- Доброе утро.
- Ты выглядишь живенько.
- Живенько, живенько. А как ты поживаешь в это чудесное утро?
- Чудесное?
- Бог на небесах, с миром все в порядке.
- Йо. Что с тобой? Полуночный гость прокрался в твою комнату?
- Нет, не повезло.
Хелен подняла коробку с колен и протянула ее Элисон.
- Пончик?
- Нет, спасибо. Я собираюсь пойти в "Jack in the Box" и купить сосисочный полумесяц. Хочешь пойти со мной?
Хелен покачала головой, ее щеки затряслись.
- Я так не думаю. Придется одеваться.
- Ты можешь просто накинуть дождевик.
- Ха.
Она надкусила пончик, крошки и сахарная пудра посыпались на оголенные верхушки ее грудей и между ними.
- Селия еще не проснулась?
Хелен пожала плечами. Она мгновение жевала, потом сделала глоток кофе.
- Может, Селия проснулась, а может, и нет, но в любом случае точно не здесь.
- Она не вернулась?
- Похоже, она нашла более подходящее место для ночлега.
- Это доброе предзнаменование для нее.
Хелен закатила глаза.
- Пощади меня.
- Они с Джейсоном, должно быть, поладили, - сказала Элисон.
- Необязательно. Они могли попасть в дорожно-транспортное происшествие.
Элисон пропустила эту шутку мимо ушей.
- Я просто надеюсь, что это превратится во что-то путное.
- Без сомнения, это превратилось в оргию.
- Нет, я серьезно. Ей нравится притворяться, что ей весело проходить через одного парня к другому, но она стала такой только после того, как Марк бросил ее.
- Ага, именно тогда она и начала валять дурака.
- Было бы здорово, если бы она действительно с кем-нибудь сошлась.
- Но первокурсник?
- Должно быть, в нем что-то есть, - сказала Элисон, - иначе она не осталась бы на ночь. Она почти никогда не остается на ночь с парнями.
Усмехнувшись, Хелен сказала:
- Думаешь, они остались в его комнате в общежитии с эль чудаком, Роландом? Разве это не было бы пиком веселья?
- Пиком рвотных позывов.
- Может быть, Роланд присоединился к ним. Большой сэндвич, где они в роли хлеба, а Селия - мясо.
- Ты человек с тяжелым психическим расстройством, Хелен.
- Поразмысли над этим.
- Я уверена, что они не заходили в комнату Джейсона. Не тогда, когда этот отвратительный парень тоже там. Возможно, они остановились в мотеле, а может, просто где-то припарковались. - Или разложили спальный мешок в поле, - подумала она, - как Роберт Джордан и Мария. - Теплая ночь была бы хороша для этого.
- Когда она вернется, - сказала Хелен, - я уверена, она нам все расскажет.
С этими словами она сунула в рот оставшийся кусок пончика и подняла раздел комиксов.
- Увидимся позже, - сказала Элисон.
Хелен кивнула.
Элисон подошла к входной двери и распахнула ее. На деревянной площадке стояла стеклянная ваза с желтыми нарциссами. К вазе был прислонен конверт. Она смотрела на яркие цветы, на конверт. Нахмурившись, провела рукой по губам.
Наверное, это не для меня, - подумала она.
Но ее сердце колотилось.
Присев на корточки, она подняла конверт. На нем было указано ее имя. Дрожащими руками она разорвала конверт и вытащила из него листки бумаги. Они затрепетали, когда она развернула их.
Три машинописные страницы. Подписано в конце последней страницы Эваном.
Дорогая Элисон.
Я отвратительная дрянь, червяк, личинка. Ты была бы совершенно права, если бы плюнула на это послание и спустила цветы в ближайший унитаз. Но если ты все еще читаешь, позволь мне заверить тебя, что ты не смогла бы ненавидеть меня больше, чем я ненавижу себя сам.
Нет никакого оправдания моему поведению в пятницу вечером. Это было ребячеством и подлостью - явиться в "У Гэбби" с Трейси. Что я могу сказать? Я был ослеплен болью от твоего отказа и хотел наказать тебя. Это был глупый, презренный жест. Однако позволь заверить тебя, что этот маневр принес обратный эффект. Сколько бы мучений я тебе ни причинил, себе я причинил гораздо больше.
Позволь мне также прояснить, что Трейси не представляет для меня интереса. Единственная причина, по которой я пригласил ее на свидание, была в том, чтобы ткнуть ее тебе в лицо в надежде заставить тебя ревновать. Она мне совершенно безразлична. Хотя тебе, возможно, трудно в это поверить (из-за ее заслуженной репутации и твоего мнения, что у меня на уме нет ничего, кроме секса), мы не позволяли себе никаких интимных отношений вообще. Я даже уклонился от поцелуя на прощание, когда мы расстались.
Я провел прошлую ночь один в своей квартире, в отчаянии, жаждая оказаться с тобой рядом, но слишком стыдясь позвонить или прийти к тебе. Я постоянно думал о тебе, вспоминая, как ты выглядишь, как звучит твой голос, как ты смеешься. Я думал о многих хороших моментах, которые мы провели вместе, и нет, не только о сексе (хотя я не мог не думать и об этом тоже - особенно о том, каково это, когда мы так сладостно соединялись, как будто были единым целым). Я даже провел некоторое время, рассматривая твои фотографии в учебных справочниках, но было невыносимо смотреть на застывшие изображения твоего лица и знать, что я, возможно, потерял тебя навсегда.
Когда я спал, мне снилась ты. Мне снилось, что ты вошла в мою комнату, села на край кровати и взяла меня за руку. Во сне я начал плакать и говорить тебе, что мне очень жаль. Я сказал, что никогда не имел намерения причинить тебе боль, что люблю тебя и что сделаю все, чтобы ты меня простила. Ты ничего не сказала, но наклонилась и поцеловала меня. Тут я проснулся и еще никогда так не сожалел из-за того, что проснулся. Моя подушка была мокрой от слез. (Я понимаю, что все это может показаться сентиментальным, но я хочу, чтобы ты знала все, как бы неловко это ни выглядело при свете дня.)
В настоящий момент три часа ночи. После этого сна я встал и сел за пишущую машинку, чтобы ты знала, как я себя чувствую. Я точно знаю, что это слишком много - надеяться на легкое прощение. Сон был фантазией, выдачей измученным разумом желаемого за действительное. Я понимаю, что мое обращение с тобой было опрометчивым и отвратительным, и что ты, вероятно, предпочтешь никогда больше меня не видеть. Я бы тебя нисколько не винил.
Если ты не хочешь иметь со мной ничего общего, я, наверное, научусь с этим жить. Полагаю, у меня не будет другого выбора, кроме как утонуть. (Забудь, что я это написал; не думаю, что я отчаялся до такой степени, хотя подобные мрачные мысли приходили мне в голову.)
Возможно, я не доставлю тебе этого письма. Может быть, я его сожгу, не знаю.
Я скучаю по тебе, Элисон. Я хочу, чтобы я мог снова все исправить, чтобы я мог повернуть время вспять на полдень четверга, когда я начал вести себя так глупо и отвратительно. Но жизнь так не устроена. Нельзя просто заставить плохие вещи исчезнуть, независимо от того, как сильно ты этого хочешь. (Ну вот, я так расстроен, что закончил предложение предлогом - теперь я знаю, что сожгу его.)
Я люблю тебя.
Я надеюсь, что ты не презираешь меня.
Я страдаю без тебя, но это все моя вина, и я знаю, что заслуживаю страдания.
Если это конец, то, наверное, так оно и должно быть.
Живи счастливо, Элисон.
Со всей моей любовью, Эван.
Разум Элисон охватило оцепенение. Она сложила письмо, сунула его в конверт и взяла вазу с нарциссами. Внесла их в дом, задом закрыв дверь.
- В чем дело? - воскликнула Хелен.
Элисон покачала головой. Она не отважилась заговорить, ее голос дрогнул бы, и, возможно, она разразилась бы слезами.
- Ну, все правильно, цветы. Я же говорила тебе, что он одумается.
Она поднялась по лестнице в свою комнату, поставила вазу на комод и села на кровать. Она вытащила страницы из конверта и перечитала их снова.
Он описывал свои сон. Это было похоже на сон. Она с трудом могла поверить, что он написал письмо такого содержания. В нем была тоска, отчаяние. Даже намек на угрозу самоубийства в ссылке на "Гамлета", от которой он поспешил отказаться, но которая, тем не менее, там осталась.
Элисон сказала себе, что должна быть в восторге. Разве не этого она хотела: чтобы он раскаивался и умолял ее вернуться к нему? Но восторг ее не посетил. Письмо было почти тревожным. Неужели она так много значила для него?
Хотела ли она настолько много для него значить?
Он казался почти одержимым.
Элисон, откинувшись назад, легла на кровать, прижав письмо к животу, и уставилась в потолок. Она сбросила одну из своих босоножек, услышала, как та шлепнулась на пол, затем скинула другую. Она почувствовала себя измученной, как будто только что вернулась с долгой прогулки. Она глубоко вдохнула. Ее легкие, казалось, дрожали, когда она выдыхала.
Ты ведь хотела, чтобы он вернулся, не так ли? Что ж, он твой. Если он тебе нужен.
Ты должна на это отреагировать.
Как-то.
Эван, наверное, сидит в своей квартире, смотрит на телефон, ждет, гадая, посмеялась ли ты, прочитав его письмо, или заплакала. И - очень возможно - думает, что был дураком, открывшись таким образом.
Жестоко заставлять его ждать.
Я должна немедленно спуститься вниз и позвонить ему. Или пойти к нему домой. Пусть это будет похоже на его мечтательный сон. Не говорить ничего, когда он откроет дверь, просто поцеловать его.
Не надо для него все так упрощать.
Может быть, я вообще не хочу к нему возвращаться.
Что же мне делать? Может быть, притвориться, что я не получала цветы и письмо, вести себя так, будто ничего не было.
Элисон лежала и размышляла. Она чувствовала себя ошеломленной, растерянной, полной надежд, но и немного напуганной.
Она прикрыла лицо подушкой. Темнота была хороша. Мягкая подушка была приятной.
Позже, - подумала она. - Я предприму что-нибудь позже.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
Роланд был в недоумении. Он снимал наручники, прежде чем столкнуть ее вниз по лестнице в подвал, и не надевал их снова, потому что она уже не могла оказать сопротивление, и ему нужны были свободные руки. Так почему же теперь, когда он закончил, он снова оказался прикованным к ней наручниками? В этом не было никакого смысла.
Он знал, что больше не надевал наручников.
Неужели OHA это сделала? Нет. Эй, эй. Она ведь мертва.
Тогда как?
Он почувствовал укол страха.
Порывшись в кармане, где хранился ключ, он смутно гадал, почему он вообще был в одежде. Разве он не оставлял ее наверху?
Ключа не оказалось.
Не волнуйся, ты его найдешь. Ты должен его найти.
Борясь с паникой, он обыскал все карманы. Ключ пропал.
Со мной такого не может быть, - подумал он.
К счастью, он включил верхнее освещение, прежде чем последовать за Селией в подвал. Лампочка отбрасывала лишь тусклое желтоватое свечение, но этого должно было хватить. Встав на колени, он осмотрел бетонный пол. Все вокруг него было залито кровью. Может быть, ключ находится под слоем крови? Он начал свободной рукой шарить сквозь влажный слой.
Краем глаза ему показалось, что Селия улыбается.
Нет.
Он посмотрел прямо на нее. Она была скальпирована, череп проломлен (а мозг отсутствовал, не забывай об этом), глаза закрыты, лицо превратилось в кровавую маску, и она ухмылялась.
Ее веки поползли вверх.
- Ты мертва! - завопил он.
У нее отвисла челюсть. Ее язык высунулся. На кончике языка лежал ключ от наручников.
Он потянулся за ним.
Зубы Селии сомкнулись на его пальцах. Вскрикнув от боли, он отдернул руку. Из обрубков трех откушенных пальцев брызнула кровь.
Он с ужасом посмотрел, как она пережевывает его пальцы.
Подвал внезапно погрузился во тьму.
Он услышал, как скрипнула лестница.
- Кто здесь? - крикнул он.
Ответа не последовало, но Роланд знал, кто это был. Он все понял. Он начал хныкать.
- Оставьте меня в покое! - воскликнул он. - Убирайтесь!
Насмешливо напевая, голос во тьме скандировал:
- Я та-а-ак не думаю-ю-ю.
Голос Даны.
- Ты-ы-ы сейча-а-ас умрешь, - присоединился Джейсон.
Голоса доносились с верхних ступенек подвальной лестницы, но что-то схватило Роланда за футболку (рука Селии?) и потянуло его. Он повалился вперед. На нее. Ее ноги сомкнулись вокруг него. Ее руки (почему они больше не были прикованы к нему наручниками?) схватили его за волосы и заставили опуститься лицом вниз. Вниз, к ее лицу. Она прижала его губы к своим и фыркнула. В рот Роланда хлынуло месиво из раздробленных костей его наполовину пережеванных пальцев.
Он начал задыхаться...
И проснулся, хватая ртом воздух. Какое-то мгновение он продолжал думать, что находится во сне.
Но лампочка все еще горела под потолком подвала. Он лежал не на теле Селии, а на бетонном полу возле нее. Он поспешно поднял руки. Хотя они обе сильно дрожали, ни одна из них не была закована в наручники, и все пальцы были на месте.
Он бросил взгляд в сторону подвальной лестницы. Там никого не было. Конечно же, нет.
Просто кошмар.
Когда Роланд сел, его голая спина отлипла от пола.
Он огляделся и поднял нож, но наручников не увидел. Потом он вспомнил, что оставил их наверху вместе с одеждой.
Он застонал, с трудом поднимаясь на ноги. Его тело было напряженным и холодным. Мышцы болели. Это было безумием - позволить себе уснуть здесь, внизу. Что, если он проспал всю ночь?
Однако он был уверен, что проспал всего час или два. У него еще будет достаточно времени, чтобы улизнуть под покровом темноты.
Он поднялся по лестнице в подвал так быстро, как только позволяли его затекшие мышцы, и открыл дверь. От яркого дневного света у него защипало глаза. Он съежился, закрыв лицо руками. Испытывая тошноту, он "увидел", как съеживается и рассыпается в прах, словно вампир. Ему хотелось отвернуться от света, броситься вниз, в уютную темноту подвала.
Но тепло было приятным. Он стоял, сгорбившись, в дверном проеме, и холод, казалось, покидал его тело. По мере того как холод отступал, уходила и паника.
Большой пиздец, - сказал он себе. - Но это еще не конец света.
Надо воспринимать это как вызов.
Именно так.
Он посмотрел на себя сверху вниз. Его обнаженное тело было багровым и покрытым запекшейся кровью.
Вызов.
Ему больше не было холодно, но внутри у него все дрожало, как будто он вот-вот зарыдает.
Если кто-нибудь увидит меня в таком виде...
Я что-нибудь придумаю.
О боже, как я мог заснуть? Как я мог проспать до утра?
Он потер липкое лицо, испустил дрожащий вздох и шагнул к дверям кухни. Прежде чем открыть их, он оглядел столовую. Прислушался. Убедившись, что он в ресторане один, он толкнул двери.
Рядом со стремянкой, пылесосом, ящиком с инструментами и банками с чистящими средствами он нашел несколько тряпок и старых полотенец. Несколько тряпок были грязными, но два полотенца казались достаточно чистыми. Он взял их с собой.
Он подошел к окну и выглянул наружу. Его сердце болезненно сжалось, когда он увидел машину на стоянке.
Машина Джейсона.
Он отвернулся от окна. Его рубашка, брюки и наручники валялись на полу рядом со смятым одеялом. Аккуратно сложенное платье Селии лежало на барной стойке.
Роланд взял свою футболку. Это была одна из его любимых, оранжевая с напечатанным под красочной, чудовищной физиономией, слоганом "Доверься мне". Она была жесткой от засохшей крови. Он уже собирался бросить ее, когда ему в голову пришла идея.
Почему бы не надеть свою окровавленную одежду? В ней он, наверное, мог бы дойти до своей комнаты в общежитии. При его репутации любой, увидевший его, просто решит, что это его очередной прикол.
Но его могут увидеть по пути в кампус. Горожане не знали о его репутации человека с чудаковатым поведением.
Пробормотав "дерьмо", он бросил футболку на пол.
Он знал, что сможет смыть кровь со своих волос и тела. Никаких проблем. Но ему нужна была одежда. Он знал, что одежда Джейсона находится в еще худшем состоянии, чем его собственная. Только на платье Селии не было крови. Ни за что, - подумал он. - Будет слишком сильно бросаться в глаза.
Будь у него хоть капля мозгов, он бы разделся, прежде чем "вскрывать" Джейсона.
Он чувствовал себя загнанным в угол.
Должен же быть какой-то выход. Соображай!
Там, где есть проблема, есть и решение. Должно быть.
Проблема. Я не могу уйти отсюда в окровавленной одежде. Я не могу уйти отсюда голышом. Я не могу надеть платье Селии.
Почему это проблема? Потому что если меня увидят не те люди, меня могут арестовать.
Решение?
Очевидное. Не попадаться никому на глаза. Оставаться здесь. Ну, скажем, часов до трех ночи.