Что скажешь сейчас? осведомился Науэль со злобным весельем в голосе и повернул нож, как будто намеревался провинтить дырку в щеке Стеклянноглазого. Я нравлюсь тебе по-прежнему? Или больше?
Науэль, перестань отпустил егоуговаривала я.
Ни к чему так нервничать, Анна, я всего лишь проверяю преданность моего фаната. Ну так что, мой самовознёсшийся мальчик, ты все еще в восторге от того, что встретил меня?
Стеклянноглазый захрипел, отклоняясь от ножа.
Я могу убить тебя. Я все еще буду для тебя героем?
Не надо, по щеке Стеклянноглазого вдруг скатилась слеза, крупная и мутная, как капли, вылетающие из-под колес машин в дождливый день.
Да тебя расколоть легко, как гнилой орех. Я достигну величия, прикончив тебя, хотя это все равно, что таракана раздавить? Отвечай. Науэль тряхнул его. Да? Да?
Нет, захныкал Стеклянноглазый.
Я тебе нравлюсь сейчас?
Нет. Нет!
Науэль, достаточно, я потянула его за предплечье.
Это не эпизод из фильма и не фрагмент криминальной статьи из желтой газеты. Фантазии закончились, добро пожаловать в реальность. Зацени прелесть момента. Или ты предпочел бы поменяться со мной местами, чтобы это ты вонзал мне нож в ухо?
Нет. Я не хочу. Только отпусти меня!
Урод, Науэль отпихнул его, и Стеклянноглазый сжался в комок возле стойки. Иди домой и перечитай свои любимые книжонки. Подозреваю, сегодня ты будешь представлять себя в противоположной роли.
Стеклянноглазый всхлипнул.
Он плачет, брезгливо поморщился Науэль. Дешевка. Быстро тащи кассету!
Стеклянноглазый засуетился, трясущимися руками копаясь в видеотеке.
Шустрее! прикрикивал Науэль.
Получив кассету, Науэль сгреб со стойки купюру и направился к выходу.
Подожди, робким голосом окликнул его Стеклянноглазый. Оставь мне автограф, пожалуйста.
Если только на лбу.
Хоть так
С саркастичной усмешкой Науэль взял протянутый ему фломастер. Стеклянноглазый подставил лицо, доверчиво улыбаясь. Когда Науэль накарябал у него на лбу: «Кретин», он все еще улыбался.
Мне любопытно Ну-ка, выбери одну карту, Науэль извлек из кармана колоду и раскрыл ее веером. Теперь верни ее мне, Науэль перетасовал колоду и вытащил одну карту. Эта?
Стеклянноглазый удивленно кивнул. Науэль оглянулся на меня, демонстрируя мне обратную сторону карты, на которой розовым фломастером было выведено слово «идиот».
Угадывают, всегда. Вот где магия. А этого типа с клинической точки зрения они оценили даже суровее меня.
Науэль бросил карту на стойку, и мы вышли на улицу. В машине мне наконец удалось вдохнуть достаточно воздуха.
Документы, проворчал Науэль, когда мы свернули с улицы. Обеги всю страну, всем плевать на документы, но стоит заглянуть в какой-то замшелый видеопрокати все, ты без них не человек. Просто нелепо.
Я сейчас не визжу только потому, что после последних событий начала терять способность поражаться твоему поведению, сухо известила я.
Науэль забарабанил пальцами по рулю.
Не вижу в моем поведении ничего такого поразительного. Теперь поняла, почему я готов пинками отбрасывать своих так называемых поклонников? Недоумки. Хотя этот даже для моего фаната уж слишком ушибленный.
Ваша встреча, да еще именно сегодня, поразительная случайность. Должно быть, муха очень упорно бьется в окно. Вот скажи мне теперь, что аморальные фильмы и передачи, вроде тех, в которых ты снимаешься, не влияют на людей, которые их смотрят.
Не произноси при мне словечко «аморальный» я сыпью аллергической покрываюсь, поежился Науэль. Человек, если он изначально с изъяном, только и ждет повода свихнуться. Не будет одного, он найдет другой. В школе обижают, улицы слишком серые, и так далее. И телевидение здесь ни при чем.
Ты можешь быть уверен, что это точно так? Что действительно тот, кто должен свихнуться, свихнется в любом случае? Нет. А ты откровенно подталкиваешь. Кто-то воспринимает всерьез твои глупые шутки на телевидении, веришь? Мало того, ты позиционируешь зло как нечто привлекательное. Можно быть эгоистичным, жестоким, безнравственным, все равно люди будут тебя обожать
Так оно и есть. И я лучше всех понимаю, что мои зловредные рассуждения мне прощают только благодаря моему лицу.
Даже если зло облачить в золото, оно все равно остается злом!
Я-то как раз это понимаю.
И ничто его не оправдывает!
Науэль прикрыл правое ухо кончиками пальцев.
А обещала не кричать
Ничего я не обещала, буркнула я. И я не твоя фанатка, чтобы слепо верить каждому твоему слову. Все твои роличереда мерзких и пустых персонажей. Иногда мне кажется, что ты уже не знаешь, что придумать, чтобы придать им еще большее очарование!
Даже если я кого-то обманываю, порчу, как ты считаешь Мне нет дела до людей, которых так легко обмануть, достаточно лишь обворожительно улыбнуться. Я их презираю. Гори они заживо, меня не волнует их состояние. Так почему бы мне не сыграть на их низменных, глупых желаниях?
Ты циничен и безответственен. И вечно говоришь гадости.
Да! Да! воскликнул Науэль. И именно это делает меня популярным! Они хотят меня таким!
Я посмотрела на него с раздражением.
А стоит ли их внимание того, чтобы превращать себя в такую дрянь?
О чем ты?
О чувстве собственного достоинства.
У меня его нет, фыркнул Науэль. Зато я хорошо умею смотреть на всех как на дерьмо.
Шутка не прошла, и Науэль решил сменить тактику.
Популярность превыше всего, сказал он мягче. Он улыбался, но глаза смотрели на меня пусто.
Ответ в стиле типичного участника паскудной передачи для буднего вечера. Хоть бы раз в жизни сказал, что думаешь на самом деле.
Кто знает, думаю ли я вообще, отбрыкнулся Науэль.
Наша машина с трудом пробиралась по узким улочкам. Близость и многочисленность прохожих вызывали у меня желание сползти вниз с сиденья и затаиться.
Тот рассказ, который упоминал парень из видеопроката в нем написана правда?
Я не намерен это обсуждать.
Я хотела бы его прочитать
Вперед, если тебе удастся его отыскать, в чем я сильно сомневаюсь.
Ладно, я проглотила гнев и отвернулась к окну. Тогда я тоже не намерена с тобой разговаривать.
Я имел в виду, я не хочу обсуждать с тобой только рассказ.
И то, и другое, и третье. Надоело.
Не злись на меня, попросил Науэль, и это прозвучало так поразительно искренне, что я едва не сдалась. Я же не причинил придурку никакого вреда, кроме морального, которого он вполне заслуживал. Его идеи настораживали. Я не придумал лучшего способа отвадить его от них.
Я послала ему короткий сердитый взгляд и снова отвернулась.
Какая-то женщина аккуратно огибала лужу. Науэль не сбавил скорости, проезжая мимо, и окатил ее потоком брызг. Вряд ли умышленно, скорее просто не обратил на нее внимания. Ни на кого не обращал, просто делал что ему вздумается. И уже казалось странным, что однажды он подошел, чтобы помочь мне. Было ли это, цитируя одну песню, «блеском доброты в глазах плохого человека»? Я не была готова так разочароваться в нем.
Но перед глазами мелькали его киношные обличья: белобрысый маньяк; испорченный богатый мальчишка, для которого убийство одногруппника было всего лишь развлечением на один вечер; наркоман, способный на все ради очередной дозы; затем торговец наркотиками; вертлявый парень-проститутка. «Автобиографично», прокомментировал Науэль последнюю роль. Всех этих персонажей объединяла сосредоточенность на самих себе и тотальное безразличие ко всему и всем.
У Науэля была возможность направить свою карьеру по лучшему пути, ему предлагали хорошие роли. Он отвергал их, предпочитая второсортные фильмы, оставляющие ощущение грязи соглашался отступить от своего привычного образа лишь в маленьких, почти не привлекающих внимания независимых театральных постановках. Это было одной из связанных с ним загадок: зачем? Даже ненавидимые Науэлем кинокритики задавались этим вопросом: зачем, при наличии альтернативы, он с таким упорством остается второстепенным злодеем? В этом нет никакой логики Он все еще был популярен, но его карьера шла на спад. Он намертво застрял в им же самим избранных шаблонах. Зрители начали терять к нему интерес.
Мне представился Науэль в антураже очередного скандального ток-шоу. Я попыталась на секунду стереть его имя из памяти, забыть все, что я знаю о нем, взглянуть на этого холеного, порочного человека непредвзято. И он мне не понравился.
Я не стал бы его резать, даже не поцарапал бы, ты знаешь.
В том-то и дело, что я уже не знала.
***
Воскресенье. Я включаю телевизор, чтобы он составил мне компанию на время приготовления ужина, вижу на экране Науэля и от неожиданности роняю ложку. Пячусь к двери, не отрывая взгляд от экрана, и закрываю еееще не хватало, чтобы Янвеке услышал.
У Науэля светлые, серебристого оттенка, волосы. Пряди, которые обычно свободно свисают вдоль лица, подняты и скреплены на затылке. Его новая прическа напоминает мне о том, сколько времени прошло с тех пор, как я видела его в последний раз. Три месяца. За это время он мог раз пять перекраситься Мое сердце бьется часто-часто. Я готова заплакать. Или рассмеяться. Мои щеки краснеют. Я дрожу. Чрезмерная реакция, но касательно Науэля мне никогда не удавалось сохранять спокойствие
Он очень красивый, весь золотисто-серебряный (его одежда, макияжсеребряные блестки на веках, золотые губы). Так и сверкает в мерцающих огнях. Непроницаемое выражение лица, надменная грациозность движений сглаживают вульгарность его облика, и он представляется закрытым, неопределенным, бесполым. Он отпивает из тонкого бокала золотистую жидкость, растягивает накрашенные губы в холодящей улыбке, демонстрируя, как это можно сделатьбез единого слова убедить окружающих в том, что ты подонок. На случай, если они вдруг забыли. Мне странно видеть Науэля такимсочащимся высокомерием и хищным. Я вспоминаю его гладкое, спокойное лицо, когда он находился рядом со мной, и ощущение балагана, устраиваемого им на экране, усиливается.
Нет-нет-нет, отмахивается Науэль от нацеленного на него объектива. Прочь. Я не в настроении щебетать с вами.
Кто-то все еще пытается докричаться до него, что Науэль игнорирует. Но репортеры настойчивы. Отступая от них, Науэль прислоняется спиной к стене и с долгим вздохом запрокидывает голову. В этот момент я понимаю, что он пьян или удолбан, его состояние ничем не проявляет себя внешне, проступив лишь в одном этом движении. Несмотря на излучаемое им сияние самовлюбленной сволочи, все же сейчас, когда он стоит вот так, вжимаясь в стену, в дуге журналистов, в нем проглядывает уязвимость, и на меня накатывает тоска. Что в нем пробуждает мое сочувствие? Хочется впрыгнуть в экран и оказаться рядом, как я бежала к своему ребенку, когда он просыпался ночью и плакал.
Науэль отпихивает от себя микрофон.
Будешь тыкать в меня этой штукой, обнаружишь ее в своей заднице.
Всего несколько вопросов, Науэль, мы же так долго тебя не видели.
Наверное, рыдали ночи навзрыд, огрызается Науэль.
Как тебе вечеринка?
Науэль взбалтывает вино.
Да как-то дерьмово.
Чего же пришел?
Осушить ваши слезы.
Выглядишь лучше, репортер явно пытается его задобрить.
Еще бы. Стоило отдохнуть от кровососов, ощутил прилив сил, Науэль смотрит на кого-то позади объектива и сжимает губы в тонкую линию. Только не ты, уёбок. Напомни мне, что я обещал с тобой сделать, если ты сунешься ко мне еще раз.
Тот, к кому он обращается, смеется.
Ты обещал обратить меня.
А, ну да, я сказал, что сделаю из тебя членососа.
Снова смех.
Кто, как не ты, Вилеко. У тебя новое начало?
Сложно начать что-то новое, когда, возвращаясь, обнаруживаешь все тот же пиздец.
Слышал, ты полежал в наркологической клинике. Что тебя туда привело? Жизнь подкосила?
Обуяла жажда общения. Где еще я смогу повидать всех друзей сразу, Науэль улыбается, но его взгляд полон выжидающей, беспокойной злобы. И впервые я вижу тонких змей, выползающих из его зрачков, раскрывающих пасти, готовых ужалить. Злость, готовность на всё, что бы это «всё» ни подразумевало.
Тебе пошло на пользу, этот глупый парень снова ржет. Он не видит этого выражения глаз, у него нет инстинкта самосохранения? Рад за твои вены. А как твое сердце?
С ним все в порядке, его по-прежнему нет, Науэль уже даже не улыбается. Три.
А, ну конечно. И все же скажи мне, как давнему приятелютебе хотя бы чуточку стыдно?
Два, произносит Науэль и медленно вращает в руке свой опустошенный бокал, рассматривая его. Непонятно, зачем задавать такой вопрос человеку, которого столько раз называл бесстыдным, и, я боюсь, мы с тобой не настолько приятели, чтобы я на него ответил. Так что возвращаю: тебе, мой чистый голубь, не стыдно?
Смех.
Мне?
Тебе. Вам всем, Науэль обводит репортеров замораживающим взглядом.
Возникает пауза, которая нарушается голосом все того же настырного репортера:
Интересный наезд, Вилеко. Это не из-за нас Стефанек укатил на небеса.
Один и ноль, произносит Науэль. Это всё.
Что всё? Что ты мне сделаешь? недоумевает репортер.
Разорвав цепочку репортеров, Науэль удаляется. Камеры притягиваются к нему, как гвозди к магниту, снимают, как он аккуратно ставит пустой бокал на стол.
Что? повторяет репортер уже с беспокойством и впервые оказывается в поле видимости объективов, когда Науэль хватает его и тянет за собой.
Вероятно, свидетели впали в ступорникто из них не пытается остановить Науэля, когда, наклонив репортера над столом, он стискивает его затылок длинными пальцами и резко опускает лицом на бокал. Звенит стекло, кто-то взвизгивает. Я закрываю глаза руками.
Сквозь пальцы я вижу успевшее мелькнуть на экране окровавленное, искаженное от боли лицо репортера, осколки на котором серебристо поблескивают в свете ламп, точно странные украшения. Затем его сменяет безоблачная юная мордашка ведущего светских новостей.
Конечно, никто и не ожидал, что Науэль Вилеко вернется без скандала, но сорок швов Науэль, ты не считаешь, что это чересчур?! Тем не менее после двухмесячного заключения наш блестящий мальчик вылетел на свободу, и только у нас вы можете увидеть это своими глазами!!!
«СвоИМИ глаЗАМИ!!!» Меня раздражают экзальтированные интонации ведущего, но затем мое внимание переключается на Науэля. Он выходит из серой бетонной коробки здания тюрьмы, проходит в ворота и далее движется по асфальтированной дорожке, где к нему немедленно сбегаются фанаты. Пока что маленькая группка. В последующие годы их станет гораздо больше. Среди фанатов заметны и репортерынаверное, явились только самые решительные.
В это утро Науэль выглядит строже обычного, и его красота серьезна как никогда. На нем короткий темный плащ (распахнутый и открывающий светло-голубую футболку с нарисованной на ней россыпью неоново-ярких леденцов), темные джинсы и ботинки с высокой шнуровкой. Его волосы теперь темно-каштановые, почти черные, подстрижены так, что на спину они спадают клинышкомуверена, Науэль потратил немало времени и мусса для волос, добиваясь этой небрежной растрепанности прически. От кармана плаща к уху тянется тоненький проводкуда Науэль без плеера, да еще в такой день.
Обеими руками Науэль отодвигает мешающего ему парня с камерой.
Как провел время, Науэль? отделяясь от группки фанатов, спрашивает вычурно одетый мальчик лет шестнадцати.
Тишина и покой. Послушал несколько хороших альбомов и с полтора десятка плохих. Наконец-то нашел время прочитать давно отложенные книги. И я так ожирелеще десять килограммов, и придется распрощаться с анорексией.
Не соскучился по сексу?
Что вы, ведь сама сука правосудия составляла мне компанию, его походка решительна и излишне упругадолжно быть, в наушниках звучит песенка из тех, что так и уговаривают потанцевать.
Науэль, есть заявления? интересуется невзрачный дяденька из репортеров.
Ах, это вы, бросает Науэль, как будто только сейчас их заметил, и затем совершенно по-детски сообщает: Смотрите, что у меня есть, он задирает рукав плаща.
Обратившийся к нему репортер слегка теряется.