А потом они засветились.
Тонкие линии вспыхнули бледным светом, очерчивая дрожащие тени вокруг. Тут же засветились стены, выпячивая из темноты переплетения линий, обнажая узоры от пола до потолка, в выбоинах и на склепе в центре.
Выхин с криком уронил камень, тот наполовину погрузился в мутный мох, но продолжал светить ровным белым светом. Казалось, в пещере кто-то развесил гирлянды и включил их.
Хотелось убежать. Выбраться на поверхность. Никогда сюда не возвращаться.
В воздухе запахло свежестью, откуда-то потянуло сквозняком.
Ноги не слушались. Обожженная ладонь болела.
Линии наслаивались одна на другую, объединялись, переплетались в новые узоры. Земля под ногами тоже засветилась, мох и грязь окрашивали свет в странные фосфоресцирующие тона.
Выхин пискнул. От страха он не мог выдавить из себя других звуков. Казалось, непременно казалось, что из склепа сейчас всё же вылезет тварь, от которой пахнет гнилью, глиной, грязью. Тварь эта тоже будет светиться, её кожа окажется покрыта сотней узоров, набухшие линиибудто татуировкиоплетут с ног до головы. Тварь эта набросится на Выхина и что сделает? Зачем ей его жрать? Что в нём такого?
Прошла минута, а, может, час или два, но никто ниоткуда не вылез. Линии пульсировали, пол светился, хорошо стали видны склеп, выбоины в стенах, грязь и подтаявший снег под ногами. От мха поднимался пар и аккуратно расплывался по пещере.
Выхин попробовал пошевелитьсяполучилось. Поднялся. Никто не набросился на него, никто не хотел остановить. Подошвы ботинок погрузились в светящуюся жижу, по пещере эхом разнесся вязкий звук.
Выхин крутил головой, осматриваясь. Он вдруг заметил, что линии и узоры не были бессмысленными. Они складывались в рисунки. Это были лица, множество человеческих лицженщины и мужчины, дети, старики, подростки. Кто-то бородат, кто-то лыс. Кто-то кричал, кто-то плотно сжимал губы. Линии соединяли лица между собой витиеватой вязью. Анфас, профиль, впадины глаз, острые носы, широкие лбы, оттопыренные уши. Лица, лица, лица. На стенах, на потолке, на склепе и даже под ногами.
Выхин подумал, что он хотел бы их всех перерисовать. Немедленно. Только нужно сбегать домой за третью и ручками. Переобуться, накинуть сухое, прихватить фонарик, свечи, спички, лопату, ведро, раскладной табурет отчима, и еще одежды, еды какой-нибудь, чтобы остаться в пещере на день или два, пока не перерисует их всех, лица, лица, лица.
Кенотаф, - подумал он. Или подумал, что подумал.Это не пещера, а кенотаф. Древнее ложное погребение. Могила без тела. А в нем камни. Так правильно.
Выхин схватился за голову от возбуждения и радости. Он понял, что нашёл своё место. У каждого ведь бывают свои места, куда хочется спрятаться от проблем и больше никогда не выбираться. Подвал, чердак, рабочий кабинет, туалет, автомобиль, балкон, кенотаф в лесу.
Он бросился к дыре, сквозь которую провалился сюда. Боялся, что не выберется, но выбрался в два счета, глотнул свежего морозного воздуха, закашлялся, ткнулся носом в талый снег, сгреб пальцами мокрую траву и рассмеялся от нахлынувшего внезапно счастья. Стоило закрыть глазаа светящиеся лица уже были там, в глазах, ждали его.
Прекрасное, прекрасное чувство.
Часть вторая. Глава седьмая
1.
В кондиционере что-то постукивало и поскрипывало, будто внутри застряла мышь. Но это было неважно. Холод проник в квартиру и без кондиционера, звуки не мешали.
Капустин привык. Следы от его ботинокрифленые подмерзшие узорытянувшиеся от двери, по линолеуму в коридоре, по ковру комнаты, медленно таяли и оставляли капельки грязной влаги (если принюхаться, можно было уловить запах тины, мха и перегноя). Ледяной ветер притаился внутри шляпы из гвоздей, время от времени наигрывая тихую шепелявую мелодию, которую слышали только избранные. Мороз лежал на плечах, сжимал шею, забрался в легкие, в пустую глазницу и куда-то ещё, в темноту под рёбрами, которую многие называли душой.
Диван, на котором сидел Капустин, медленно зарастал инеем. Обои за его спиной искрились и начали ломаться от холода.
Тетрадь в рукахтонкая, старая, в клеточкутоже замерзала. Пальцы Капустина впивались в бумагу, от подушечек расползались густые белые узоры. Дед Мороз, видно, сошел с ума, решив устроить художественное представление в середине лета.
Капустин чувствовал, что сил осталось немного, он почти выдохся.
А ведь похоже,сказали в полумраке комнаты.У жирдяя совсем мозги поехали, но рисовал отлично.
Тетрадь была открыта на странице, где Выхин изобразил Сашку. Лысый мускулистый парень злобно таращился карикатурно выпученными глазками. Череп его был изломан, в трещинах, уши заломлены, как у борцов на карикатурах, губы разбиты, подбородок вывернут и удлинён. Рот при этом открыт и набит пирожками. Тело вообще было без пропорцийруки мускулистые, но короткие, кулаки огромные, с раздробленными костяшками, ноги колесом. Не смешно, но и не страшно. Выхин будто издевался над персонажем, выливая на рисунок собственную злобу и бессилие.
Похоже, похоже,пробормотал Капустин и перевернул страницу.
Жирная Маро. Какая прелесть. Тили-тили тесто. В те годы она была слишком мелкая, чтобы обращать на неё внимание. Ревновала ко всем подряд. А за выбитый Выхиным зуб хотела порезать того ножом. Отчаянная девчонка, где она сейчас? Наверняка похорошела. Кавказские женщины с годами становятся только красивее. Надо бы разыскать.
Он усмехнулся, вспоминая. Тонкими пальцами провел по листу, и все линии рисунка мгновенно покрылись инеем, который тут же растаял. Бледная въевшаяся паста стала растекаться кляксами по бумаге. Всё, выдохся.
Пожрать бы чего-нибудь,сказали из полумрака.
Я не голоден,ответил Капустин.
Много лет он сам был пищей. Его плоть пожирали муравьи, жуки, черви, под его веками, в ноздрях и в ушных раковинах выводила потомство невесть как залетевшая на юг муха-горбатка, кости на пальцах обглодали полевые мыши.
В царстве смерти, под плотным слоем камней и земли, обитает несметное количество существ, которые не прочь полакомиться новоприбывшим трупом. Хорошо, что он не чувствовал боли, но копошение насекомых в грудной клетке или в пустой глазнице вызывало глухое, тревожное чувство. Капустин хотел выбраться. Все эти годы он мечтал о том, как окажется на свободе.
И вот свобода была вокруг и внутри него. Морозная до колкости. Накопившаяся за много лет. У этой свободы была цельВыхин.
Как думаешь, он найдёт путь к кенотафу?из полумрака дверного проема выбрался Вано. Страшный, нелепый, изуродованный безумной фантазией.
Капустин на мгновение залюбовался проделанной работой. Потом сказал:
Кенотаф сам его найдет, это всего лишь вопрос времени. Главное, чтобы жирдяй не свалил из города.
Мы ведь не дадим ему свалить?
Капустин снова посмотрел на рисунок Маро.
Нет, на этот раз нет,буркнул он.
Но ты ведь сразу почувствуешь, как положено?
Отвечать было трудно. Слишком много энергии он потратил на то, чтобы сегодняшним утром загнать Выхинакак дикого зверяв лес. Вскрыть ещё один слой памяти.
Интересная, в итоге, обнажилась задача: заставить жирдяя вспомнить прошлое, чтобы тот спускался к детским воспоминаниям, как по веревке, глубже, глубже, чтобы накопил достаточно злости из-за событий тех лет и снова стал приманкой для тех, кто сидел в кенотафе.
Капустин не знал, как идентифицировать беса ли, демона, ментального паразита, скопление тёмной потусторонней энергии. Они называли себя тварью божией и считали свой род от сотворения мира.
В старой ритуальной могиле засел кто-то, кто обладает невероятной силой. Шутка лиэнергии нескольких камней из кенотафа хватило на то, чтобы девятнадцать лет поддерживать жизнь (подобие жизни?) в теле Капустина. Личинки мух выедали его глазницы, а он лежал и видел лица людей из прошлого, видел узоры и линии, которыми был покрыт кенотаф изнутри, слышал голоса, шепчущие историидесятки, сотни историй от тех, кому довелось оказаться внутри ритуальной пещеры. Мыши обгладывали его косточки, а Капустин общался с далёким эхом демона, беса, твари божией, которая звала его, хотела пообщаться с ним, мечтала увидеть его. В конце концов он понял, что рано или поздно снова станет среди живых, а дальшедело за малым.
Нам надо найти кое-что Было три камня. Где-то здесь лежит ещё один.
Капустин тяжело поднялся, отшвырнув тетрадь. Карикатуры Выхина сидели у него в голове. Он знал их наизусть, выучил каждую чёрточку.
Обогнул дурацкую самодельную крепость из одеял и стульев, внутри которой по ночам прятался Выхин. Главное, чтобы камень не лежал внутри. Внутрь этого сгустка страха и злости Капустин проникнуть не мог.
Кондиционер потряхивало, он скулил и пытался выдавить из себя немного холода.
Капустин методично переворошил одежду, которую Выхин вытащил с балкона и шкафов. Перевернул диван, кровать. Уродливый Вано суетился следом, помогал. От Вано едко пахло соляркой и блевотиной.
Затем вдруг Капустин почувствовал, как что-то кольнуло его пальцы. Он нашел камень. Выудил его из кармана старой подростковой курточки, впился взглядом в заискрившиеся узоры.
Частичка твари божией, беса, демона, как его там, зашевелилась внутри. Она жаждала вкуса.
Третий камень, а потом всё,пробормотал Капустин.Если не найдём логово, вернемся в нору.
Он знал, что не сдохнет. Но ему очень не хотелось валятся в могиле и ждать, когда кто-то на него наткнётсясотню, тысячу лет. Кто знает
Капустин повертел камень в пальцах, а потом запихнул его в рот и начал есть. Зубы-гвозди скрежетали по твёрдой поверхности, ломались, но на их месте тут же вырастали новые, кривые и ржавые. Камень сначала не поддавался, но потом вдруг хрустнул и рассыпался разом в мелкую крошку. На вкус он был как сухая мука.
Вано стоял рядышком и облизывался.
2.
«Мы твари божии, и нас много»
Это было первое, что он услышал после смерти в двухтысячном году.
«Глянь-ка»
За закрытыми глазами возникли лица. Разные. Много лиц.
«Это всё мы»
Сказало было не без гордости.
Капустин хотел пошевелиться, и не смог. Он мало что помнил, мысли о прошлом спрятались в глубинах памяти, вместо них было только настоящее, здесь и сейчас, как пленка киноленты, сменяющая один кадр другим.
Глаза не двигались, нельзя было отвести взгляда от лиц, что появлялись и исчезали в темноте.
Пожилой мужчина с белой бородой, которая торчала клочьями из подбородка и шеи. Лоб разрисован синими и красными линиями. Правая щека порвана, шрам ещё не зарос, сквозь плоть видны щербатые зубы.
Девочка с яркими жёлтыми глазамибудто светятся!пытливо всматривается, шевелит губами. В ноздрях торчит массивное кольцо.
Чернокожая старуха. Не негритянка, а просто очень сильно загоревшая. Зрачков не видно из-за катаракты. Седые редкие волосы рассыпались по лицу.
Мальчишка с рыжими кудрями.
Кричащий ребенок.
Ещё один. Не старше двух-трех лет. Их приводили к камням для ритуалов. Убивали. Окропляли кровью.
Несколько мужчин один за другим.
Лица. Лица.
Через какое-то время Капустин перестал осознавать, что именно видит. Образы слились в единое, превратились в линии, переплетающиеся друг с другом и сменяющие друг друга.
Он почувствовал запах мха и плесени, запах влаги, разлагающегося мусора. Подступил страх.
«Ты умер. Но ты живой. Держись, пацан»
«Твари божии помогут тебе, пока есть силы. Мы далеко от дома, твой дружок оторвал нас, притащил с собой, оставил здесь. Мы выдохнемся рано или поздно, если не сможем питаться, но надежда есть, пацан. Ты и мы выберемся, рано или поздно»
Капустин беззвучно закричал. Он не чувствовал боли, но знал, что придавлен камнями, засыпан землей, похороненне живым, но мёртвым. Первые насекомые уже копошились в его теле, исследовали, звали других на славный пир мертвой плоти.
«Нам надо продержаться. Не ссы, пацан. Выберемся»
«Чувствуешь? Мы внутри тебя! Мы единой целое!»
У него сломались рёбра, и ворох тяжелых камней провалился внутрь, заполняя тело. Что-то звонко лопнуло, муравьи прыснули в разные стороны, несколько забежало через губы в рот и копошились в горле, изучая, щекоча. Хотя, наверное, щекотка осталась только в его воображении.
Перед глазами крутился бесконечный сериал из лиц. Старухи, дети, подростки. Охотники, ведьмы, девственницы, купцы, случайные прохожие. Все те, кто находил камни. Кто имел счастье взять в руки тварь божию, напитаться её энергией, почувствовать первородную силу природы.
«Мы все твари божии, и нас много. Рассыпаны по миру, валяемся под ногами, а ещё растём, развиваемся, размножаемся. Как любая тварь природы, как каждый живой организм на земле»
Он чувствовал тепло камней внутри себя. Парадоксально, но именно чувствовал, а не воображал. Камни держали его живым, не отпускали тонкую дрожащую нить, которой Капустин зацепился за этот мир.
Он пытался плакать, но не смог. Ему было жалко себя, родителей, сестру. Он боялся оказаться в бесконечной темнотеа темнота была близко, её холод дышал в спину, морозил затылок. Темнота приходила каждый день в виде насекомых, мышей, птиц, доедала его плоть и терпеливо ждала, когда у Капустина иссякнут силы.
Но с ним были твари божии. Лучшее, что случалось в этой жизни.
Их голоса постепенно становились тише, тусклее. Тепло отступало, и мёртвое тело заполнял ненавистный холод. Капустин знал, что в его сознании время остановилось в феврале, на изломе южной зимы, когда снег в лесу уже начинал подтаивать, а лед в реках становился предательски тонким. Февраль пробирался в его тело и хотел остаться там навсегда.
«Мы доберемся до нашего убежища. Вдвоем. Твоими ногами. Восстанешь, пацан, как и положено, из мёртвых,бормотали твари божии,Найдёшь дорогу, спустишься. Мы уложим тебя в мох, среди друзей, и ты сможешь пить столько силы, сколько захочешь. Сладкий нектар нашей жизни. Среди нас»
Голоса то появлялись, то исчезали. Иногда проходило так много времени между их появлением, что Капустин начинал паниковать. Он плакал, кричал, звал мамумысленно и громко, раздирая воображаемые голосовые связки (своих настоящих давно не существовало)молился, обещал сделать всё, что угодно, лишь бы голоса появились вновь, лишь бы они не оставляли надежду.
Страх стал его постоянным спутником. Он видел страх в бесконечных лицах, мелькающих в темноте. Все эти люди не просто любили тварей божиих, они боялись с ними расстаться, боялись потерять и никогда больше не слышать голосов. Он надеялся увидеть среди лиц лицо Выхина.
Иногда холод был невыносим. Он заполнял пустоту внутри, вместо выгрызенных и сгнивших внутренностей. В это время Капустин чувствовал, что нить, держащая его в этой жизни, готова вот-вот порваться.
Твари божии ловили мелких животных и пожирали их.
Не физически, нет. На другом уровне восприятия. Они высасывали кратковременную память, мышечные рефлексы, эмоции. Хватали и выжимали, как губку, до последней капли страх смерти.
Вот чем питались твари божии.
Они чавкали и причмокивали от удовольствия. Облизывались, подвывали, клокотали. Делились с Капустиным мелкими каплями, крохами, поддерживая в нём жизнь.
«Мы знаем о тварях божиих, которые отлично устроились,говорили, насытившись.Они живут в городах, жрут каждый день от пуза, лакомятся эмоциями людей, их страхами, ненавистью, радостями, другой разной мелочью. Одна тварь стала жрать чужие судьбы, слизывала их со дна кофейных чашектем и жила! А другая заставляла искать кляксы в людях, червоточины из злых мыслей и дурных поступков. О, эта тварь божия стала наркоманом. Её никто не любит. Мы за чистые эмоции, вкусные и яркие»
Но мелких животных не хватало. Нужно было больше, конечно. Скоро Капустин это понял.
Он услышал хруст сломавшейся сухой ветки. Чей-то девчачий голос сказал: «Я заблудилась! Серьезно». Звуки распустились в его голосе, как бутонынеторопливое журчание воды (рядом река), постукивание камней друг о друга (течение тащит их, тащит подальше отсюда), шорох листьев, шаги (кто-то рядом). Показалось, что Капустин чувствует, как проседает земля под весом неизвестного человека.
«Блин, и как отсюда выбраться? Я слышала, надо идти вдоль течения реки. Это ты меня завел, идиотина!»
Кто-то шуршал, рыл, копал, сопел, рычал.
Тварь божия сказал спокойно и тихо: «Пацан, надо действовать. Если не хотим здесь сдохнутьхватай и жри»
В этот момент Капустина окутали холод и свет. В его пустые глазницы брызнули капли солнца, проникшие сквозь разрытую землю. Звуки стали сильнее. По лицу застучали камешки.