Спустя несколько часов, когда я проснулся, луна застыла большим диском на небе, а голова раскалывалась от боли. Повернувшись, я посмотрел в белое как ткань лицо нимфы. Ни морщинки, ни крапинки. Маска гладкая, почти посмертная в своем окаменелом холоде Я вздрогнул, неожиданно поняв, что девушка мертва. Не было необходимости проверять пульс, по красивой груди видно дыхания нет. Ее убили в то время, когда я валялся рядом, под наркотой, в полной отключке. Все звуки разом смолкли, и я сидел, озираясь так, будто оставил уши где-то на полу.
Тишина длилась недолго. На улице раздался топот, инквизиторы пробежали под окнами. Лучше бы им приехать до того, как убийца наломал дров, кто-то снова меня подставил.
Подставил, пробормотал я, пробуя, как слово лежит на языке. Натягивая брюки, подумал, что никогда не забуду Тиферет. Мимолетная ночь, ничего не значащая, отчего-то запала в сердце, будто зарубка на старой древесине. Теперь игры кончились, я найду выродка, и он будет лежать бездыханный передо мной, так же, как и она.
Инквизиторы барабанили ногами по лестнице, поднимаясь выше, кто-то схватился за ручку, дверь оказалась заперта. Я неторопливо вылез на карниз и начал спуск с четвертого этажа. Внизу трепыхался факел. Выла собака. Ночь глаз выколи. Прохладой осени дохнуло. Спускаясь, я вспоминал походку Тиферет. Это не поступь, вальс! Стройная, знающая себе цену, она затмевает свечение небесных тел, словно мать всего их блудного выводка.
Париж коптил трубами, я продолжал спускаться в густую тьму. Лунный свет ложился на крыши и карнизы верхних этажей, но чернильные тени от сводов накрывали улицу. Жалким островком среди необъятной тьмы блестел вход в бордель.
Когда брусчатка уже чувствовалась по запаху, я спрыгнул, сапоги припечатали камень. Перебежал вырезанный факелом квадрат двора, нырнул в темноту и замер. Торопливые шаги гремели далеко наверху, слышались крики, непонятные тени носились туда-сюда. Ублюдки снова открыли на меня охоту.
Глава 2
Я пошуршал среди бумаг и извлек оттуда вощеный конверт в подарочной ленте, где под сургучной печатью хранилась граница. Чтобы получить ответы, я должен был пересечь ее. На стол, с приготовленными к разным коридорам препаратами, я выложил иглу и ложку. Затем торопливо вскрыл конверт паутинообразное сочетание завязок и оберток. И вновь на дне шприца расцвела красная орхидея, порочный аромат дурмана витками невидимых спиралей разнесся по комнате. Я сжал пузырек, наблюдая за тем, как врывается в разбухшую вену раствор, всасываемый голодной кровью
[ССХЛАЦЦЦ]
Глаза быстро привыкли к темноте, я заметил силуэт крадущегося человека. За спиной блеснуло медью арбалет или распятие. Убийца Тиферет, я понял сразу, оказался у внутренней стены, окружавшей двор, полез по ней вверх, как паук по нити.
Я двигался медленнее: наемник взбирался по веревке, мне же пришлось карабкаться по голой кладке, цепляться за выступы меж камней. Когда беглец заслонил звезды над гребнем стены, я едва преодолел треть пути, а когда сам перемахнул преграду, услышал стук копыт. Из ночи выметнулась лошадь с укутанным в плащ всадником и, пронесясь по улице, исчезла в сумраке, такая же неуловимая, как вчерашний день.
Апокалипсис, мой верный спутник, молчавший на протяжении многих лет, снова заговорил:
«Стал я на песке морском и увидел выходящего из моря зверя с семью головами и десятью рогами, и на рогах его десять диадем. И дал ему дракон силу, престол свой и великую власть. И поклонились дракону, который дал власть зверю, и поклонились зверю. И дана была ему власть действовать сорок два месяца. И дано было ему вести войну со святыми и победить их; и дана власть над всяким народом».
Дорожная пыль вздымалась невесомой кисеей. Я на бегу читал заученные наизусть строки библейских писаний, изредка посматривая то на алеющий рассвет, то на манящую искру арбалета-распятия. Стук подков в ночной немоте доносился ясно, зато мои ботинки из телячьей кожи поднимали пыль бесшумно. Но вот цокот почти затих, в тусклом свете я различил на брусчатке свежие царапины. Дыхание меж тем пошло из груди со свистом. Горло пересохло, и я понял, что стал выдыхаться, как плывущая против течения огромная рыба.
Следы исчезли внезапно. Я едва не проскочил мимо, но вовремя свернул в переулок, заметив свежие оттиски копыт на влажном камне. Снова во мраке послышался цокот, теперь конь шагал мерно, не спеша, хозяин ждал кого-то. Его фигура плечистая и сутулая. И шаги Ноги ступали ровно, тихо попирая брусчатку.
На спине арбалетчика ерзал громоздкий механизм, похожий на мгновенно отпускающее грехи распятие, и я ждал, когда стрелок, ведя коня, повернется лицом. Нож ленивой наковальней выскочил из моей ладони, с глухим стуком вонзился в грудь незнакомца. Тот вскинул руки, упал навзничь, выронив поводья. Конь нервно зафыркал, почуяв кровь, забил копытами по брусчатке, из-под шор блестели крупные глаза.
Я подошел к стрелку, увидел искаженную гримасу, расплывавшуюся в темном мареве. Заходящая луна светила как гребаный фейерверк, можно различить любые неровности в камне, но не его лицо. Оно слилось с последним клочком мрака, предчувствуя гибель.
Я спросил:
Зачем ты убил Тиферет? Кто заказал?
Арбалетчик стонал, корчась от боли, его единственный глаз блуждал в пустоте. Стрелку было не очень. Да и мои легкие сипели, напоминая кузнечные мехи.
Одноглазого начало потряхивать, крепко тесак приложил мужика. Уже не надеясь на ответ, я отвернулся, чтобы раствориться в лабиринте улиц, но голос, пробившийся через курлыкающие кровью легкие, заставил замереть на месте:
Баллок
Я похолодел.
Кто еще?
Теперь лунный свет коснулся его лица, как рука святого отца на исповеди. Мутный, на выкате, глаз вперился в меня. Серо-синие губы зашевелились, слова толкались в гортани, пытаясь преодолеть зарождающийся отек в области голосовых связок. Речевой аппарат убийцы уже не справлялся со своей сакральной функцией, он глотал и выплевывал звуки, иногда чудом сбивающиеся в слова. Я начал дешифровку:
Мясник большая игра большие ставки и ты на кону в эпицентре
Наемник неслышно и стремительно покидал тело, кровь хлынула изо рта, и дальше разобрать ничего не удалось. Я стоял над мертвецом, вслушиваясь в громкий стук собственного сердца. Я стоял над трупом, с вспотевшим лбом и вспотевшими яйцами. Натекшая лужа, как зеркало, отражала мою фигуру в потертом плаще, застывшую в свете одинокой луны.
Баллок считался влиятельным человеком в городе, и вопрос: «чем я ему насолил?» напрашивался сам собой. Если и он мой враг, а умирающий не соврал, его надо убить. Инсценировать несчастный случай Хотя тучи уже над головой, нет смысла играть втихую. Завтра же чертов жнец человеческих душ умрет.
Но обдумать простую мысль оказалось выше моих сил. Ночь бежала на запад, и сейчас она показалась мне сукой, живо пахнущей собачьей случкой. Эти глюки Ломка началась сильная, и унять ее могла только пара пилюль. Я знал, где достать запрещенные законом стимуляторы сознания, что примиряют с реальностью и дают передышку для психики, но выворачивают душу на изнанку.
Я отправился к Марене. Она работала в судебной системе, но эти крысоловы не подозревали о ее знаменитом прошлом «ведьмы из катакомб». Чертов епископ.
Пришлось пересечь большую часть города, закутавшись в кожаный плащ. Я пробирался через каменные джунгли, топтал известь и сорную траву, плутал в костяном лабиринте мимо мостов, нитяными швами состегнувших вену реки. Перебравшись через Сену, направился в сердце Сите. Теперь я понял, какая жестокость кроется в старых улицах, это она написана на человеческих физиономиях, от которых я стараюсь укрыться. Куда бы я ни пошел, чего бы ни коснулся, везде спирт и N-хромосома. Это написано и на земле, и в небе. Это въелось в наши души.
Я плотнее укутался в плащ и ускорил шаг. Здания с человеческим оскалом проплывали перед глазами, их похожесть создавала иллюзию, что я топчусь на месте в густой желчи, с каждой минутой все больше выдыхаясь. И впрямь, жадная жижа под ногами расставила силки. Кто-то шел передо мной и попался из грязи ухмылялась гвоздями рыжая подметка. Город наблюдал квадратами окон, хмурился простенками, заставляя оглядываться, но никто не показался на мертвых улицах в едва занявшемся рассвете, превратившем черное в серое. Лишь шальные порывы ветра гремели ставнями, подражая многочисленным парижским звонницам
«И увидел я другого зверя, выходящего из земли. И чудесами, которые дано было ему творить перед зверем, он обольщает живущих на земле. И дано ему было вложить дух в образ зверя, чтобы образ говорил и действовал так, чтобы убиваем был всякий, кто не будет поклоняться образу сему. И он сделает так, что не будет жизни никому, кроме того, кто имеет имя зверя, или число имени его. Число же это шестьсот шестьдесят шесть».
Когда я добрался до места, совсем рассвело. По старой привычке залез в дом через окно, на секунду задержав взгляд на мутном стекле. Оттуда на меня глянуло собственное лицо, из-за неровности зеркальной поверхности разломанное на плывущие плоскости, но мне показалось, я вижу его в бесцветных лучах боли. Секрет в состоянии души перед встречей с отражением, от этого зависит, каким ты будешь, и что унесешь, расставшись с двойником. Так мы смотрели друг на друга я и я, наблюдая перемены, произошедшие в каждом из нас. Мысль, что отражение принадлежит не мне, показалась правдивой. Вопрос состоял в том, кто из нас теперь более настоящий.
Я втиснулся в железную раму. Ставни немного погремели, но никто из соседей не выглянул. Мара ждала меня на кухне, роскошная блондинка с шикарными формами, непристойными для служителей культа. Я скользнул взглядом по длиннющим ногам, по крепкой сухой заднице, по плоскому животу, груди, вылепленной античным мастером. Все великолепие едва скрывалось под полупрозрачным халатом. Я с наслаждением впился взглядом в девичье лицо, показалось, с ее губ слетает песнь сирены, а глаза плавают в сперме.
Не волнуйся, дорогая, папочка решил воскресить воспоминания. Знаешь, эти дни как потерянные псы
Ведьме хватило одного взгляда оценить мое состояние. Приоткрыв створку шкафчика, висевшего на стене, она достала пузырек с дорогущей дрянью и кинула его мне. Еще я заметил на полке пакетик, полный первоклассного «сахара», и несколько бутылочек с «Черной прелестью» и «Красной леди». Ее улыбка говорила: «Такая уж у меня аптечка, милый».
Возьми, тебе необходима доза «пенициллина». Слегка дрожащими руками она зажгла сигарету, заставив задрожать и огонек спички. Это было одной из таких вещей, которые можно заметить, только если ищешь и ждешь их. Я всегда ловил каждое ее движение.
Спасибо, милая, ты лучше всех определяешь, чего требует мое больное сердце без таблеток я уже не могу.
Мара затянулась сигаретой. Ее скулы чуть порозовели, придавая лицу особый шарм.
Я уселся за кухонный стол и заговорил, будто видел девушку в последний раз несколько минут назад, и начал с того, чем закончил предыдущий разговор. Наше общение походило на игру в шахматы, настолько затяжную, что при кажущейся непрерывности партии, та могла длиться годами, увенчанная редкими выпадами.
В последнее время мне трудно отделить реальность от бреда. Наверно, я и вправду схожу с ума. Постоянный звон в голове Помню, в холле отчего дома, еще до того, как я стал сиротой, стояли часы черного дерева. Большие такие часы, с треугольной крышей. Их тяжелый маятник с монотонным звуком качался из стороны в сторону. Но когда часы начинали бить, из их медных легких вырывался рокочущий звук, необъяснимо глубокий, и жизнь вокруг цепенела чахлое насекомое в янтаре. Сейчас я явственно ощущаю бой часов и янтарь вокруг, эти стены, они сжимаются.
Ведьмочка так я называл ее мысленно тревожно посмотрела на настенные часы, легко проводя рукой по ежику моих волос. Марена. Я помог ей проникнуть в систему города, даже устроил в судебные структуры инквизиции. И теперь она осуществляет за мной надзор, как за психически неуравновешенным.
Давненько я тебя не видела, уезжал из Парижа?
Таблетки подействовали почти сразу, приводя с собой приятное ощущение отсутствия плоти, исчезающей при неслышном прикосновении желатиновых капсул. Тут же забываются каскады бессонных ночей, распухшие от N-хромосомы вены и потребность в еде, когда вдруг понимаешь, что чертовски голоден.
Я не имею права покидать пределы города. Есть другая проблема на «хвосте» сидят доминиканцы.
Ты же никого не убил? В противном случае закончим мы плохо Мара направила в кружку стрелу сигареты, стряхнула пепел.
Все начинают лучше, чем заканчивают, я прокомментировал ее слова автоматически. Она сказала мы? Неужели ведьмочка настолько привязана ко мне? Я невольно улыбнулся.
Отвечай на вопрос: да или нет?
На меня повесили убийство девушки, дело сфабриковано.
И как я должна буду представить случившееся в трибунале инквизиции? Из-за тебя НАВЕРХУ происходят такие столкновения, о которых ты даже не подозреваешь. Каждый раз, беседуя с кардиналом, я начинаю разговор с тебя. И он отвечает, что при любом удобном случае к Папе заходят влиятельные персоны и повторяют одно и то же: именно Альтаир является виновником всех смертных грехов в городе, мягкий, волнующий, подобный вечернему бризу, голос Марены спустился до шепота. Она смотрела на меня и объясняла простую истину, словно таблицу умножения отставшему школьнику. Подобно отбившемуся от стаи убийце, от которого у инквизиторов несварение, ты ускользал от маниакальной охоты за своей головой. Истории о том, как наемники, ослепленные вознаграждением за поимку легендарного Доктора Фарша, сами превращались в фарш, перекладывались из уст в уста, раздувались всевозможными деталями, искажались и будоражили верхушку ордена. Хотя ничего необычного в этом нет. Ты не из тех, с кем могут справиться растяпы из Ватикана или старые ищейки, всю жизнь выслеживавшие еретиков. Но сейчас ситуация принципиально изменилась. Ты предал хозяев, и теперь все убийцы на церковном пайке следят за ходом дела, поэтому ордену нужна показательная и максимально жестокая казнь.
Я взял ее сигареты, лежащие на столе, и закурил. Сигарета так приятно вдыхать обволакивающий легкие дым, заставляющий примириться с тем, что уже существует, и нет ничего кроме догорающего уголька в темноте Эти люди хотят уничтожить тебя да, печально звучит
Сигарета сгорела быстро, как бикфордов шнур, оставив во рту привкус селитры.
Жернова политической машины челюсти акулы. Ухватив жертву, уже не отпускают ее. Еще хоть одно доказанное обвинение, и несмотря на всевозможные эдикты о неприкосновенности, на твои плечи обрушится шквал, уцелеть будет невозможно Они загонят тебя, открыв охоту, которая потрясет жестокостью весь город, каждую улицу и каждый дом.
Марена коснулась лакированной столешницы кончиками пальцев. Под ногтями образовались белые пятна.
Как бы ни сложилось, ублюдки заплатят по счету! Это им надо гореть на костре, а не мне. Я уставился на белые островки под кутикулой ведьмочки, похожие на пуговицы от пальто Беллини.
Успокойся и прими еще таблеток. Из любой ситуации можно найти выход, сейчас главное залечь на дно.
Да не могу я успокоиться, зная, что нахожусь в круге арены. За все надо платить. И они заплатят, блядь, заплатят кровью. Тело забила мелкая дрожь. Я чувствовал, таблетки отпускают, едва начав действовать, силы на исходе, и я перестаю контролировать эмоции. Состояние прострации и оцепенения быстро сменялось яростью, но потом все снова утихало.
Бастилия обернется для тебя адом.
Что может быть хуже проклятой жизни, она и так похожа на ад.
Марена улыбнулась, приоткрыв губы, и мое сердце в очередной раз сладко защемило.
Послушай, старику нужно отлежаться денек. Приятель владеет мельницей у ворот дю Тампль, но туда далековато
Отдохни здесь до вечера, сделаю тебе массаж, прошептала она над самым моим ухом, позволяя уловить запах своего прекрасного тела, дольше оставаться опасно, завтра придет кардинал, ему о твоем присутствии знать нежелательно.
Кардинал, что ему здесь нужно? Этот из новых, не старый добрый торчок, с которым я изрыл все подворотни в поисках продукта. Они, должно быть, заведут долгую беседу о вреде наркотиков, успокаиваю я себя, а перед глазами сцена: кардинал стоит на коленях на пыльном полу и гладит ноги Марены, его волосатая пятерня трудится вовсю, елозит по бархатной коже, он обольщает девушку словами, клянется, что она неотразима Я с трудом закрываю дверь перед тошнотворными образами. Мара и не подумает лечь под этого озабоченного инкуба. Она выторгует побольше привилегий и оставит его с носом. Из-за таких девушек молодые теряют головы, а старые деньги.