У Павла Мироновича вспотели ладони, но углубиться в размышления о высших властях он не успел, так как на столе зазвонил телефон. Сняв трубку, Тернов услышал милый капризный голосок:
Павлуша! Голубчик! Ты не забыл своего пупсика? Я только что от модистки. Представляешьона утверждает, что в нынешнем сезоне в Париже будут носить сиреневое! Ты слышишь меня? Непременно приезжай быстрее, а то умру со скуки! И пока ты не скажешь мне, что шляпочка, которую я купила, мне к лицу, я буду так несчастна, так несчастна!
Погоди, душа моя. Тернов, наливаясь пунцовой краской, косился на дверь, в проеме которой мялся неизвестный посетитель, подталкиваемый Лапочкиным. Буду непременно.
Ты целуешь своего пупсика? Целуешь? не унималась капризная подружка следователя. Ну скажи мне: я тебя целую! Целую губки! Ты чувствуешь, я складываю их бантиком! Ну же!
Тернов, слушая телефонную воркотню и всматриваясь в мрачных мужчин на пороге, почему-то представил себе проклятый бантик на кочерге.
Всегда к вашим услугам, пробормотал он и опустил трубку на рычаг.
Настроение его еще более ухудшилосьтеперь вечером предстоит объяснение с норовистой красоткой, придется просить прощения. К этой неприятной мысли примешивалось сознание тайного греха. «И как я мог так низко пасть? Как мог? вопрошал мысленно свою совесть молодой следователь. Снять пошлое гнездышко, завести пошлую содержанку из плохих актрис? Об этом ли я мечтал в юности? Куда исчезли мои либеральные идеалы?»
Господин Тернов, выступил вперед Лапочкин. Шафер Иустин Немытаев, хозяин чайной, доставлен по вашему распоряжению.
Садитесь, Тернов, переживая внезапное осознание своего, незамеченного им самим, падения в моральную бездну, сдержанно кивнул.
Иустин Петрович принес ценные сведения, подсказал Лапочкин, пристраиваясь за столиком у стены на месте отсутствующего по случаю инфлюэнцы письмоводителя. Лапочкин даже взял лист бумаги и приготовился писать протокол.
Доставленныйприземистый, плотный человекнеуверенно присел на краешек стула у начальственного стола. Толстые, короткие пальцы беспокойно теребили снятую шапку. На лысине, окруженной венчиком черных волос, поблескивали капельки пота. Красноватое, лоснящееся лицо снизу было окаймлено широкой черной бородой, короткий нос картошечкой, темные глаза. «Какой-то колобок с бахромою, а не лицо», мрачно подумал Павел Миронович и начал допрос:
Что вы можете сказать, господин Немытаев, по поводу случая с Ардалионом Хряновым?
Господин Немытаев достал из кармана сложенный вчетверо носовой платок и старательно промокнул лысину.
Да что уж тут скажешь. Убытки потерпел. Свадебное угощение до поминок не сохранится. Да Бог с ним, чего уж об убытках печаловаться. Колобок перекрестился, поднес платок к носу, осторожненько высморкался. Тут человек погиб страшной смертью. Да еще накануне венчания А считал себя счастливейшим из смертных. Невеста-то егосущий ангел. И красавица необыкновенная.
Как зовут невесту?
Препедигна Ильинична Толмазова. Проживает в меблированных комнатах Будановой, на Звенигородской. Самолично отвез красавицу из церквивсю в слезахдомой.
А второй, второй шафер был?
Был, приезжал в церковь, да только потом уехал. Вроде бы искать жениха. Разбушевался он. Боялся я, прибьет товарища. Да напрасно он и ехал. Разве Ардалион Ардалионыч мог проспать венчание? Ужас-то какой! И откуда звери такие берутся?
Иустин Петрович шафером быть согласился у покойного, потому что неплохо его знал. Не только по молве народной, пояснил Лев Лапочкин, а и лично. По воскресеньям тот вечером в чайную захаживал. Накануне венчания, правда, не было, да его и не ждали.
Лапочкин прекратил строчить протокол, подмигнул, встал из-за стола и бочком выскользнул из кабинета.
Покойный один приходил? оживился Тернов.
Один, подтвердил Иустин. Иногда с господином Замориным, иногда с околоточным или с ветеринаром Тоцким, он-то и позван вторым шафером.
А были ли у него недоброжелатели?
Иустин выпучил глазки и заелозил на стуле.
Откуда? Он был человек смирный, хотя и скучноватый.
Хорошо, Иустин Петрович, а как покойный относился к политике? Интересовался?
А как же! Очень даже интересовался!
Сочувствовал социалистам?
Упаси Боже! воскликнул несостоявшийся шафер. Очень хвалил суд за обвинение Стесселя в сдаче Порт-Артура. Говорил, что и других генералов надо бы расстрелять. А если немного выпивалкак же без этого, под чаек хорошо идет! любил рассуждать о будущем России, о преобразованиях всяких. Говорил, мелкими поправками русский народ не переделаешь. Нужно исхитриться саму основу его изменить, корни ковырнуть. По правде, я мало его понимал, но одну его присказку помню: мол, сколько зла русскому народу принесла одна буква «ер», столько все татаро-монголы не принесли. Вот ведь и скучноватый человек, а тоже душа живая, с рюмочкой и пошутить мог.
Чушь какая-то, глянул растерянно на возникшего в дверях Лапочкина следователь.
Истинная чушь, ваше высокоблагородие, поспешил согласиться помощник, бред, пьяный понос.
Возможно, я что-то и перепутал, смутился Немытаев, только господин Хрянов состоял даже членом какого-то Союза либеральных ветеринаров. Господин Тоцкий говорил, у него проверьте.
Что-то я не знаю такого Союза, Тернов с сомнением покачал головой. А ветеринарам-то на кой черт либерализм?
Немытаев быстро перекрестился.
А как покойный относился к деятельности Государственной Думы?
Критиковал, Иустин вздохнул, всеми был недоволен. То не тем господа депутаты занимаются. То мыслят мелко. Один раз даже сходил на заседание, собственными ушами послушал. Рассказывал, как два депутата изобличали друг друга в разной грязи.
Может, и с самим Милюковым встречался? шутливо, небрежным тоном, поинтересовался Тернов.
Не. Не слыхал. Зачем ему Милюков? Тот все шумит да по заграницам порхает. Не до России ему. Иустин понизил голос и сообщил:В одной газете даже писали, будто он русские секреты американцам продал!
Да что вы шепчете! рассмеялся Тернов. Об этом многие газеты писали, это не тайна.
Тернов уже собирался сказать Немытаеву о письме от Милюкова, найденном в квартире покойного, но тут увидел Лапочкина: тот, стоя за спиной посетителя, округлил глаза и приложил палец к губам.
А что вы думаете об орудии убийства? О кочерге с бантиком? подал голос Лапочкин.
Кабы такая кочерга где по близости водилась, непременно бы знал, открестился Немытаев, народ у нас ушлый, глазастый, языки чесать любит Не, эта кочерга откуда-то принесена, не наша.
Тернов глубоко вдохнул, уставился на начищенные сапожищи ценного свидетеля.
Место для убийства такое неудачное, невыгодное, сказал он обиженно, исключает версию грабежа. Да и нападение социалистов маловероятноони предпочитают среди бела дня бомбы метать да постреливать.
Уж не знаю, как вам помочь, ваше высокоблагородие, поник Иустин, бесполезный я человек, как жена моя всегда говорит. Христа ради, отпустите меня, толку все одно нет. А жена меня со свету сживет: долго прохлаждался, выручку теряем
Неужели вы боитесь своей половины?
Как не бояться-то? едва ли не заскулил Иустин. Какой год уж муку адскую терплю. Клиенты думают, она у меня аки агнец Божий тиха и скромна, а она казни чудовищные мне изобретает! Стыдно сказать! И ведь никак ее не уличить, проклятую!
Как же вы терпите такую жизнь? нахмурился Тернов.
Да привык уж, привык, на все Божья воля, залепетал мужичина, тяжело, конечно, но бить нещадно приходится. После экзекуции дня два шелковая да любящая. А потомопять за свое, злыдня.
Похоже, ей нравится, когда ее лупят, хмыкнул Лапочкин, я таких баб много видел.
Но это психическое отклонение! возмутился Тернов. А вы, вы, милостивый государь Иустин Петрович, хоть бы учиться бабу свою отправили, в воскресную школу, что ли, поумнела бы. И вы бы от своей привычки к рукоприкладству избавились. А то, знаете ли, нехорошо получается: такой видный и достойный человек, а так низко пали.
Нам выше никак нельзя, понурился Иустин, посмешищем окрестным станешь. Да и я битую жену еще больше жалею.
Тернов досадливо махнул рукой и встал. Поднялся и посетитель.
Я могу идти?
Ступайте, голубчик, ступайте, Тернов потерял интерес к свидетелю, если что интересное вспомните, увидите или услышите, не сочтите за труд оповестить.
Всенепременно, ваше высокоблагородие, не извольте сомневаться. Пятясь задом к дверям, Иустин мелко дергался склоненным корпусом вниз, в голосе его звучало ликование.
Когда дверь за посетителем закрылась, следователь исподлобья взглянул на Лапочкина.
Что скажете, Лев Милеевич?
Лапочкин потер ладони и тихонько засмеялся:
Очень интересное дельце вырисовывается, ваше высокоблагородие. Чую, прославимся, если поймаем преступника.
Как же его вычислить, преступника-то?
Только через невесточку покойного, только через невесточку. Я, как услышал, что она в меблирашках обитает, сразу шуганул, к канцелярскому телефону. Позвонил в адресный стол, кто такая, спрашиваю? Мне отвечаютдочь помещика из Саратовской губернии. Девица достойная. А потом и в меблирашки.
Не хочу я к ней сейчас ехать, занервничал Тернов, она небось в истерике лежит, а я женских слез не выношу.
Не извольте беспокоиться, поспешил утешить начальника Лапочкин, девица ныне отсутствует дома.
Как отсутствует? удивился следователь. Куда же она девалась? Ее же этот Иустин прямо по адресу доставил!
Ну так то с час назад, а может, и более, мягко подчеркнул Лапочкин. Так мадемуазель Толмазова изволила переодеться и отправилась на выставку гигиенических средств в сопровождении двух отроков.
Что за черт? Глаза Тернова полезли на лоб. А отроки-то откуда взялись?
Видимо, и на венчании неудачном были, а потом из жалости девушку решили сопроводить. Да вы не подумайте ничего плохого, может, родня, ее земляки, видимо, еще до приезда списались.
И все-таки, Милеич, как хочешь, но что-то здесь не то! воскликнул Тернов. У меня в голове не укладывается! Как в таких обстоятельствах можно ехать с мальчишкамипусть и землякамиразвлекаться?
Вы, дорогой Павел Мироныч, не принимаете во внимание один простой факт: девица-то еще ничего не знает о смерти своего Ардалиона! Считает, что жених передумал. Эка невидаль! Да в Петербурге еще миллион женихов!
Да, поник Тернов, если девица Толмазова хороша собой, как говорят, то, может, и Ардалиона занудного с радостью не дождалась. Не о таком мечтала в своей глуши! Но все-таки сразу да с двумя молокососамина выставку?
Лапочкин тяжело вздохнул:
Эх, Павел Мироныч, не знаете вы женской души! Вот моя покойная супружницацарствие ей небесноетоже всегда от плохого настроения излечивалась шатанием по магазинам. Ходит час, другой, мелочь какую-нибудь купит, а вернется в настроениях!
В сознании следователя мелькнула мысль, что и его Лялечка, если огорчилась, то, вероятно, опять к модистке отправилась И вечером уже будет в хорошем настроении. Молодой следователь забыл о своих морально-нравственных терзаниях и теперь с большей снисходительностью думал о своей пламенной страсти. Чертовка Лялечка была так эротична, так магнетична! В ее ласках есть и огонь, и здоровый животный напор! Нет, решительно невозможно отказаться от встреч с черноглазой красавицей! Когда она лежала на атласном покрывалев черном шелковом хитоне, с обнаженными полными руками и круглыми икрами, грациозно выгнув спину и опершись головой на ладоньне было ли в ней чего-то от пантеры? Павел Миронович великолепно помнил, что именно в такие моменты его охватывала непобедимая дрожь. Будто он ожидал нападения хищника, готового разорвать его на части!
Что же делать-то? вынырнул из своих мыслей следователь.
Вам, Павел Мироныч, сегодня уже пора отдохнуть и подумать. А я сбегаю еще и в меблированные комнаты, повынюхиваю что-нибудь да на красотку погляжу. Может, ниточка какая-нибудь и появится?
Тернов с благодарностью взглянул на помощникастарый служака отводил глаза, будто что-то скрывал.
Так и поступим. Тернов расстегнул верхнюю пуговицу мундира. Только ответьте мне на последний вопрос, Лев Милеевич! Когда на столе покойника вы перебирали бумаги, фотографии этой Препедигны там не видели?
Никак нет, господин Тернов!
А ведь если покойный нашел невесту через «Флирт», у него должна быть ее фотография! Таково условие публикации брачного объявления!
Фотографии не было. Лапочкин явно расстроился, но ненадолго, неожиданная идея сверкнула у него в мозгу. Может, он ее у сердца носил? При осмотре тела, в темноте, могли и упустить. И она теперь вместе с мертвецом в покойницкой?
Позвонить туда, Тернов выразительно поглядел на телефонный аппарат.
Лапочкин взялся за трубку, но прежде, чем ее поднять, тихо спросил у начальника:
Вы, Павел Мироныч, думаете, убийца охотился за фотографией красавицы? Полагаете, что негодяй завладел трофеем? Похитил его у трупа Ардалиона?
Глава 5
Морозный колючий воздух, пропитанный живыми городскими запахами, пробрался в легкие Самсона Шалопаева. Вопреки ожиданиям организм его вдруг потерял вялость и расслабленность, что накопились за недели болезни. Низкое солнце било в глаза, под ногами похрустывала ледяная корка, затянувшая утреннюю слякоть.
Укутай горло получше, услышал Самсон рядом голос друга. Идти можешь?
Не только могу, но и хочу! Хочу идти по городу, смотреть на красивых женщин в нарядных шубках, на их румяные щечки.
Экий ты романтик, братец, думая о чем-то своем, пробубнил Фалалей.
Станешь романтиком, когда две недели проведешь в лапах сестер-евангелисток.
Фалалей присвистнул и повлек собеседника по тротуару вперед.
Так ты не в Боткинских валялся? А в Евангелической больнице? Впрочем, она ближе да и побогаче. Любит тебя Ольга. Денег на тебя не жалеет! Ну смотри, теперь расплачиваться придется! Натурой.
Одним грехом больше, одним меньше, сконфуженно откликнулся Самсон, щурясь на солнце.
Фалалей расхохотался.
Так тебя там сестрички не милосердием лечили, а другими местами? То-то ты с лица схлынул.
А что я мог сделать? В бреду был! В жару метался, сил не было отбиваться! Как я теперь в глаза своей Эльзе гляну! Она мне измены не простит!
Ну об измене у тебя на лбу не написано, развеселился пуще прежнего Фалалей, а потом, ты ведь еще не нашел свою возлюбленную, может, никогда и не найдешь.
Найду, обиделся Самсон. Лучше бы помог другу.
Фотографию ты мне показывал, помню. Но не встречал таких, а то бы на руках тебе принес! Ха-ха-ха!
А куда мы идем? спросил Самсон.
Уже пришли! В ресторан, друг мой! Обедать! Не все ж соловьев баснями кормить!
Самсон хотя и не отставал от фельетониста, но продолжал с ним пререкаться.
Но госпожа Май велела нам отправляться к этой невесте покойника.
Подождет, никуда невеста не денется, цинично отмахнулся Фалалей и помог Самсону размотать шарф.
В Приказчицком клубе, облюбованном петербургскими журналистами, Самсон уже бывал с Мурычем. Ему здесь нравилось: зеркала, пальмы, мраморные аркады вдоль стен, будто и нет зимы за зеркальными окнами, наполовину затянутыми желто-зелеными портьерами с золотой бахромой, будто всегда здесь лето. Да и журналистов в ресторане знали в лицо, привечали особливо, вот и теперь шустрый официант подхватил их у входа и проводил в обеденный зал, устроил неподалеку от камина, принял заказ, порекомендовал удачно получившийся сегодня ростбиф.
В ожидании заказа Фалалей пояснил:
Гуляем в честь твоего исцеления. Для меня это праздник.
Спасибо, расчувствовался Самсон. Кажется не две недели, а целую вечность провалялся с инфлюэнцей. Забыл, что значит пообедать по-человечески Но госпожа Май.
Пойми, дружище, невеста должна поплакать, пережить свое горе, озираясь в поисках знакомых лиц, втолковывал Фалалей. Откуда такая бесчувственность? Мало того, что венчание сорвалось! Мало того, что жениха убили! Мало того, что полиция сейчас там душу несчастной мотает! Так еще и мы пожалуем! Нате, здравствуйте, радуйтесь!