особенно когда по настоянию тренера в дуэте выступили. В общем, привет она тебе огромный передавала, спрашивала, как поживаешь и почему не звонишь.
Алексей оторвал правую руку от руля и погладил жену по коленке.
- Вас! Ваши! - дёрнувшись в сторону, огрызнулась Любка, сверкнув глазищами из-под длинной русой чёлки. Она явно не хотела успокаиваться. Длинные ноги в облегающих джинсах нервно дёрнулись, пытаясь стряхнуть супружнину ладонь, - Я уже больше шести лет не в спорте. Лучше бы осталась, может, сейчас бы при деле была. А так - ни богу свечка, ни чёрту кочерга. Мать бездетного семейства... - она тяжело вздохнула. - Лёш, мне так плохо, ты даже не представляешь! Проклятая я, что ли? Мечтала: выйду замуж, детей нарожаю... Если бы ты знал, как мне фигово! А ты снова в командировку... Что за командировки нескончаемые? Почти каждый месяц...
- Люб, ну правда, не перегибай, - просительно произнёс Алексей. - Я - ведь кризисный менеджер, и платят мне, как ты знаешь, очень даже неплохо... Так что, не гневи бога... Потерпи! Дети у нас с тобой обязательно будут! Вот увидишь! Чуть не забыл! - спохватился он. - Деньги в сумке, во внутреннем кармане, на карточку тоже закинул. Буду звонить. Давай, не кисни. Чтоб к моему приезду хандрить перестала... Да что ж ты будешь делать! Опять глаза на мокром месте...
Умом Любочка всё понимала. Хорошо бы и чувствами управлять. Только они - эти бесконтрольные чувства - снова потекли по щекам солёными ручьями. Шесть с лишним лет безрезультатных попыток забеременеть!
Любка сломалась! Она больше не хотела ни стационарных обследований, ни мучительных бесед со светилами репродукционных центров, ни диет, ни графиков - ничего!
"Никого не хочу видеть - отстаньте все!", - твердил её внутренний голос, демонстрируя оппонентам либо безразличие, либо слезливую безнадёгу.
- Давай-ка я тебе на прощанье машину заправлю. Бак почти пустой.
Муж свернул с трассы, ведущей в аэропорт, и подкатил к заправке.
- На прощанье? - ехидно переспросила Любка.
- Всё, хватит! Не цепляйся к словам! Вернусь из командировки - полетим в Израиль, в лучшую клинику! Вытри сопли! Какие наши годы?!
- Если забыл - мне почти двадцать девять! - выкрикнула Люба.