Зинаида взялась хозяйничать. Гриньку послала за водой, сына вытолкала во двор, чтобы не путался под ногами. Сметала веником из углов паутину, выносила на крыльцо половики, отмывала скрипучие половицы (надо полы перестелить, уж так противно скрипят, аж душу выворачивают), перетирала тарелки и миски, разогревала на электроплитке привезённую из города еду. И вспоминала свекровин наказ: первым в избу впустить кота. Лидия Фёдоровна почему-то очень на этом настаивала. Зина пожала плечамидом не новый, так чего выёживаться? и согласилась. Кота так кота.
Мавр недовольно ворчал, выдирался из рук: устал сидеть в переноске всю длинную дорогу. Зина ухватила его за шкирку. Гринька возился с поржавевшим замком, который не открывался. Кир подпрыгивал от нетерпения и лез отцу под руку.
И первым переступил порог.
Ма, почему здесь окон нет? Мы что, в темноте жить будем?
Это от ставен темно. Вот ставни снимем, и будет светло.
Я хочу наверху спать, можно?
Нельзя.
Тогда я залезу просто посмотреть. Можно?
Можно, только аккуратнее, пожалуйста.
Зина отвечала на бесконечные Кирюшины вопросы, а Гринька морщился: мальчонка первым на порог ступил, и что теперь будет, одному богу известно. Богу да Избяному. А на чердаке Кирюша разбирал по досочкам маленькую кладовку, чтобы посмотреть, что там внутри.
* * *
Линора стояла у могилы отца, плакала и просила прощения за то, что похоронила Дарью в Заозёрном. До Клятово далеко, денег уйдёт прорва, гроб-то с покойницей везти. Да и земля каменная, мёрзлая, кто ж её рыть согласится? Цену заломят несусветную.
Линора спохватывалась и снова вела с отцом неслышный разговор. Они с Дарьей теперь вдвоём, на веки вечные. А как же иначе? Живут в избе из сибирской лиственницы, построенной Дарьиным прадедом, косят в лугах сено для Машки, а Марфа лакомится Машкиным жирным молоком и ловит в избе мышей. Только её, Линоры, с ними нет. И никто не назовёт её Линорой, а только Лидией Фёдоровной.
В свою последнюю зиму Дарья рассказала дочери, что дочь она только по документам, удочерённая. И Фёдору тоже не родная, семиюродная племяшка братниной жены.
Да ладно тебе, мама! отмахнулась Линора. Я вас всю жизнь любила и люблю, и тебя, и папу, никого роднее нет. А Гринька на Фёдора лицом похож, и повадки те же. Значит, всё-таки родная я ему, хоть и семиюродная.
С кладбища она возвращалась умиротворённая, сладко хлюпая носом, вытирая мокрые от слёз щёки и загребая босыми ногами тёплую дорожную пыль. О том, что первым в избу вошёл её внук, Лидия Фёдоровна так и не узнала.
Весть о приезде Офицеровых разлетелось по деревне быстрее ветра. Клятовские бабы сетовали, что Дарья не легла в одну землю с Фёдором.
Надо бы покойницу перезахоронить, чтоб косточки в родной землице лежали.
Нет больше косточек, пепел один, вздыхала Лидия Фёдоровна. В крематории сожгли, а урну в колумбарии захоронили.
Ну, хоть урну привезли бы, противились клятовские.
Привезли бысварливо оговаривала их Лидия Фёдоровна. Там-то я рядом, лишний раз приду, проведаю. А к вам только летом добраться можно, дорога-то разбитая вся, какой была, такой и осталась.
К кому эток вам? Ты в деревне с мальства росла, а говоришь как чужачка: «к вам». Отец твой здесь лежит один-одинёшенек, Дарьюшку свою не дождался О-о-ой, да на кого ж ты нас покинула, подруженька милаяподвывали бабы.
Подруженька? А кто сено последнее у подруженьки украл? Кто завистничал да богачихой её звал? Кто слухи распускал, что мужей чужих подманивала, деньгами осыпала? Мне деньги те трудно доставались, горбом своим зарабатывала, Гриньку одна растила. А только как матери не пошлёшь? Ей бесплатно никто не поможет. Подруженьки Отец мой, говорите, здесь похоронен? А кто языками молол по деревне, что не отец он мне, и Дарья не мать, взяли приёмыша в дом, теперь сами о том жалеют
Бабы опускали головы, теребили головные платки, фартуки, рукава
Сегодня обустраиваться будем, избу в божеский вид приводить. А завтра ждём вас всех, на поминки приходите, вечером. Маму мою поминать добрым словом. И отца заодно.
Под вечер заглянул Степан Кожин. Линора узнала его с трудом: был крепким и кряжистым, как дуб, а стал как пень на раскорчёвке. Степан принёс гостинецивовую плетёнку варёных раков, пересыпанных укропом, ещё горячих. Плетёнку назад не забрал, протянул Кирюше:
Держи, джигит. Будешь с отцом раков ловить.
Я не умею.
А я на что? Я тебя научу. Или вон, внуки мои научат, мотнул головой Степан.
Кир посмотрел в указанном направлении. На заборе, как когда-то Степановы дружки, сидели близнецы Кеймир и Измир. Кир подумал и полез на забор
Познакомились. Близнецам по девять лет, и Киру тоже девять. Только он видел лошадей в кино, а близнецы умели на них скакать.
Зинаида позвала их в дом, обедать. Кеймир и Измир уплетали за обе щеки городскую снедь, облизывали пальцы и поглядывали на коробку с пирожными. Пирожные куплены для поминок, много. Пусть ребята поедят, пока свежие.
С пирожными мы будем пить чай. Тут разные, кто какие любит, такие и берите, улыбнулась Зина. Ей нравилось, как ели близнецы: уписывали всё подряд и не капризничали, как её Кир: то не люблю, это не буду.
Выяснилось, что пирожных близнецы не ели и в глаза их не видели, дома только пироги и мамино печенье. Втроём мальчики опустошили всю коробку. Зина водрузила на стол другую. Линора смотрела, как они едятблестя глазами и запихивая в рот сразу по полпирожного, и радовалась, что у внука появились друзья.
А братья ваши где?
Они с отцом в Дервезе уехали, к родне. А мама в город уехала, за Катенькой. А нас дедушка забрал, мы теперь у него живём.
Верка Кожина, а ныне Вера Степановна Джемалова, перехитрила мужа: сказала, что рожать ей только через месяц, и Баллы со старшими сыновьями укатил в Туркменистан навестить родню и рассказать о маленькой Джемиле, которая скоро родится. А Вера отправилась рожать. Пока Баллы вернётся, пока то да сё, а в свидетельстве о рождении будет написано: «Джемалова Катерина Баллы-гызы».
За какой Катенькой?
За нашей сестрой. Мама сказала, через неделю вернутся вдвоём. А папа приедет через три недели и Катеньке подарит лошадь. Он обещал.
Кир днями напролёт пропадал у Степана, домой приходил только поесть, и на душе у Лидии Фёдоровны было спокойно. Откуда же ей было знать, что близнецы захотят показать Киру свой дом? А потом устроят для него экскурсию по конезаводу. А потом посадят на лошадь: желание гостя закон, нельзя отказать
* * *
Кир упал и сломал позвоночник. И теперь лежал прикованный к постели и терпеливо ждал, когда срастутся кости и можно будет вставать. А потом ходить. А потом бегать и кататься на велосипеде. На лошади кататься ему больше не хотелось. И вспоминалось, как тряско и неуютно было сидеть на лошадиной спине, вцепившись руками в луку седла. Землядалеко внизу, утоптанная конскими копытами и жёсткая как асфальт. Потому и ушиб спину.
Врач сказал, что боль со временем пройдёт, будет всё хорошо. А мама почему-то плакала. Кир катался по комнатам на коляске и ждал, когда ноги начнут его слушаться. Ноги были упрямыми, не хотели шевелиться. Кир их даже не чувствовал, словно ног у него вообще не было.
Папа говорит, что надо быть сильным. Кир сильный! Будущим летом он поедет в бабы Дашину деревню и сядет на лошадь. Пусть только попробует его сбросить! Близнецов ведь не сбрасывала. Дура она, эта лошадь. Кеймир говорил, что все лошади умные, даже дикие. Все умные, а этадура.
* * *
Через год в бывшей негубинской избе, а теперь и в бывшей офицеровской, поселились новые хозяева: пожилая супружеская чета с двумя внуками. Бабушка с дедушкой наводили порядок в избе, выносили на крыльцо половики, отмывали скрипучие половицы, расставляли в кухонном шкафчике тарелки и кастрюли. Мальчишки раскачивались на верёвочных качелях, провисевших всю зиму на старой берёзе, и объедали с кустов смородину, которую прежние хозяева почему-то не собрали.
А на чердаке, радуясь незваным гостям, шершаво потирал руки, закатывал мохнатые глаза и скрипуче смеялся Избяной.
К О Н Е Ц