Да-да, вскоре ты побежишь, задравши подол туники.
К тебе на помощь, учитель?
От меня на помощь
Матвей нахмурился. Ему не понравилась насмешка в словах Иешуа.
Странные речи ты говоришьи обидные. А вот скоро сам увидишь, каков я на деле.
Дай Бог, чтобы не увидеть, со вздохом тихо ответил сам себе Иешуа.
И он поехал по улице, а Матвей пошёл следом за ним, внимательно следя за тем, как относились к Иешуа встречные люди. Они не обращали на него внимания, не уступали ему дорогу и даже не отвечали на приветствия. А когда осёл Иешуа, изрыгнул из себя кал, под ноги хозяину дома, и тот осыпал бранью учителя, Матвей приотстал от него. Сделал вид, что шёл сам по себе. Он в сомнении осмотрел худую фигуру Иешуа, каждый жест которого выдавал в нём незлобивость, мягкость и добросердечность.
«Эге задумался Матвей, ни виду у него, ни властного голоса. Какой же он учитель? Ох, и натерплюсь я от него беды. Не с тем я пошёл».
И Матвей, всё более и более досадуя на Иешуа за то, что онмытарьнапросился к нищему в какие-то ученики и обещал ему благодарность за какой-то пустяк, остановился. Его охватил стыд, что он поклонялся человеку, который в глазах людей являлся презренным обычным бродягой. Хотя сам Матвей понимал, что Иешуа человек достойный, да ведь не объяснишь это каждому встречному прохожему. Матвей плюнул и хотел пойти в другую сторону, но в это время впереди зазвучали крики
Андрей и Иван, сгорая от нетерпения, перейдя с быстрого шага на бег, примчались в рощу, закрутили головами, ища блудницу. Она вышла им навстречу из-за толстого ствола маслины, настороженно поглядывая по сторонам. Но вокруг было тихо и пустынно.
Блудница уже сама, желая запретной любви двух красивых юношей, торопливо легла у них под ногами на мягкую траву, закусывая губы от предвкушения сладкого чувства и понукая учеников Иешуа:
Ну, быстрей, быстрей. Меня ждут в другом месте.
Юноши опустились на колени с двух сторон от девицы и начали осторожно, дрожащими пальцами поднимать подол её короткой туники, пожирая глазами то, что открывалось впервые перед ними, и негромко вскрикивая. Когда же блудница, недовольная их медлительностью и явной неопытностью, сама рывком обнажила своё тело и раздвинула ноги, то Иван и Андрей при виде чёрных волос и того сокровенного места, о котором они так страстно мечтали, испуганно с воплем отскочили в сторону. Но, стесняясь друг перед другом за свой страх, быстро вернулись назад и, разгорячённые, потные и взволнованные, путаясь в собственной одежде, крутясь, запинаясь и падая, стали обнажать себя.
Люди, проходя по улице мимо рощи, привлечённые воплями Ивана и Андрея, заглянули на поляну. И при виде голой девицы и двух юношей, которые неуклюже пытались раздеть себя, с криками бросились на блудников. Иван и Андрей метнулись в кусты, прикрывая руками свои лица. А Мария, безуспешно одёргивая на себе тунику, едва успела вскочить на ноги, как тотчас была окружена разъярёнными людьми, которые начали рвать её волосы, царапать лицо, щипать за пышную грудь и нежные бёдра.
Сильнее всех ярились те женщины, которые выкормили многих детей и не знали ласки от своих супругов жаркими душными ночами, но страстно мечтали о ней. И теперь, видя сколь прекрасно и совершенно юное тело Марии, страдая от зависти, что она очень просто получала всё то, что для нихчестных женщинбыло недоступно, опрокинули девицу на спину. И потянулись грубыми руками к сокровенному месту Марии, желая болью отомстить красавице за её прошлые блаженства. Иные, плача от ревности и злости, кричали, глядя на девичьи прелести:
Как она посмела принимать в себя столько мужчин?!
И они, в чувственном, сладострастном ужасе, закрывали себе лица, мысленно увидев всех тех мужчин, которые бесстыдно входили своей плотью в это юное тело, и оно трепетно шло им навстречу. И плакали, и яростно кричали и кричали
Иван и Андрей, объятые страхом, выскочили на улицу и криком: «Учитель, спаси нас!» кинулись навстречу Иешуа, припали к нему, крепко цепляясь руками и пряча свои головы в старой тунике учителя. Тот простёр к ним руки.
Встаньте рядом. Никто вас не тронет.
А уже мимо них в сторону площади народ проволок избитую и окровавленную Марию. Люди бросили её на горячую землю и отступили в поисках тяжёлых камней.
Иешуа глубоко вздохнул и, словно прощаясь, окинул жадным взглядом прекрасное синее небо, далёкие на горизонте горы и с лёгким стоном пробормотал:
Ну, что ж, вот мой последний час, а иного пути я не вижу.
Он сошёл с осла и твёрдой поступью направился на середину площади, где лежала в страхе Мария. Его ученикиИван, Андрей и Матвейспрятались за осла, обезноженные ужасом.
Иешуа встал перед блудницей и, обратив свой спокойный и мягкий взор на людей, которые уже подступали с камнями в руках, сказал им:
Вы хотите поступить по Святому Писанию. И это достойно похвалы. Но пускай в неё бросит камень тот, кто никогда не грешил.
Люди опешили и на мгновенье подались назад. Но тут же, в озлоблении, что какой-то пришлый наглец посмел глумиться над их верой и запрещал им исполнять Закон Моисея, закричали:
Да он сам блудодей! Бей его!
И ученики Иешуа наконец обрели силы и что есть мочи, задрав подолы туник, бросились в бега по улице, вон из иудейского квартала, громко вопия:
Мы не знаем сего человека! Мы не стояли рядом с ним и не слушали его!
И вскоре исчезли вдали.
Люди, плотно окружая Иешуа, интуитивно понимали, что, что этот человек духовно выше их, умней и, конечно, смелый. Но он был нищий. Он был ровней для них. А чернь, легко перенося оскорбления и унижения от господ или от равных себе невежд, люто ненавидела тех из своей нищей среды, которые, не имея наглости, возвышались над нею силой духа и ума.
Блудница, видя, что люди перенесли свой гнев на Иешуа, быстро вскочила на ноги и с воплем кинулась на учителя, царапая его лицо, кусая и пиная ногами своего защитника.
Это он растлил моё целомудрие! Это он заставил меня угрозами продаться ему!
И она, заискивая перед чернью, ещё сильней стала бить Иешуа. Он же спокойно смотрел в её лицо. А та ещё более ярилась, уже искренне веря в то, что этот человек погубил её девство и соблазнил её сегодня. Но камни полетели в обоих.
Мария пыталась укрыться телом Иешуа, однако люди стояли кругом и в озлоблении с силой метали в них свои снаряды. Вот тяжёлый камень ударил в голову Иешуа, сбил с него кидар, глубоко рассёк кожу на лбу. Учитель упал под ноги блудницы, а та, завывая, страстно жаждая жизни, метнулась под упавшее тело
Где-то поблизости зазвучал топот быстро скакавших коней.
Всадник в золочёной одежде римского преторианца, не сдерживая коня, на полном скаку ворвался в круг черни, давя её и разгоняя тяжёлыми ударами плети. Это был Иуда
Глава двадцать четвёртая
Люди в страхе разбежались
Укрылись в домах. И в щели дверей и окон стали наблюдать за тем, что происходило на площади, куда быстро приблизился Германик в сопровождении свиты. Наместник Востока, успокаивающе поглаживая рукой своего коня по выгнутой шеи, спросил Иуду, который наклонился над окровавленным Иешуа:
Я вижу лицо этого человека. Оно доброе. Чем он мог вызвать гнев своих соплеменников?
Вероятно, тем, Цезарь, что он вступился за блудницу.
Я хочу расспросить его. Иуда, побеспокойся о нём и приведи ко мне.
И Германик последовал дальше, а народ, узнав наследника Тиберия, благодарный ему за то, что он, едва появился в Сирии, как немедленно снизил налоги, а так же милостиво принял многочисленных просителей-иудеев и удовлетворил их просьбы, с воплями приветствия выскочил на улицу. Начал бросать под ноги коня Германика пальмовые ветки и плотной галдящей толпой пошёл следом за ним. Благодарность народа пролилась и на того, кем заинтересовался Цезарь. Иешуа в мгновенье стал уважаемым человеком. Люди, те же, кто забивал его камнями, с плачем кинулись к нему, неся холодную воду в кувшинах, распахивая над его головой плащи, обмахивая бледное лицо Иешуа ладонями и ветками маслин. Уж кто-то рвал на себе одежду и волосы, со стоном восклицая: «Учитель, учитель! Не покидай нас!»
Взволнованные люди с напряжением вниманием следили за лицом Иешуа. И когда он открыл глаза, сотни иудеев исторгли из себя облегчённый вздох и со слезами на глазах бросились к нему. Мария из Магдалы, забытая всеми, стояла в толпе и расширенными глазами смотрела на юного трибунаСтранный, не ведомый до сего дня приятный холодок заструился у неё в груди, ослабляя её тело и пьяня мозг. У блудницы дрожали и подкашивались ноги, но она боялась опуститься на землю из страха хоть на мгновенье оторваться взглядом от Иуды. Её губы невнятно шептали: « Я, Иосиф Прекрасный в том саду, который словно Египет. И я, драгоценный рубин с золотой сердцевиной»
Иудеи подняли на руки Иешуа и, целуя его одежду, осторожно посадили учителя на осла. Они вставали перед ним на колени, протягивали своих детей, прося благословить. Иешуа охотно брал детей на руки, и дети, чувствуя его добрую душу, льнули к нему. Он же благословлял всех.
Женщины осторожно отирали от крови лицо учителя, брызгали на него холодной водой, чистили одежду и кидар. Иуда, идя рядом с Иещуа, в изумлении спросил:
Странный ты человек. Неужели в тебе нет жажды мести?
Иешуа показал ему младенца.
Если он ударит меня своим кулаком, то разве я должен платить ему тем же?
Но тебя убивали не дети.
Они не разумные Божьи дети, Иуда.
Откуда ты знаешь меня?
Так тебя назвал твой начальник.
Ты говоришь: они не разумные
Да.
И ты способен вложить в них разум?
Да.
Иуда с величайшим презрением на лице пожал плечами.
Не понимаю тебя! Какой разум можно вложить в этот сброд, чтобы он перестал быть сбродом?
Трибуна слегка задело то, что этот человекстоль не похожий в своём поведении на других людейне поблагодарил его за спасение: ни словом, ни жестом, ни взглядом.
Учитель, ты как будто недоволен тем, что я спас тебя. Может быть, тебе не нужна твоя жизнь? И ты, как благочестивый иудей, мечтаешь о том, чтобы попасть в Царствие Божие?
Если ты, Иуда, так прост, вот мои слова: я возлюбил тебя, Иуда, и моя душа ликует при виде моего спасителя.
Иуда вспыхнул лицом и, стараясь скрыть своё смущение, с насмешливой улыбкой спросил Иешуа:
Значит, ты не спешишь на тот свет?
У меня на земле немало дел.
Ты проповедуешь слово Божия?
Да.
Но тогда почему на твоём таллифе не хватает много священных кистейцициф. А кидар повязан не так, как требуют фарисеи. И где твои хранилища с Шемою? Если бы тыстранный человекпосмел в таком виде появиться в Иерусалиме, то вряд ли дожил бы до вечера.
Глаза Иешуа затуманились.
Я пришёл издалека. А в Иерусалиме не был с детских лет.
А я хоть и родился в Кариоте, но жил восемь лет в Иерусалиме. И видел, как секариэти трусливые, гнусные убийцыубивали людей только за то, что они чуть-чуть улыбнулись в день Пасхи, за то, что у людей была не в порядке одежда, за то, что они не кричали псалмы, входя в Храм.
Иуда скрипнул зубами, с ненавистью глядя прямо перед собой.
Они подходят осторожно, пряча в руках свои кривые ножи. Дружелюбно смотрят на свою жертву, протягивают руку, угощают чем-нибудь вкусным, а потом молниеносно бьют в спину ножом так, чтобы сделать рану широкой. Человек падает на землю, а секари начинают кричать, что вот кто-то убил иудея. И оказывают ему помощь и клянут убийцу. А люди понимаю, в чём дело. И чтобы не быть убитыми, пронзительными криками хвалят Бога и остервенело кладут поклоны.
Я знаю об этом, Иуда, с печалью в голосе ответил Иешуа.
И зная это, ты пойдёшь в Палестину таким, какой ты есть сейчасв душе и виде?
Да, Иуда, но перед этим я ещё должен о многом подумать.
В глазах трибуна заблестели слёзы. Он порывисто сжал руку Иешуа.
Мне неизвестно, как ты проповедуешь слово Божия, но если бы я был простым иудеем, я бы посчитал за счастье быть твоим учеником.
Иешуа ответил Иуде крепким пожатием руки, пристально глянул ему в глаза. И в этот напряжённый миг в его чувствительной душе словно распахнулось будущее, и он увидел чёрное небо с мириадами крупных звёзд, которые сверкали между ветвями крон масленичных деревьев. И почему-то всё его тело охватила жгучая боль. Чьи-то крепкие руки обняли его, и он услышал голос Иуды: «Прощай навсегда, раввуни» и ощутил на губах поцелуй Иуды. После чего наступила тишина. Но может быть, это была тишина того времени, которое смыкалось за этим видением будущего?
Когда перед ним вновь засиял солнечный, жаркий день, Иешуа сдавленным голосом сказал Иуде:
Ты будешь моим учеником и, пожалуй, последним.
Мария из Магдалы шла за Иудой, ничего не видя вокруг себя, кроме юноши, с которого она не спускала зачарованного взгляда, и время от времени трогала его рукой.
Когда люди понемногу отстали от Иешуа, она обратилась к нему, не отрывая взгляд от юного трибуна:
Раввуни, могу ли я идти за тобой?
Иди.
Мария, любуясь Иудой и улыбаясь ему нежно и кротко, сказала с чувством восхищения только к Иуде:
Раввуни, а ты не обижаешься на меня?
Нет, Мария.
Взволнованный трибун претория не замечал Марию. Он провёл учителя в пиршественный зал, где их ждали Германик и его друзья. Полководец указал Иешуа на ложе против себя, и когда тот возлёг, спросил:
Кто ты?
Я Иешуа. Родился в Галлилее, в городе Назарете на земле Ирода Антипатра.
Германик поморщился и повернулся к Иуде.
Когда я отправлюсь в Египет, напомни мне, чтобы я случайно не прошёл через земли этого тетрарха. Я не хочу его видеть. И он снова обратился к Иешуа: Ведь ты хотел спасти блудницу?
Да, Цезарь.
Она была твоей женщиной? И ты ей был чем-то обязан?
Нет.
Твой поступок меня удивил. Ты против закона иудеев? Что тебя заставило так поступить?
Если бы я этого не сделал, то я бы не посмел учить людей.
А чему ты учил?
Добру.
Германик в изумлении вскрикнул:
Да разве добру надо учить? И разве ты богатый, чтобы творить добро?
Я учу, Цезарь, и вижу в этом смысл жизни для себя.
Германик несколько секунд с досадой и раздражением в душе рассматривал Иешуа, потом вскочил с ложа и прошёл по залу, остановился против учителя и сильным жестом простёр к нему руку, в полной тишине заговорил:
Несчастный ты человек! Да не безумен ли ты, если решил делать добро, не обладая богатством и властью могучего вельможи?
Я сказал, ответил Иешуа и, неторопливо сделав винную смесь, взял со стола чашу, отпил глоток.
Германику понравилась уверенная манера поведения учителя, и он, уже досадуя на свою несдержанность, вернулся на ложе.
Хорошо. Давай рассудим. По-моему, только независимый вельможа, не скованный властью какого-либо господина может учить и делать людям добро: милуя, прощая, одаряя подарками. Может быть честен и прямодушен. А ты, Иешуа, нищий человек. Чем ты можешь одарить людей? И в чём заключается твоё добро?
Я хочу научить людей быть милосердными, чтобы они разучились делать зло друг другу.
Тогда, Иешуа, готовься к смерти. Ведь рядом с добром, милосердием идёт и правда. Ты должен призывать людей быть честными, а в мире царствует ложь. Честных людей не любят, но с удовольствием пользуются их простотой.
Да, Цезарь, но люди не знают, что выгодно быть честными, добрыми, милосердными. А если они поймут всю выгоду, то мир станет цветущим раем.
Гней Пизон с громким презрительным фырканьем сорвал со своего потного лба огромный венок и бросил его в сторону Иешуа.
Вот тебе семя для будущего сада!
Друзья Пизона, смеясь, ударили в ладоши, громко заговорили:
Зачем Германик пригласил этого нищего? Не для того ли, чтобы посмеяться над нами и низвести нас до уровня черни?
На своём ложе поднялся и сел Гней Пизон и, тяжело отдуваясь от обильных возлияний, трубным голосом зарычал, с ненавистью сверля глазами хрупкого философа:
Ты говоришь: добро есть выгода, а зло, по-твоему, не имеет цены?
Нет, не имеет.
А если зло становится добром?
Иешуа опустил голову. На этот вопрос он ничего не мог ответить. А Пизон, оглушительно смеясь, торжествующе поглядывая вокруг себя, продолжал кричать:
Зло есть добро!!!
В этот момент Иешуа вскинул голову и быстро сказал:
Только для тех, кто творит зло.
Иешуа, говоря так, не имел в виду Пизона, но все в зале расценили слова философа, как намёк на злой характер наместника Сирии. Тот поперхнулся вином и со свистом начал втягивать воздух в лёгкие, безумными, налитыми кровью глазами поедая учителя. В зале установилась тишина. И в этой тишине дыхание Пизона было похоже на предсмертный хрип. Когда наместник, наконец, пришёл в себя, то ударом ноги отшвырнул от себя стол и крикнул Германику:
Если ты не заставишь его немедленно уйти прочь, то я уйду первым!
Германик на короткое время заколебался, не зная, что выбрать: прогнать ли Пизона и тем усилить его вражду к нему или отпустить этого умного философа и тем внушить всем, что онГерманикиз страха перед наместником Сирии потворствует его капризам. С глубкой иронией он обратился к Иешуа: