А есть ловкачи, что выуживают из канала вещицы, что в нем очутились. Ловля нехитрая: выстругивают длиннющую палку, цепляют на конец самовязаный сачок, идут себе по набережной, и давай шерудить по дну. Много чего находят. Порой золотое колечко с камушком, что с пальчика барышни упало и пропало. Но по большей части всякий мусор, которому тоже применение находится.
Семка, известный удильщик, вышел на свой промысел с голодухи. Третьего дня спустил в известном трактире Васильева Иоакима Емельяныча на Сенной все до копейки, есть совсем нечего. Вот и пришлось в самую мерзкую непогоду тащиться с сачком на канал. Идет он вдоль ограждения, но ничего не попадается. Сачок воду процеживает, ничего путного. Как вдруг что-то нашлось. Да такое, что «с месту не сдвинуть». Тут Семка затаился, чтобы другие товарищи не заметили: наверняка большая добыча выпала. Подождал, будто отдыхает на ледяном ветру. А тут у набережной как раз спуск к воде имелся, весь в граните, как раз невдалеке от Кокушкина моста.
Не отпуская палку, Семка сошел по ступенькам и давай к себе подтягивать. Добыча большая, тяжелая, идти не хочет. Но Семка умелый, приноровился и сдюжил. Из воды показался верх большого куля. Наверняка прачка обронила ворох одежды. Продать, так рубля два заработаешь.
Не замечая холода гранитак холоду народ привычный, Семка встал на колени, сунул руку в ледяную воду и вцепился в свою находку накрепко, чтобы не упустить, а как вцепился, так и другой рукой подхватил ее, и потащил, и дернул, и вытянул из воды.
Это, что там такое? раздался голос сверху.
Оглянулся Семка беспомощно. У спуска стоял городовой Ермыкинпринесла нелегкая Семка хотел было оттолкнуть от себя, бросить в воду то, что повезло выловить, но руки не отпускали.
Вона чё пробормотал он с виноватым видом.
А городовой уже спускался к нему, припечатывая подковами сапог гранит ступеней.
Мать честная Так это же плавунец
Страшное слово прозвучало, и некуда было Семке от него спрятаться.
Так и держал улов
9
Литейный проспект, 45
По проспекту шел гигант в расстегнутом пальто с желтым саквояжем, от которого шарахались дамы и лошади. Точнее, от облака, источаемого сигарильей, что плыло за ним. Запах был столь крепок, что ни октябрьский холод, ни ветер, ни морось не могли с ним справиться. Голубь, залетевший в облако, упал камнем и беспомощно бил крыльями по тротуару. Городовой, до которого долетела волна, хотел было прекратить безобразие и даже схватился за шашку, но, заметив, кто изволит баловаться сигаркой на свежем воздухе, отдал честь и пожелал доброго дня. Господин кивнул ему с высоты своего роста и величественно зашагал дальше. Вопли и стоны несчастных, попавших под новые волны дыма, он не замечал, принимая за уличный шум.
Настроение у него было отличное. И было от чего. Аполлон Григорьевич взял себе неприсутственный день. Вот такое у него случилось настроение. Отдавая криминалистике все дни, а если требовалось и ночи, что не были заняты актрисками, Лебедев решил, что и ломовой лошаденке требуется отдых. Захватив походный саквояж, с которым он никогда не расставался, великий криминалист покинул свою лабораторию на третьем этаже департамента полиции и отправился куда глаза глядят.
Его характера хватило бесцельно слоняться по улице ровно на пять минут. Свернув с Пантелеймоновской на Литейный проспект, Лебедеву потребовалась цель. Она нашлась довольно легко. Вспомнив, что недавно обидел хорошего, в сущности, человека, хоть немного свихнувшегося на спиритизме и фотографировании животного магнетизма, он направился прямиком к дому поблизости от Невского проспекта. Такие мелочи, как неприлично раннее время для визита, в расчет не брались вовсе
За последнее время доктор Погорельский пережил столько потрясений, столько утрат, что вера его в нужность дела, которому он отдавался целиком, сильно пошатнулась. Он смотрел на черно-белые снимки ладоней, из которых исходили иголочки наподобие морозных узоров, и думал, что неведомая сила, оставившая отпечаток, так и осталась загадкой. Да есть ли она вообще? Не обман ли, или того хуже, самообманспиритизм и его проявления?
От тяжких мыслей Погорельский впал в хандру, что случается с жителем Петербурга гораздо чаще насморка. На звонок в дверь он лениво повернул голову: все приемы пациентов были отменены, никого не желал видеть. Позвонят и уйдут. Не принимает доктор, нет его.
Гость проявил упорство. Трезвонил так, будто собрался вырвать звонок с корнем. Чтобы отделаться от незваного посетителя, доктор прошлепал босыми ногами, в домашнем халате, к двери.
Приема нет, уходите, довольно грубо прокричал он, не отпирая замок.
Отопритися-отворитися, месье Погорельский, к вам гонец прибыл, подарочек принес
Голос был знаком. Меньше всего доктор желал видеть этого человека, поступившего с ним да что уж тут скрывать: поступившего по-свински. С ним, его честью ученого и его изобретением. После такого руки ему подавать не следовало. Но, вместо того чтобы прокричать спиритическое проклятие на веки вечные и вернуться в кабинет, Погорельский открыл замок. А может, испугался, что гость вынесет плечом его не слишком крепкую дверь. С него станется.
Что вам угодно? спросил доктор, стоя на пороге и разглядывая цветущую усатую физиономию. Пахло от гостя чем-то изумительно мерзким.
Приятнейший Мессель Викентьевич! Пришел к вам с миром и покаянием. И не с пустыми руками пришел, а с целительным средством. А то, гляжу, вы что-то, коллега, совсем раскисли.
Как ни хотел Погорельский злиться, но наглая дружелюбность, которой светился Лебедев, невольно подкупала.
После того что было, вы еще смеете явиться печально сказал Погорельский.
Да подумаешь, делов-то! легкомысленно рявкнул Аполлон Григорьевич на всю лестницу. Зато какая польза: убийцу поймали!
Но какую цену потом пришлось заплатить.
Цена не имеет значения, когда дело идет о поиске истины, изрек Лебедев и сам удивился: все-таки долгое общение с Ванзаровым приносит странные плоды.
Столько жертв Столько жертв, плаксивым голосом произнес Погорельский. Моих друзей больше нет
Ничего, свидитесь на спиритическом сеансе.
Аполлон Григорьевич имел редкий талант: брякнуть гадость, на которую нельзя было обижаться. Погорельский, как ни старался, не смог найти в себе сил обидеться на этого цветущего гиганта, перед талантом которого втайне преклонялся.
И что же за подарок мне принесли? печально спросил он.
Из саквояжа появилась склянка с прозрачной жидкостью без этикетки.
Доктор невольно сглотнул слюну:
Это то, что я думаю?
Оно самое! Средство от всех болезней и печалей.
Погорельский посторонился:
Ладно уж, проходите, раз пришли
Через час, когда он окончательно очнулся после рюмки «Слезы жандарма», жизнь показалась ему не так уж и дурна. Да, в ней случаются трагедии утраты, но она стоит того, чтобы жить дальше и заниматься наукой, раскрывая загадки и тайны бытия. Доктор ощутил себя исцелившимся, во всяком случаеот хандры, и на радостях окончательно простил Лебедева.
Что, Аполлон Григорьевич, желаете продолжить опыты по электрофотографии? спросил он, выйдя к гостю переодетым в свежую сорочку, галстук и пиджак, как полагается.
Ваш метод может быть полезен, но требует большого количества экспериментов и систематизации, отвечал Лебедев, пряча склянку с волшебной жидкостью в нутро саквояжа. Доктор не мог оторвать от нее взгляд. На это у меня нет времени. А вот другой вопрос сильно стал занимать меня
Какой же?
Гипноз
Погорельский решил, что ослышался. Но Лебедев уверенно повторил: именно, гипноз как метод.
Фантастика! Но для чего вам? не мог поверить доктор, который хорошо помнил, с каким отношением к гипнозу еще недавно имел дело.
Я тут поразмышлял на досуге и пришел к выводу, что мне следует изучить гипноз поглубже. Чтобы понять механизм воздействия, так сказать. Исключительно с точки зрения криминалистики
Аполлон Григорьевич слукавил. Как обычно. Мысль изучить гипноз посетила его не просо так, он представлялся ему способом окончательно прихлопнуть психологику Ванзарова. Раз и навсегда.
Вы же занимаетесь гипнозом в медицинских целях, исцеляете больных, продолжил он. Вот решил поучиться у вас маленько А может, и меня заколдуете, то есть загипнотизируете
Доктор чувствовал, что его обманывают, но только не мог понять, в чем именно. Оказаться жертвой эксперимента еще раз ему совсем не хотелось.
По счастливой случайности в Петербурге находится сам Токарский! торжественно заявил он. Вот у кого можно учиться! А я с ним знаком, могу вас представить.
Токарский? проговорил Лебедев, сморщив мину. Кто такой?
О, это светило русского гипноза, автор множества научных работ. Ординатор московской психиатрической клиники. Про гипноз больше его знает разве только профессор Бехтерев.
Аполлон Григорьевич испытывал недоверие.
А в столице как он оказался?
Будет давать показательный сеанс гипнотического воздействия в больнице Святого Николая Чудотворца.
Умалишенным гипноз показывать? беззастенчиво спросил Лебедев. Пустая трата времени.
Такой оборот Погорельскому сильно не понравился, но обижаться он не смог. Как видно, жар «Слезы жандарма» еще не остыл.
Это серьезная лечебная методика, ответил он. А пока доктор Токарский дает приемы по лечению гипнозом алкоголизма.
Аполлон Григорьевич неприличным образом заржал.
От алкоголизма исцеляет «Слеза жандарма», сообщил он, смахнув набежавшую из глаза каплю. Ладно, уговорили. Поехали к вашему кудеснику гипноза.
Погорельский окончательно убедился, что поступил мудро. Пусть теперь московская знаменитость испытает на себе нрав великого криминалиста. Визит в Петербург станет незабываем.
10
Екатерининский канал
Ветер бросил на грудь пристава орден желтого листка. Вильчевский смахнул награду и поежился. В шинели уже было холодно, а еще не зима. С годами службы Петр Людвигович все меньше терпел, когда его вызывали на уличное происшествие. Стоишь, как в цирке, под взглядами зевак и деваться некуда, отдавай команды. В этот раз отгонять любопытных было проще. Вильчевский приказал оставить тело на гранитных ступенях набережной. Выходило, что несчастного не видно с трех сторон. А с противоположного берега канала не очень-то разглядишь. Да и глазеть в сырую непогоду охотников немного нашлось, городовым гонять никого не пришлось. Кажется, уличный люд не понял, что полиция выставлена в оцепление.
За плечом пристава кто-то натужно сморкался. Кто в участке каждую осень встречает насморком? Ну конечно, старший помощник Можейко.
Так что, Петр Людвигович, прикажете забирать? последовал осторожный вопрос сквозь густое сопение.
Вильчевский оглянулся.
Можейко закутался шарфом под самый нос, который он заботливо утирал платком.
Помощник пристава маялся не только от простуды, но и от бессмысленных мучений на холодном ветру. Ну, что тут время зря тратить? Все же очевидно А личность погибшего все одно предстоит выяснить в участке. Так зачем же над собой издеваться? И так уже намочил руки и пальто ледяной водой, когда вместе с городовым укладывал тело на ступеньках.
Столь разумные доводы можно было провозглашать сколько угодно, но про себя. Каждый городовой 3-го Казанского участка знал, что пристав в любой ерунде будет соблюдать строгий порядок, что означало: его помощнику на ветру составлять протокол осмотра, пока пальцы не задубеют или чернила не замерзнут.
Может, послать за санитарной каретой?
Нетерпение Можейко пристав не замечал. Он думал о своем. Не нравился ему с виду обычный утопленник. Не нравился, и все тут. Вильчевский никак не мог разобрать, что именно вызывает смущение. И вовсе не то, что человек утонул в канале. У него на участке такое, конечно, не часто, но случается. По большей части от пьянства, от него все беды. Вот только господин не выглядел пьяницей: моложавый, одет прилично, если не сказать со вкусом и щегольством. Лицо вода попортила, но с виду не скажешь, чтобы страдал пороком невоздержанности. Господин образованный, состоятельный, такой в бесчувственном виде в канал не свалится. Хотя кто его знает.
Рановато для плавунцов, как полагаешь, Адольф Валерианович?
Вопрос исключительно не понравился Можейко. Означал, что господин пристав что-то там себе напридумывал. А возразить нельзя: плавунцы объявлялись по весне, когда вскрывался лед и вода отдавала урожай, который долгие месяцы зимы копили проруби. Кто сам падал, а кого пырнут ножичком, толкнут в быстрину под мостом, и концы в воду. Каждую весну плавунцов набиралось трое, а то и больше. Осенью такие сюрпризы участок получал редко. В прошлом году точно не было.
Дело такое, непредсказуемое, отвечал Можейко, сморкаясь.
Ножевых ранений или прочих повреждений вроде не заметно.
Помощник пристава лишний раз старался не приближаться к трупам, тем более промокшим. Но согласился: действительно не заметно. Особенно если смотреть издалека.
Прикажете осмотр в участке провести? спросил он с надеждой.
Вильчевский перегнулся через перила и глянул на утопленника. Господин лежал на ступеньках так мирно, будто прилег отдохнуть. Только помутневшие глаза его остекленело смотрели в серое небо. Пристав имел полное право одним махом скинуть ненужные хлопоты.
Вот что, Можейко, руки в ноги, и бегом к нам на Офицерскую, возьми кого-нибудь из сыскной и тащи сюда, сказал он, не слишком желая этого, как будто неведомая сила дернула его за язык.
Такого поворота помощник не ожидал.
Для чего же сыскную, Петр Людвигович? Все же очевидно
Порассуждай мне! напомнил Вильчевский, кто тут пристав, а кто его помощник. Подобрал сопли и марш. Чтобы через четверть часа был здесь с сыском.
Спорить было бесполезно. Можейко решил, что лучше согреться в беге, чем промерзать на месте, и припустил по каналу в сторону Львиного мостика.
Сыскная полиция, как известно, размещалась в большом полицейском доме Казанской части столицы. На первом и втором этажах располагался участок, а вышесыск. Можейко вошел в теплое помещение, и ему захотелось остаться здесь. Но с приставом шутки плохи. Не распутав шарфа, он поднялся на третий этаж и вошел в приемное отделение сыска.
За столами трудились несколько чиновников. Никто не проявил интереса к вошедшему. Очень извиняясь, Можейко просил кого-нибудь из господ проследовать за ним на Екатерининский канал, поскольку пристав требует кого-нибудь от сыска на уличное происшествие. Он нарочно умолчал об утопленнике, зная, что в таком случае его сразу погонят: подобной мелочью полиция должна заниматься сама.
Добровольцев не нашлось. Чиновники были чрезвычайно заняты неотложными делами. Тут в приемное отделение вышел сам начальник, статский советник Шереметьевский, узнал, в чем состоит нужда полиции, и немедленно распорядился. Чиновнику, сидящему в дальнем углу у окна, было приказано отправиться на место происшествия. Можейко сделал вид, что пропустил мимо ушей комментарий, который позволил себе начальник сыска при постороннем. Дескать, хватит вам, господин Ванзаров, витать в облаках, пора бы уже заняться чем-то полезным.
Чтобы не стать свидетелем худших замечаний, Можейко поспешил на лестницу. Там его догнал Ванзаров и спросил, кого нашли утонувшим у Кокушкина моста? Можейко выразил удивление: неужели в сыск уже сообщили? На что получил ответ: прибежал запыхавшись. Значит, происшествие случилось не более чем в семи минутах быстрого шага. Зная пристава, из дальнего конца участка он бы послал городового, а поблизостисвоего помощника. Ближайшее место со спуском, где могут положить тело, Кокушкин мост. Что же до утонувшего, то иной причины замочить оба рукава пальто у помощника пристава на таком холоде не нашлось бы.
Можейко пришлось не отставать от Ванзарова, который шел излишне резво, так что помощник пристава окончательно согрелся.
Издалека завидев спешащую фигуру, Вильчевский обрадовался. Ванзарова он считал одним из немногих чиновников сыска, у которых голова набита мозгами, а не чернилами, и всегда выказывал ему свое расположение, но с дружбой не набивался.
Ну, Родион, приятный сюрприз, сказал он, снимая перчатку и подавая руку. Это как же тебя послали на такую ерунду?