Через несколько миль, проехав мимо знака, приветствующего гостей Мерфрисборо, он свернул налево на Комптон-Роуд и снова испытал неприятные чувства, проезжая мимо "Госпиталя Ветеранов", где он провёл некоторое время после возвращения из Вьетнама в 1972 году. С этим местом были связаны не самые приятные воспоминания. Хотя он и не думал, что вновь оказаться здесь будет настолько неприятно. Ему пришлось приложить некоторые усилия, чтобы перестать так крепко сжимать зубы. Когда здание госпиталя осталось позади, он снова смог сконцентрироваться на настоящем.
Через десять минут он свернул направо на Чарч-стрит и оказался в самом центре Мерфрисборо. Он нервничал, хотелось поскорее со всем этим покончить, но он постарался взять себя в руки и сбавил скорость до допустимой нормы. Периодически он всё же нарушал скоростные ограничения, особенно на тех улицах, где допустимая скорость была до смешного низкой. Главное, не вызывать подозрений у представителей закона. Да, превышение скорости в таком случае идея не из лучших, но и ехать слишком медленно нельзя, того и гляди примут за излишне осторожного пьяного водителя. Люк ехал по лабиринту привычных улиц, а мимо проносились знакомые дома, погружая его в горькие и радостные воспоминания из прошлой жизни.
Здесь он вырос.
Ехать по мёртвым ночным улицам было для него необычно. Давненько он этого не делал. Он, словно попал в заброшенный музей собственного прошлого, мозг с легкостью воссоздавал образы из его молодости. Вот он летит по этим улицам на своём велосипеде "Schwinn". Воспоминание оказалось таким ярким, что он почти услышал, как шумят по ветру бейсбольные карточки, засунутые между спицами колёс.
Дом Уилхотов располагался в самом конце тихой улицы одного из спальных районов города. Дома здесь были по большей части одноэтажные, в стиле "ранчо", построенные не один десяток лет назад. Многие из здешних семей жили здесь уже на протяжении нескольких поколений. Подъезжая к дому Люк в целях предосторожности выключил фары и сбавил скорость. Видя, что в доме не горит свет, он облегченно вздохнул. Значит, никто не стал дожидаться возвращения Кельвина. Кроме того, это могло означать, что сегодняшний поступок Кельвина был его собственной инициативой и ни старик Уилхот, ни кто-то другой из его семьи не знал об этом. Значит, осуществить задуманное будет куда проще. Он свернул на подъездную дорожку, вышел из пикапа, осторожно закрыл за собой дверь и отпёр замок ключом Кельвина.
Оказавшись в доме, он включил фонарь и внимательно осмотрел помещение. Это заняло совсем немного времени. Старик Уилхот и его жена Уилма спали наверху в главной спальне, больше в доме никого не было. Всё складывалось так удачно, что казалось будто здесь не обошлось без вмешательства высших сил, будто сам Господь хотел, чтобы у Люка всё получилось. Люк отчаянно ухватился за эту мысль. Эти люди несправедливо обвиняли его в том, что он не делал, на протяжении долгих-долгих лет. Если рассуждать в этом ключе, то он просто восстанавливал справедливость, хотя и таким жестоким способом.
Когда Люк вошёл в спальню, старик зашевелился во сне и пробормотал что-то бессвязное. Люк сунул фонарь за пояс джинсов, выхватил из-под головы старика подушку и с силой опустил её ему на лицо и только тогда старик проснулся, а из подушки послышались сдавленные крики. Люк приставил к подушке дуло пистолета и произнёс:
- Это всё ты. Ты сам во всём виноват, - он спустил курок.
Старик затих. Уилма проснулась, села на кровати и в ужасе ахнула. Люк залез на кровать. Удар кулака в перчатке пришёлся ей прямо в лицо, раздался громкий хруст сломанного носа, и она упала на спину, кровь заливала ей лицо. Люк схватил другую подушку, прижал к её лицу. Он не стал стрелять второй раз, он просто сидел на Уилме и душил её подушкой, пока она не перестала двигаться. Затем он отбросил подушку в сторону и пощупал у женщины пульс. Убедившись, что она действительно мертва, он вернулся в гостиную и чуть отодвинул занавеску, выглянул во двор. Снаружи было тихо. Однако он постоял так ещё несколько минут, на всякий случай, вдруг полиция уже в пути. Убедившись, что одиночный выстрел в ночи не заставил никого из соседей вызвать полицию, Люк вышел на улицу и вытащил из багажника труп Кельвина. На этот раз он нёс его на руках. Это потребовало серьёзных физических усилий. Спина ныла, но Люк не хотел, чтобы полиция обнаружила следы того, как тело волокли в дом.
Стояла тёплая летняя ночь.
К тому времени, как Люк снова оказался в доме, пот тёк с него ручьями, заливая глаза. Он принёс Кельвина в спальню родителей и начал устраивать декорации. Как и всё оружие Люка, а у него был не один пистолет, его "Магнум" .357 не был зарегистрирован, ему не нравилась мысль о том, что кто-то где-то будет знать, как он пытается защитить себя. Это тоже было следствие его глубокой паранойи, которая возникла после суда. Он больше не верил никому, даже людям в форме. Чёрт! Особенно людям в форме. Тщательно протерев оружие, он вложил его в холодную руку Кельвина, его указательный палец на спусковой крючок. Его план был предельно прост: Кельвин был трудным подростком, он из-за чего-то в пух и прах разругался с родителями, ситуация вышла из-под контроля и в итоге он убил их во сне. Придя в себя, он осознал, что натворил и, убитый горем и раскаянием, застрелился из того же пистолета, из которого застрелил своего отца. Выяснив, что оружие не зарегистрировано, никто не удивится, это в порядке вещей и ничто на свете не заставит заподозрить Люка. Довольный своей работой Люк встал и направился к выходу из спальни.
Внезапная мысль заставила остановиться его на полпути к двери.
Разочарование и отвращение читались на его лице. Он понял, что упустил очень важную деталь. Он вернулся, опустился на колени перед Кельвином, перевернул его и посвятил фонариком ему на спину. Вот оно, выходное отверстие пули.
Да чтоб тебя!
Пуля .357 калибра прошла навылет, и эта чёртова пуля так и осталась валяться где-то в лесу за трейлером. Люк не был экспертом в криминалистике, но понял, что для экспертизы нужна будет пуля, которая убила подростка, или пуля, которую можно принять за ту, что убила подростка. Люк обхватил пальцами руку Кельвина, сжимающую пистолет и прижал ствол к его животу, стараясь попасть в то же самое место. Это было рискованно. Сама мысль о том, чтобы сделать ещё один выстрел, ему не нравилась. Сперва удача была на его стороне, но испытывать судьбу во второй раз не хотелось.
Но разве у него оставался выбор?
Выбора не было, в этом-то вся загвоздка. И он это сделал. Сделал и тут же выскочил из дома.
Дом, в котором он вырос, был всего в трёх улицах от дома Уилхотов. Опустив голову, он быстро шёл в том направлении. По пути ему попался лишь один дом, в котором не спали, в одном из окон горел тусклый свет. Проходя мимо он не сводил взгляда с этого окна, но никакого движения внутри не заметил. Собаки, сидящие на цепях и свободно гуляющие на ограждённых территориях, лаяли, когда он торопливо проходил мимо их домов. Это не слишком волновало Люка. Хор собачьих голосов ночью - обычное дело для таких районов. Собакам просто скучно, вот они и разговаривают друг с другом. На это, чаще всего, просто не обращают внимание.
В доме номер 3366 по Монтгомери-стрит горел свет. Весь дом светился как салют на День грёбаной Независимости. Ну конечно, Джордж Бенсон как член профсоюза получал хорошую пенсию и по ночам он всегда бодрствовал, по крайней мере так было раньше, когда Люк ещё время от времени сюда наведывался. На первый взгляд, ему показалось, что здесь ничего не изменилось, на это он рассчитывал. По плану Джордж должен был отвезти его домой. У них были разногласия, причём серьёзные, были даже случаи с применением насилия, но что не говори, кровь не водица и родство что-то да значит. Отец поможет ему, он был в этом уверен. Люк поднялся по ступенькам к входной двери, громко постучал. Прошло несколько минут, но никто не отзывался, хотя внутри явно не спали. На стареньком патефоне играла заезженная пластинка, играла песня "Walking the Floor Over You". Эрнест Табб - один из его любимых певцов. Отец постоянно слушал его, особенно когда был настроен сентиментально, хотя это и не очень соответствовало его поведению. Песня закончилась и тут же началась другая - "Drivin Nails in My Coffin". Может быть, он просто напился до отключки и действительно не слышал стук, хотя, вероятнее всего, он просто решил его проигнорировать. Мало ли кто шляется по ночам? Люк не мог его в этом винить. Старик был мерзким, он его ненавидел, но в этом случае его поведение было вполне оправданным. Когда в дверь кто-то стучится в такой поздний час - жди беды или плохих новостей, но у Люка не было выбора, кроме как продолжать действовать по плану. Он постучал сильнее и громко сказал, чтобы музыка не заглушала его голос:
- Пап, это я Люк, нужна помощь.
Прошло ещё несколько минут и Люк уже готов был сдаться, когда за дверью послышались шаги ботинок и скрип деревянного пола в прихожей. Дверь открылась и на пороге появился Джордж Бенсон. Лицо у него было хмурое, сморщенное, красное.
- Сын, какого дьявола ты здесь делаешь в такое время?
- У меня проблемы.
Хмурое выражение на лице старика смягчилось, и он почти целую минуту смотрел на сына, думая о чём-то своём. От него несло дешёвым пивом, наверное, "Old Style" - его любимое. Он пьёт его чуть ли не с пятидесятых. Наконец он затряс головой и освободил проход.
- Ну, заходи.
Люк вошёл в дом и закрыл за собой дверь. Гостиная напрямую примыкала к прихожей. Войдя в гостиную, Люк едва не вздрогнул от ощущения будто переместился в прошлое. Последний раз он был здесь лет десять назад, но насколько он помнил, в комнате практически ничего не изменилось. Мебель - мать покупала ещё в начале шестидесятых - осталась та же, хотя и выглядела более потрёпанной, на стенах висели всё те же фотографии в рамках. С некоторых снимков на Люка смотрела его младшая версия. На паре фото он даже улыбался. Теперь же при взгляде на эти чёрно-белые снимки ему казалось будто на них изображены незнакомцы. Нет, если подумать, ощущение было ещё более странным. Будто бы жизнь, запечатлённая на этих фотографиях, принадлежала не ему, а кому-то другому, будто это всё происходило на другой планете.
Из большого телевизора "Зенит", напротив пыльного дивана, доносились звуки какого-то позднего фильма, что-то о гангстерах с Питером Лорре и Хамфри Богартом в главных ролях. Телевизор был очень старой модели, на четырёх ножках. Люк подошёл к патефону и снял иглу с пластинки. Голос Эрнеста Табба, смешанный с шорохом пластинки, затих.
- Садись, сын, я принесу нам пива.
Люк постоял немного, пока отец не вышел из комнаты. Он был слишком взволнован, чтобы спокойно сидеть, поэтому подошёл к книжным полкам, на которых тоже стояли фотографии. Прикусив нижнюю губу, он рассматривал фото этих улыбающихся инопланетян.
- Держи, сын.
Люк вздрогнул при звуке отцовского голоса. Он не знал, что старый пьяница может ступать настолько тихо. Отвернувшись от фотографии, он взял из рук отца банку "Old Style".
- Спасибо.
Джордж открыл свою банку, сделал большой глоток, поперхнулся и сморщился.
- Ну давай, рассказывай, что там у тебя за проблемы?
Люк открыл пиво и немного отхлебнул. Не то, чтобы он не хотел пива, просто нужно было оставаться трезвым, пока всё не утрясётся, и он не окажется дома в безопасности. Но он всё же сделал ещё пару глотков, обдумывая, как объяснится перед отцом. Он пытался придумать какую-нибудь правдоподобную историю, но на ум ничего не приходило. Перед глазами у него внезапно возникла картина: он разряжает свой .357 прямо в подушку на лице старика Уилхота. Банка выскользнула из его руки, по-прежнему в перчатке, упала на пол и покатилась по ужасному горчичному ковру. Чудовищная волна горя и сожаления накрыла его и не в силах больше сдерживать набор эмоций он упал на колени и закрыл лицо руками. Он услышал, как отец с отвращением выдохнул и сказал:
- Ух! Да что за чёрт?
Люк продолжал всхлипывать, пока Джордж Бенсон не хлопнул его по голове. Это было не утешительное похлопывание, старик отвесил ему хорошую оплеуху. Физическая боль ошарашила Люка и эмоции отошли на второй план. Последний раз отец бил его ещё до того, как его отправили во Вьетнам. Боль сменилась кипящей яростью. Он поднялся на ноги, трясущиеся руки сами сжались в кулаки. Джордж ухмыльнулся.
- Мне с тобой драться не с руки, сын. Чёрт возьми, я и сам знаю, что теперь ты бы с лёгкостью мог надрать мне задницу. Но, если ты действительно в беде, то говори и нечего раскисать тут как тряпка.
Люк с трудом выдохнул и ярость слегка успокоилась, отец был прав, и он знал, что в этой ситуации отбрехаться ему не удастся.
- Отвези меня домой. Я... - он скорчил гримасу, - я убил старика Уилхота и всю его семью.
На лице отца отразилось лёгкое удивление. Ни шока, ни отвращения. Старик ответил не сразу. Он внимательно, с любопытством разглядывал сына и размышлял о чём-то. Люк воображал, что, должно быть, думает сейчас отец. Его беспокойство снова стремительно нарастало, когда отец наконец нарушил тишину. Его слова показались бессмысленными.
- Ты это сделал ради меня?
Люк нахмурился.
- Что?
Джордж допил пиво и скомкал банку.
- Ты слышал, что я сказал, парень. Ты прикончил старика ради меня?
Люк нахмурился ещё сильнее.
- За каким бы дьяволом мне делать это ради тебя?
Отец снова взглянул на него испытующе.
- Чтобы защитить меня, разумеется. Я что, не прав?
Люк пытался понять почему разговор принял такой неожиданный поворот. Несколько секунд он смотрел на отца, изумленно раскрыв рот. Может быть, старик пьяный в стельку и просто не расслышал его? Да нет, не похоже на то. Люк оставался в недоумении, пока его не посетила шокирующая мысль и, как только эта мысль пришла ему в голову, он понял, что так оно и есть. Картинка сложилась идеально, и он не понимал, как же раньше об этом не догадался.
- Это был... Это был ты? - проговорил Люк сквозь стиснутые зубы. - Ты "Психопат из Южного округа", да?
- Думаю, ты прав, сын. Чёрт тебя дери! Я думал, что ты давным-давно всё понял и прикончил старика ради меня. Вот дерьмо! А ведь на секунду мне даже показалось, что будто бы я горжусь тобой, - Джордж смеялся, - ну, что ж стоишь, разинув рот, дурачок ты такой? Только не говори, что ты сердишься на своего папу.
В течение нескольких секунд многое пронеслось в голове у Люка. Больше всего это напоминало документальный фильм о его детстве. Главным мотивом этого фильма было постоянное садистское жестокое желание отца испортить сыну жизнь. Испортить буквально во всём. С одной стороны - физическая боль. Отец зверски избивал его в детстве, когда он был ещё слишком мал, чтобы дать сдачи. Периодически он трогал его там, где не следует. Эти моменты Люк старался никогда не вспоминать. Он всегда издевательски реагировал на любое событие в жизни сына и в том числе на оценки, когда он приносил домой "хорошо" вместо "отлично". Но это всё ерунда, по сравнению с глумлением над сыном после того, как его жестоко отвергла самая красивая девочка их района. Заставлять сына плакать - оставалось самым приятным развлечением Джорджа Бенсона долгие-долгие годы. Он идеально отточил этот навык, методично уничтожая самооценку сына и делая всё, чтобы он вырос никому не нужным отшельником. Что в итоге и произошло. Закапывание мёртвых девочек возле его дома было кульминацией всему, окончательным выражением презрения и самым изощрённым способом отравить ему жизнь. Джордж снова засмеялся, его лицо раскраснелось ещё сильнее.
- О, ты бы видел выражение своего лица, сын. Тебе будто хорошего пинка отвесили, - он фыркнул, - было времечко, когда ты постоянно ходил с такой рожей.
Люк бросился на старика, налетел на него со всей силы и повалился вместе с ним на пол. Драка была жестокая. В первые секунды отец даже успел нанести Люку пару резких отрывистых ударов, хотя и был застигнут сыном врасплох. Но Джордж оказался прав - он был слишком стар, чтобы теперь одолеть сына. Люк с лёгкостью принял эти несколько ударов и вскоре отвоевал инициативу, залез на старика сверху и принялся месить лицо ублюдка кулаками. Он разбил ему нос, разорвал губу, сломал челюсть и выбил несколько зубов. Из глубоких царапин на багровых щеках старика лилась кровь. Наконец он затих и Люк принял это за попытку сдаться, но осознание собственного превосходства ничуть не убавило ярость и Люк ещё какое-то время продолжал бить кулаками лицо, уже изменившееся до неузнаваемости. Лишь когда у него устали руки, удары стали реже и слабее. Он бессильно опустил руки вдоль тела и всё закончилось. Каждая рука весила центнер. Несколько минут он просто сидел, тяжело дыша и в ступоре разглядывая лицо отца. Осознав наконец, что Джордж Бенсон мёртв, Люк моментально вышел из ступора, сдавленно охнул и зарыдал. Так продолжалось какое-то время. Хотя отец Люка и был бесполезным куском дерьма, он всё же был последним его живым родственником. В эту унылую минуту ему показалось, что забить до смерти старика - это идеальное завершение его, Люка, дерьмовой жизни. В мире не осталось ни единого человека, который заботился бы о нём, пусть даже таким вот изощрённым образом. Ни семьи, ни друзей, лишь собаки его любят. Он плакал и проклинал старика, позволив себе наконец выплеснуть всю досаду и разочарование, которые скопились в нём за долгие годы, и отчаянно оплакивал ту жизнь, которая могла бы у него сложиться, если бы его воспитывали достойные люди.