И Цезарь, бросил табличку в лицо растерянному Галлу, оглушительно расхохотался. Ему доложили о том, что из Палестины приехал Ирод Антипатр, царь Галлилеи и Переи, который просил Цезаря принять его с дарами. На это Цезарь ответил:
Я его приму в доме Галла.
Так как Ирод Антипатр был братом принца Филиппа, то последний тоже был приглашён вместе со своей красавицей женой Иродиадой.
Тетрарх Галлилеи и Переи пришёл в сады Мецената, где находился дом патриция, одним из первых и начал прогуливаться в тенистых аллеях, как вдруг услышал лязг металла и. выглянув из-за кустов, увидел отряд преторианцев, который спешил к дому Цестия Галла. Колонну солдат замыкал юный центурион. Колонна ещё не прошла, как ей навстречу из противоположной аллеи вышла Иродиада, не отрывая своего взгляда от центуриона. Она с трудом сдерживала своё волнение и запрещала себе смотреть на Иуду, а это был они тем не менее, смотрела. Иуда не сбавил шаг, не глянул на молодую женщину. Она охнула и, подстраиваясь под его шаг, схватила юношу за руку.
Иуда я мечтаю о тебе каждый день.Как прекрасно твоё имя как прекрасна эта аллея, где ты идёшьТы обещал прийти к нам в дом десять лет назад, а всё не приходишь. Я тебя вижу во сне.
Лицо Иродиады было полно растерянности, любви, обожания и настолько прелестно в эти минуты, что Антипатр, жадно глядя на женщину, ощутил в душе страдание, что не на него смотрела эта удивительная красавица.
Иуда замедлил шаги, повернулся к Иродиаде. И хотя он узнал её, но сдвинув тонкие брови, как если бы хотел что-то вспомнить, сурово ответил:
Женщина, я не знаю тебя, строго сказал он и быстро ушёл за центурией.
Иродиада бросила ему в след гневный взгляд, в котором уже не было ни любви, ни обожания и, указывая себе под ноги хорошеньким пальчиком, в бешеной ярости прошептала:
Я заставлю тебя ползать у моих ног. Я тебе ничего не прощу.
Однако через несколько секунд она, смеясь, поднесла свои руки к губам и начала целовать ладони, что касались преторианца.
Антипатр, потрясённый тем, что мальчишка воспринял равнодушно любовь Иродиадыего племянницыв ярости сжал кулаки и, боясь возбудить гнев в пылкой женщине тем, что он явился свидетелем маленькой сцены, осторожно отступил назад.
По другую сторону аллеи, ломая кусты, метнулись в сторону дворца две фигуры, пригибаясь и прячась за деревья. Они остановились в том месте, где лес кончался и стали высматривать окна дворца. По одежде, по повязкам с Шемою на рукавах, царь сразу понял, что перед ним благочестивые иудеи. Однако зная, что для римских иудеев посещение садов Мецената было тяжким грехом и, значит, эти двое не могли зайти сюда просто так, из любопытства, Антипатр мягким быстрым шагом подошёл к ним со спины. И обрушил на них мощные удары кулаками, сбил с ног и выхватил из-за пояса кинжал.
А, ну, отвечайте, отродье Моисея, что вы здесь делаете? Иначе клянусь, я вас немедленно отправлю к вашему богу!
Захарий и Ефрем бросились в ноги царя, восклицая:
Государь! Государь! Сейчас всё расскажем!
Захарий и Ефрем, живя десять лет в Риме и почти ежедневно волочась двумя тенями за Иудой, давно привыкли к свободной жизни большого города и почти не вспоминали о далёкой родине. Они растолстели и были похожи друг на друга и, разумеется, забыли, что должны были сделать с Иудой. Теперь, видя, что они пойманы Антипатром, боясь, что их могут обвинить в покушении на жизнь Цезаря, в страхе за себя, стоя на коленях, с воплями обратились друг к другу:
Проклятый, ты во всём виноват!
Нет. Это ты проклятый!
Пускай я проклятый, но это ты совершил грех: заставил меня прийти сюда.
Я заставил?
Да, ты.
Получай, Захарий.
И ты получай, Ефрем.
И два секария, рыча и кусаясь, вырывая волосы друг у друга, царапая лица, с такой яростью бросились друг на друга, что едва не сбили с ног Антипатра и Кондратия. Сотник поднял тяжёлую плеть и словно мечом начал бить по головам Ефрема и Захария. Те отпустили друг друга и вновь бросились в ноги Антипатру и рассказали ему, зачем они пришли в сады: они следили за Иудой.
Антипатр в задумчивости прошёл перед секариями.
Почему вы не выполнили приказ Манасии? Не убили Иуду?
Ефрем порывисто обернулся к Захарию и завопил:
Отвечай. Тебя спрашивает государь. Почему ты не убил Иуду, ведь ты главный между нами?
И пока Кондратий, разъярённый поведением и глупостью секариев перед царём, охлаждал их головы тяжёлой плетью, Антипатр вынул из пояса горсть золотых монет.
Эй вы, слушайте меня.
Секарии обратили свои расцарапанные лица к царю.
Вы убьёте Иуду
Да. Государь!
Кондратий в сомнении глянул на парочку и для острастки хлестнул их по головам.
Государь, это сброд. Вели мне прогнать их.
Антипатр насмешливо покривил губами.
Итак, мошенники, а вы согласны, что вы мошенники?
Да, государь, охотно согласились Ефрем и Захарий, поедая глазами горсть монет.
Вот вам золото. И вы получите вдвое больше, если принесёте мне голову этого мальчишки. А пока продолжайте следить за ним и доносить мне: куда он ходил.
Царь бросил деньги под ноги секариев и неторопливо зашагал по аллеи. Навстречу ему рабы несли носилки, в которых сидел Цезарь, обложенный свитками деловых бумаг, на которых он быстро делал пометки кисточкой. Его сопровождали два ликтора с фасциями на плечах. Не глядя на Ирода Антипатра, принцепс, не отрываясь от работы, сказал:
Я видел твои дары и остался ими доволен, и тобой. Но ведь ты что-то просишь?
Да, Цезарь, я хочу пригласить тебя во дворец на пир.
Принцепс обратил угрюмое лицо на царя и улыбнулся, вышел из носилок и. добродушно посмеиваясь, взял молодого иудея под руку.
Ну, если ты угодишь мне, то
я приглашу тебя на следующий пир.
Тиберий рассмеялся и, грозя Ироду пальцем, оглушительно крикнул:
Что-то мне в последнее время стали нравиться иудеи!
Впрочем, он тут же умолк и, насупься, уже думая о другом, наклонился к царю и тихо пробормотал:
Сегодня ночью сопровождай меня. Своим я не верю.
И они поднялись на второй этаж, где перед залом, в котором должна была состояться вечерняя трапеза, ожидали Цезаря его «друзья» и среди них была Иродиада с Филиппом, и всё огромное семейство принцепса.
Тиберий остановился перед семьёй Германика, внимательно глянул в лица подростков Нерона и Друза, скользнул взглядом по шестилетнему Гаю с прозвищем «Калигула». Ну, кто мог предвидеть в этом малыше с задорным открытым лицом и чудесными глазами тирана. А в его сестре маленькой девочке Агриппине, похожей на ангела, коварную отравительницу, родившую ещё большего тирана Нерона. Но всё это в будущем, а пока семейство Цезаря с искренними улыбками на счастливых лицах встретило Тиберия. Он равнодушной рукой приласкал внуков и прошёл в зал, возлёг на ложе, пригласив жестом руки возлечь рядом на соседнее ложе Антипатра.
Двойные ложа, на которые римляне ложились головами друг к другу или ногами, располагались овальными кругами в зале. Перед ними находились низкие столики с подносами полными мелко порезанного мяса, рыбы, фрукты, овощи, масло, кувшины с вином и родниковой водой для смесей. Так же перед каждым ложем стояли корыта для испражнения еды.
Ликторы встали по обе стороны у входа в зал, а Иуда впереди них, лицом к Цезарю, который вновь глянул на детей Германика, крикнул:
Ну, кто из вас хочет быть Цезарем!? Бегите ко мне. И кто первым добежит, тому и быть Цезарем.
Калигула с визгом бросился к деду и, опередив старших братьев, подскочил к Тиберию, схватил его за руку и счастливо закричал:
Я Цезарь! Я Цезарь!
Тиберий с хохотом бросил ему на шею свой лавровый венок.
Вот ты и Цезарь. А хорош ли ты будешь, когда наденешь тогу?
Дада, я буду благородным, как мой отец.
Дед насупился и недовольным голосом сказал:
А что? Я хуже его, что ли?
Мальчик, видя, как озлобился его дед, перестал прыгать и смеяться и, наморщив лоб, секунды две думал, что ответить, и ничего не придумав, весело сказал:
А все говорят, что ты плохой. А многие говорят: негодяй.
Тиберий в приступе ярости толкнул мальчика в сторону и, бросив ненавидящий взгляд на Германика, пробормотал:
Вот чему твоя жена учит ребёнка. Кто занимается его воспитанием?
В наступившей тишине с последнего рядя лож поднялся Сенека и, сильно дрожа коленами, выступил вперёд.
Я, Цезарь.
Тот, желая смягчить напряжение в зале, мягко и приветливо спросил философа:
А тебе известно: как звали Ахилла среди девушек?
Да, Цезарь. Он носил имя Пирры.
А почему он носил женское имя?
Потому что Ахилл до пятнадцати лет не знал, что он был мальчиком.
Тиберий откинулся на спину, оглушительно рассмеялся, потом протянул Сенеке руку для поцелуя. Тот почтительно приложился губами к огромной деснице принцепса и отступил назад. А после трапезы в саду Сенека долго плевался и тёр концом тоги свои губы, плакал и яростно топал ногами. И, ненавидя себя за только что пережитый страх, мучаясь за свой поступок, который не соответствовал прошлым взглядамведь подобное он всегда порицал в других людяхс краской стыда на лице, закрывая его тогой, Великий Сенека бросился вон из сада.
Глава семнадцатая
В Мамертинской тюрьме на одной из крышек, что прикрывали узкие отверстия глубоких темниц, была привязана медная табличка с надписью « С узником не говорить. Так повелевает мать Цезаря». В квадратной металлической крыше было небольшое отверстие в два мужским кулака. Через него в присутствии коменданта тюрьмы один раз в неделю надзиратели бросали в камеру куски хлеба и опускали на бечёвке кувшины с водой. И так как кувшины всегда отвязывались внизу, то это говорило всем, что таинственный, молчаливый узник жив.
В тёмной зловонной камере, где только днём слегка рассмеивался мрак, сидел, привалившись к стене, заросший длинными волосами в лохмотьях египтянин Латуш. Казалось, что он спал. Всё его тело с увядшим лицом выражало равнодушие к собственной судьбе. Внезапно он вздрогнул, быстро поднял голову и широко открытыми глазами начал пристально вглядываться в невидимую точку прямо перед собой.
В это позднее ночное время к воротам Мамертинской тюрьмы подошли два закутанных в плащи человека. Один из них окликнул стражника на стене, назвал пароль. Ворота чуть приоткрылись, в глубине коридора с пронзительным визгом и скрипом начала подниматься вверх тяжёлая металлическая решётка. Двое незнакомцев, не открывая лица, быстро прошли по коридору во двор тюрьмы. Один из нихТиберийзычным голосом приказал страже проводить его к коменданту.
Стражник с факелом в руке пошёл вперёд, но толи Цезарь торопился, толи не желал идти следом за полусонным человеком, он вырвал факел у стражника и стремительным шагом направился по широкой лестнице на второй этаж.
На втором этаже находились казармы гарнизона и великолепные апартаменты коменданта, которые по своей роскоши и богатству мало чём уступали апартаментам первых вельмож Рима.
Впрочем, государственная тюрьма имела большое значение в судьбах республики, что, как правило, должность коменданта мог получить только патриций или сын сенатора.
Тиберий вошёл в зал, что был ярко освещён мёртвеннобледным светом луны, которая висела над квадратным проёмом в крыше, остановился перед бассейном, хлопнул по плечу коменданта, спавшего на ложе у бортика. Гней Пизон открыл глаза и, узнав Цезаря, неторопливо встал на ноги.
Ночь была жаркой и душной. Цезарь обильно потел, тяжело дышал и часто отирал шею и лицо концом тоги. Оттолкнув Пизона, Тиберий, с облегчённым вздохом плюхнулся на ложе, указал Ироду на кресло и обратился к полуголому коменданту, который невозмутимо, спокойно смотрел на Цезаря:
Достань из ямы астролога Латуша. Но будь осторожен: приведи его сюда в кандалах, и возьми палача. Быстрей.
Засов на крышке темницы был заклёпан так прочно, что не поддавался ударам кувалды надзирателя. И он вынужден был, понукаемый Пизоном, сорвать с петель металлический лист, после чего сбросил в яму крепкую бечёвку, крикнул, наклоняясь над смрадной дырой:
Эй, ты там? Привяжи себя!
Латуш схватил конец бечёвки и поднял вверх лицо, которое сейчас было полно жизни и энергии, глянул на далёкий квадратный проём, где в свете факела торчала голова стражника. Латуш торжествующе улыбнулся, захлестнул бечёвку на руке петлёй и ответил:
Поднимай!
Когда он появился в дыре, Пизон схватил его за волосы и. притянув к себе, торопливо зашептал:
Сейчас ты будешь говорить с Цезарем. Попроси у него для меня провинцию, и я дам тебе свободу.
Ты лжёшь, Пизон.
Ну, хорошо. Я не имею права отпустить тебя из тюрьмы, но я могу дать тебе хорошую камеру, хорошую пищу и рабынь.
Латуш прищурил миндалевидные глаза и, глядя в упор на коменданта, с иронией в голосе ответил:
Ты лжёшь, Пизон.
Ну, тогда я посажу тебя в яму к крысам.
Я не вернусь сюда, Пизон, холодно сказал египтянин.
Пизон в ярости оттого, что астролог посмел говорить с ним голосом свободного человека, поднял кулак.
Цезарь не выпустит тебя из тюрьмы. И ты навсегда останешься в моих руках, и я растерзаю тебя.
Нет, Пизон, страстно заговорил Латуш. Ты однажды кинешься к моим ногам, и будешь умолять меня о пощаде. А я буду смеяться. А потом появится толпа и разорвёт тебя на куски!
Закованного по рукам и ногам Латуша, стражники ввели в зал. За ними шёл голый палач с повязкой на поясе, за который были заткнуты крючья и ножи.
Цезарь быстрым жестом приказал всем, кроме палача, выйти вон, а последнему: встать позади узника.
Он от рождения глухой, сказал принцепс Ироду и обратился, продолжая лежать на ложе, к Латушу: Я только сегодня узнал от матери, что ты в Мамертинской тюрьме. Ты великий астролог, и я тебе верю. Но скажи мне: кто ты?
Я Латуш, египтянин.
Сколько тебе лет?
Я не знаю.
Тогда в какой знаменательный день ты родился?
Не знаю, потому что я сразу ощутил себя зрелым мужем.
Но когда? И не испытывай моё терпение, Латуш!
Это было в тот миг, когда потеси-лугаль Хуфу обратился ко мне со словами
Тиберий остановил его нетерпеливым жестом руки.
Латуш, ты в своём уме? Ты говоришь о фараоне Хеопсе, который жил не менее тысячи лет назад.
Вероятно, больше, Цезарь, но я никогда не считал годы. В Египте каждый новый год похож на старый год . Там время стоит на месте, а люди приходят и уходят, ничем не изменяя ни время, ни жизнь.
Тиберий, полный любопытства, резким движением своего крупного тела подался к астрологу, опираясь на подушку локтём.
Ну, хорошо. Продолжай. Я, правда, не очень верю твоим словам, но зато безумно люблю сказки о древних временахИтак, Латуш, что сказал тебе фараон?
Он сказал: « А теперь, Латуш, меня интересует один вопрос» И перед тем, как с моих глаз спала пелена, и я стал видеть, я ощутил стремительный полёт. А слова фараона, во всяком случае, первые, я услышал так, как если бы находился шагах в десяти от него. Мне показалось, что я открыл глаза. Я шёл рядом с Хуфу к большому окну, за которым на противоположной стороне великой реки, на плато Гизе ослепительно сверкала белая пирамида с чёрно золотой короной. Я почувствовал сильную боль в голове. И может быть, по этой причине мои глаза некоторое время видели нечто непонятное для меня самого. Однако оно вскоре исчезло, а моя человеческая память не смогла удержать это видение. Между тем, фараон Хуфу, глядя на усыпальницу, спросил меня: «Латуш, я хочу знать: как мне уберечь мою мумию от грабителей?» За эти короткие секунды, как после пробуждения от сна, я вспомнил, что я астролог великого царя царей. Я узнал придворных, которые стояли густой толпой в глубине зала. Я знал их имена, их прошлое. Но странное дело: как я ни напрягал свою память, я не мог вспомнить ни одного мгновенья свой жизни. Нужно было что-то говорить царю царей, и я с низким поклоном сказал: «О, владыка, да живёшь ты вечно, здоров, цел и могуч, если ты хочешь чтобы твой Ба всегда возвращался к тебе, и ты мог своим божественным ликом взирать на мир небесный и земной, то ты должен построить вторую усыпальницу» «Зачем?! вскрикнул удивлённый Хуфу.
«Она будет тайной и неизвестной для грабителей. О ней никто не узнает». И вот тут я понял, что совершил ошибку. Хуфу в ярости щёлкнул последними двумя зубами. «Латуш, я хочу чтобы мой Ба возвращался в эту усыпальницу и чтобы так продолжалось вечность, и чтобы люди никогда не забывали меня!» Он сделал обломком руки знак страже, и меня схватили, поволокли по коридорам, но я знал заранее, чем закончится моя беседа с Хуфу и спрятал на поясе кинжал. Я говорю: «знал» только потому, что у меня оказалось оружие. В пустынном коридоре мне удалось на мгновенье освободиться от рук стражников. Я выхватил кинжал, нанёс молниеносные удары и бросился на тайную лестницу. И через подземный ход, известный немногим, я вышел далеко за городом к реке. Спустился на лодке вниз и, не останавливаясь, не отдыхая, направился в Вавилон.