М. ЕрникГонка на выживание
Глава 1. Формы жизни в Мухоморах
Холодная серая туча пожирала позднее октябрьское солнце. Кровь заката разлилась по горизонту, заставляя содрогаться от ужаса даже видавших виды местных петухов. В их голосах не было слышно обычного энтузиазма и гордости за прошедший, надо полагатьнебесполезно, день. Хмуро косясь на кровавое зрелище, они хрипло орали в сторону близлежащего леса и спешили назад, к кормушке и тёплому насесту. Травмировать свою психику подобного рода зрелищем отваживались редкие смельчаки.
Тёмный лес разделял тревоги петухов. Деревья шумели и раскачивались в ощущении перемен. Нервная дрожь прокатывалась по ветвям и передавалась обитателям низов. С тревогой вслушивались они в хоровод звуков с одной-единственной мыслью: где бы затаиться и переждать это смутное время. Инстинкт самосохранения не требовал от них глубоких размышлений о природе мироздания. Он беспокоил их животные души заботами о собственной шкуре. Инстинкт требовал спрятаться в тёплой уютной норе или хотя бы под надёжной корягой и переждать это невесть откуда возникшее смятение.
Поднялись в небо растревоженные стаи ворон, покружились в воздухе и потянулись к ближайшему жилью. Сердитые голоса больших чёрных птиц пронзили прохладный октябрьский воздух, смешались с шумом леса и вплелись в единую симфонию цвета и звуков с общей для всех тональностью фатального предчувствия.
Однако город встретил нашествие вороньих стай с будничным спокойствием. Люди давно уже утратили инстинкт самосохранения, а вместе с ним и любые формы проявления фатального предчувствия. Ни кровавый закат, ни хищная грязно-серая туча, ни громкие призывы ворон давно не привлекали внимания жителей города. Серый шифер крыш и битые временем стены домов скрывали от горожан кровавое зрелище. Город был безмятежен.
Строго говоря, назвать городом этот населённый пункт, притаившийся у опушки леса, было бы сильным преувеличением. Это был не город, а скорее городок, даже точнеепосёлок, с очевидными признаками провинциальности. А ещё точнее его можно было бы назвать предместьем большого города, поскольку находился он всего в десяти верстах от своей «метрополии». Но произнести вслух слово «посёлок» или, тем более, «провинциальный» было бы крайней неосторожностью. Подобные слова могли испортить жизнь кому угодно. Подавляющее большинство местных жителей сочло бы это личным оскорблением. Дело могло закончиться дракой и, по меньшей мере, испорченным костюмом. И то, и другое, учитывая тяжёлую руку местных мужиков, а также отсутствие здесь «цивилизованного шопинга», было малоприятным.
Тем более высказывания о провинциальном характере населённого пункта могли показаться неуместными именно сегодня, когда весь город отмечал большое событиеоткрытие местной городской больницы. Огромное семиэтажное здание гордо возвышалось над местными строениями. Изумрудно-зелёный цвет фасада, матово-белые пластиковые окна и благородный отлив металлочерепицы могли посрамить любого критика. Один лишь взгляд на это сооружение, видимое далеко, даже из частного сектора, говорил вам, это не какой-нибудь там медпункт при райздраве. Это храм тела, к которому проложат свою тропу немало страждущих.
И первые следы на тропе исцеления были оставлены уже сегодня. С раннего утра множество горожан поодиночке и большими группами устремились на хорошо заметный ориентир, прозванный по какой-то неведомой причине «огурцом». И дело было не в любопытстве местных жителей. За период строительства многие там уже побывали, хорошо ориентировались как в подвальных помещениях, так и на этажах. Кое-кто даже уже успел прихватить со стройки для домашнего хозяйства десяток-другой полезных вещей. И всё же, оставив работу, учёбу и недоваренный холодец на кухне, жители потянулись к больнице.
Объяснялось это буднично просто. Явиться на открытие больницы всем горожанам без исключения было волеизъявлением здешнего мэра, господина Сайкина. А противиться воле мэра, прозванного за глаза «душегубом», не решался никтодаже местные олигархи. Как и почему жители окрестили мэра душегубом, гадать нет смысла. Взаимоотношения народа и власти на Руси имеют давние традиции, и здешнее население, как и здешняя власть, исключения не представляли.
И всё же забота местной администрации о городе была видна невооружённым глазом. Чтобы посещение больницы было приятным и комфортным, к ней была проложена мостовая от самой автобусной остановки. Мостовая из тротуарной плитки тянулась метров триста через дворы близлежащих домов, гордо возвышаясь над дикорастущей в окрестности луговой травой. Она выглядела тем самым выскочкой, который напоминал здешним жителям об их провинциализме. Наверно, поэтому по ней никто не ходил. Кроме гусей, которые ходили скорее не по мостовой, а на мостовуюпо своей гусиной нужде.
Однако были смельчаки, которые решались ступить на этот островок цивилизации. Только по этому признаку в них сразу можно было бы заподозрить приезжих, которых неласковые местные мужики почему-то называли «оккупантами». В тот день и час, когда воронья стая разносила панические слухи об угрозе солнцу, а жители города торопились к новой больнице, пара таких «оккупантов» неторопливо удалялась от автобусной остановки. Приезжие были немолоды, шли без суеты, с интересом осматриваясь вокруг. Они не имели при себе ни каких-либо вещей, ни озабоченности на лице, свойственной почти всем приезжим. Они вполне могли бы сойти за двух местных пенсионеров, направляющихся к больнице, однако их разговор без труда давал понять, что они не здешние. Более того, они прибыли сюда несколько минут назад.
И как, вы говорите, этот городок зовётся? задал вопрос один из них.
Мухоморы! Обратите внимание, как точно это название отражает суть.
И всё же нелепо. Ну, я понимаю, Сорренто или Монреаль. А тутМухоморы. Неужели у здешних жителей не возникало желания назвать себя как-то иначе?
У жителейнет. А вот у здешней властивозникало. Но каждый раз как-то неудачно. При большевиках этот город решили назвать в честь Троцкого. Однако, когда ветер переменился, инициатор переименования исчез. А с ним исчезло и новое имя.
Здесь ясно. С этим у них дело было налажено хорошо. А позже?
А в недавнюю пору решили назвать его именем одного из партийных покойников, кого-то из числа генсеков
Ну, этот хрен редьки не слаще. Уж лучше Мухоморы.
Да, следует признать, это было нелёгкое испытание для местных жителей. Половина из них ушли в запой и находились в нём довольно долго.
Надо полагать, до обратного переименования?
Нет. До отмены сухого закона. А новое название Оно исчезло как-то само собой. Сегодня об этом редко кто вспоминает. Новое имя ушло в небытие быстрее, чем его прежний владелец.
Знаток здешних мест выглядел постарше, на вид лет семидесяти, и заметно отличался от своего собеседника. Он был выше своего спутника, худощав, подстрижен коротко и аккуратно. Тонкие и строгие черты лица как-то особенно гармонировали с глубокими морщинами, которые придавали его лицу сходство с корой старого благородного дерева. Столь же благородно смотрелись тёмно-бордовый вельветовый пиджак и чёрные брюки, которые, судя по следам потёртости, были любимцами у своего хозяина. И если в отношении пиджака и брюк допускались некоторые послабления, то светлая рубашка, чёрный шейный платок и небольшая тирольская шляпа выглядели безупречно.
Держался мужчина прямо, шагал твёрдо и уверенно, чему в немалой степени способствовали строгие классической формы сапоги на ногах, а ещёчёрная трость. Издали эту трость можно было принять за обычную палку. Однако при внимательном взгляде в глаза бросались её неестественно чёрный матовый цвет, основание, сточенное в остриё, будто жало осы, и необычный блестящий оголовок. Только очень наблюдательный человек мог заметить, что блестящий оголовок был не чем иным, как хорошо отполированным серебряным шаром. Этот серебряный шар отражал в себе всё, что видел его владелец.
Негромкая размеренная речь особенно подчёркивала правильное произношение говорящего. В ней не слышалось ни каких-либо диалектов, ни акцента иностранца. Говорил мужчина, не глядя на собеседника, лишь слегка поворачивая голову, чтобы тот лучше слышал. И в манере поведения, и в манере разговора в нём, пожалуй, угадывался господин, однако господин, который ловко маскируется под обычного пенсионера. И собеседник его, судя по всему, это знал.
А напомните мне, прервал он паузу, как вас теперь правильно величать, господин Борк или господин Борке?
В немецком произношении правильно Борке.
Собеседник господина Борке выглядел полной ему противоположностью. Выглядел он моложе. Ему можно было дать лет пятьдесятшестьдесят, не более. Однако в его одежде явно угадывалось стремление к молодёжной моде. Обтягивающие на грани приличия укороченные джинсы, свободный болотного цвета пуловер, руки в карманах и небрежная походка знатока жизни, который скользит по ней «не парясь». Песком по мостовой поскрипывали стильные туфли, напоминающие чем-то футбольные бутсы. Вся эта мода никак не гармонировала с приличного размера лысиной на затылке. Но ни чёрные растрёпанные без признаков седины волосы, ни сама лысина не волновали своего хозяина. Он активно вертел головой, словно пытаясь увидеть всё одновременно. При этом без труда ухватывая не только смысл, но и все интонации речи господина Борке. Лукавый взгляд с прищуром на смуглом лице свидетельствовал, что от него не может утаиться никакая, даже самая малозначительная деталь.
А вы по-прежнему граф Кордак? продолжил господин Борке.
Да. Но для краткости можно просто Кордак, снисходительно заметил модный собеседник.
Или просто граф. Так ещё короче, усмехнулся господин Борке, взмахивая тростью.
Сутулясь и поминутно оглядываясь, граф Кордак ступал прыгающей походкой по мостовой. Многочисленные следы посещения дорожки гусями его мало волновали. Проникая в протекторы его подошв, они отпечатывались чёткими контурами на тротуарной плитке. Каждый шаг Кордака делал многочисленные отметки гусей ещё более многочисленными. Одновременно с этим занятием граф Кордак успевал ловко носком ноги подцепить какую-то сухую ветку, ехидно улыбнуться вслед коту, который при виде «оккупантов» задрал хвост и бросился к ближайшему кустарнику, и, не сводя глаз с кота, задать следующий вопрос:
И давненько вы здесь бывали?
Господин Борке, который в отличие от графа Кордака не стремился умножить присутствие гусей на мостовой, ответил не сразу. Только сделав широкий шаг, он счёл возможным произнести:
Последний раз? Да, пожалуй, лет двадцать тому назад Да, лет двадцать, подтвердил он с большей уверенностью.
Оценив дорогу перед собой, господин Борке смерил взглядом близлежащие строения и, не без ноток задумчивости, продолжил:
Тогда моё внимание привлёк некий господин простите, товарищ. Звали его Зурицкий Вениамин Аркадьевич. Жил он здесь, в Мухоморах. Жил одиноко, очень скромно. Работал снабженцем в каком-то «ОРСе» или «снабе», сейчас не помню. Однако это был поистине удивительный человек.
Борке задумчиво помолчал.
Чтобы удивить вас, господин Борке, должно было произойти что-то действительно невероятное, воспользовался паузой Кордак.
Именно это и произошло. Представьте себе идеально честного снабженца советских времён, предложил Борке.
Не могу, честно признался Кордак.
До того момента и я не представлял. Впервые услышал я о нём в министерстве торговли. Затем ещё в разных местах. И везде обсуждали одно и то же. Удивительный дар убеждения этого человека. Он был в состоянии убедить кого угодно в чём угодно. Пользуясь этим даром, он мог, как тогда говорили, достать или выбить любой дефицит. При этом оставаясь кристально честным. За всё время своей службы он не предложил даже шоколадки ни одной из секретарш. Не говоря уже о более значимых персонах. Кроме честности, поражала скромность этого человека. Его много раз приглашали в столицу. Обещали квартиру, машину без очереди. Но он так и остался в Мухоморах. Вы понимаете, что человека с такими качествами я не мог не оставить без внимания.
Да, пожалуй. Любопытно, и чем же всё это закончилось? Погодите, позвольте, я угадаю. Он сбежал за рубеж?
Нет! Это было бы слишком банально. К тому же о поездке за рубеж он и слышать не желал. А возможности такие у него были. И тем не менее, он оказался невозвращенцем.
Борке снова задумался, словно что-то вспоминая.
Это произошло в новогоднюю ночь. Вениамин Аркадьевич был человек одинокий и малопьющий. Но в тот раз его уговорили встречать Новый год в зимнем лесу в компании родного коллектива. Отметили хорошо. Потом, как водится, ещё пару дней похмелялись. И только в первый рабочий день обнаружили отсутствие Вениамина Аркадьевича. На звонки он не отвечал, дома не ночевал. Стали вспоминать и вспомнили
Неужели то, о чём я подумал? ехидно улыбнулся Кордак.
Да, подтвердил Борке, вспомнили, что он не возвращался со всеми из ночного леса. Его там попросту забыли.
Славная история, вставил Кордак, не переставая улыбаться.
Виновника переполоха нашли быстро, там же, в лесу под деревом, где он мирно задремал, да так и замёрз.
Но, насколько мне подсказывает интуиция, это не конец истории.
Да, подтвердил Борке, вы совершенно правы. Это только её начало. По факту смерти Зурицкого, разумеется, возбудили уголовное дело, вскрыли его скромное жилище. Что произошло дальше, трудно передать словами. Даже прибывший из столицы следователь по особо важным делам был в шоке. В комнатке Вениамина Аркадьевича обнаружили твёрдо конвертируемую валюту на такую сумму, что в пересчёте на доллары это составило около миллиона
Ай-я-яй! воскликнул Кордак, улыбаясь всё шире. Миллион нехороших денег. По законам того времени это же верная смертная казнь.
Кроме того, там же обнаружили документы, из коих стало ясно, что ещё такая же сумма находится в обороте. Скромный снабженец оказался ни много ни мало подпольным финансистом, который кредитовал цеховиков едва ли не всей страны. Так сказать, человек-банк.
Борке помолчал, давая собеседнику время насладиться финалом истории.
Да, это был человек с золотыми руками, подвёл он черту. То есть в золото превращалось всё, к чему он прикасался. При этом, заметьте, он не тратил на себя ни копейки. Всё, что он делалделал исключительно из творческого порыва, так сказать из любви к искусству.
Красивый финал, согласился Кордак. И в том, как Зурицкий ушёлна пике славы, и особенно в том, что касается любви к искусству. Но, согласитесь, эта история скорее исключение, чем правило. Сейчас люди живут жадностью. Алчностьплохая муза. Из-под её крыла выходит только серость и скука. Нет, настоящее искусство бескорыстно! Только тогда оно позволяет создавать настоящие шедевры.
Согласен, оживился Борке. Но согласен лишь в одномистинное вдохновение всегда бескорыстно. В том же, что здешнее население движимо одной лишь алчностью, согласиться с вами не могу. Вы, дорогой граф, слишком много ездили по столицам и по Европе. Вы пытаетесь проецировать психологию цивилизованного европейца на местных жителей. Позвольте уверить вас, что это далеко не так.
Полагаю, улыбнулся Кордак, вы в качестве доказательства приготовили мне ещё одну историю из этих мест.
Если не сочтёте это скучным?
О! Нет, нет! Я весь внимание.
Прекрасно.
Господин Борке перевёл дух, окинул взором покосившийся забор ближнего двора и даже остановился, словно размышляя, с чего начать. Наконец он решился и слегка стукнул тростью о тротуарную плитку. Трость издала мелодичный звон, а её хозяин решительно шагнул вперёд и продолжил:
Эта история произошла несколько раньше. В восьмидесятых годах.
Прошлого века?
Нет, позапрошлого. Это было, кажется, при Александре Третьем Миротворце. Жила в этих краях некая дама. Её имя по паспорту, если мне не изменяет память, Вершинская Екатерина Андреевна. Но в здешних местах она была известна по имени Мадлен. Кто и когда присвоил ей столь вульгарное имя, сказать не могу. Дама была дворянского сословия, в отличие от её законного супруга, который не привнёс в жизнь нашей героини ничего, кроме больших денег. Надо сказать, это тяготило Мадлен. Разумеется, в том, что касается супружеской жизни, а не в том, что касается денег.
Словно желая подчеркнуть сказанное, господин Борке вновь мелодично стукнул своей тростью о мостовую.
Замену мужу она нашла быстро в лице некоего молодого человека. Образовался классический тройственный союз: жена, муж и любовник. Следует заметить, что насколько этот триумвират устраивал Мадлен, настолько же он не устраивал её мужа, который, очевидно, имел более традиционные взгляды на семейную жизнь. И вот когда разногласия по этому вопросу достигли своего апогея и выплеснулись в семейную сцену, наступил решительный момент. Муж госпожи Мадлен внезапно скончался. Угадайте, от чего?