Красиво, оценил Панкратов.
Нет, сказочно! Он умел из всего сделать праздник. Знаете, почему я вам об этом рассказываю? Потому что мне приятно об этом рассказывать!.. Потом были разные дни, помолчав, продолжала она. Были совсем черные, когда его посадили. Но праздник всегда был с нами. Мне он очень непросто дался. Вы знаете, что я у него не первая жена?
Да. Я видел фотографию его первой жены в музее детского дома в Твери. Барбара Валенсия.
Она выжгла его душу. Как землю выжигает напалм. На ней ничего не могло расти. Мне пришлось отвоевывать каждый клочок земли у этой пустыни. Поливать каждую травинку, каждый росток. Прошел не один год, прежде чем он ожил.
А он ожил?
Да. Кто вам дал мой телефон? В справочнике его нет.
Писатель Ларионов.
Я чувствую себя перед ним виноватой. Он так хотел написать эту книгу.
И пусть бы написал.
Живым не ставят надгробные памятники. О живых книги не пишут.
Георгий погиб, осторожно напомнил Панкратов.
Для меня не погиб.
Сыновья были на похоронах?
Нет.
Они знают, что отец погиб?
Она нахмурилась.
Что, собственно, интересует Национальную алкогольную ассоциацию? Что вы хотите узнать?
Кое у кого есть сомнения в том, что Георгий Гольцов погиб, честно ответил Панкратов.
Очень интересно. Как он мог не погибнуть, если самолет разбился?
Мог. Если не сел в этот самолет. Я проверил, это сделать нетрудно.
Она ненадолго задумалась, потом твердо произнесла:
Мы продолжим разговор, если вы скажете, кто дал вам это поручение. Если не скажете, разговор закончим.
Не вижу причин скрывать. Его друг, генеральный директор «Росинвеста» Олег Николаевич Михеев.
Лицо Веры Павловны исказила гримаса презрения и гнева. Потемнели глаза, расширились крылья ноздрей, привздернулась верхняя губа.
Друг? переспросила она. Такой друг в жопу влезет и за сердце укусит!.. Передайте ему, что для него Георгий всегда жив! И он скоро об этом узнает!..
Глава четвертаяЛОВУШКА
I
О том, что его фамилия появилась в рейтинге журнала «Финансы», который регулярно публиковал списки самых богатых людей России, Олег Николаевич Михеев узнал совершенно случайно во время деловых переговоров с юристом из фирмы «Интеко». Речь шла в фармацевтической фабрике на юго-западе Москвы, которую Олег Николаевич уже считал своей, пока на нее не положила глаз жена московского мэра. Он долго думал, как выкрутиться из непростой ситуации, но ничего не придумал. Тягаться с Батуринойсебе дороже. «Росинвест» для нее семечки, она и не таких акул российского бизнеса харчила, не подавившись. Немного утешала мысль, что и Георгий с его изобретательностью и умением находить нестандартные решения не смог бы ничего придумать. Оставалось только одновыторговать приличные условия капитуляции.
В трудных переговорах имеет значения любая мелочь. Олег Николаевич понимал, что предлагать юристу для встречи свой офис бесполезно, не поедет. Ехать к ним в Никитский переулок унизительно, это все равно что заранее ставить себя в положение просителя. После некоторых пререканий договорились встретиться за ланчем в клубе на Остоженке, который раньше называли клубом миллионеров. Олег Николаевич был членом клуба. Он злился, когда приходило время платить годовой взнос, но клуб был очень удобным местом для переговоров с серьезными партнерами. Солидные, не бьющие в глаза показной роскошью интерьеры ресторана и уютные гостиные с каминами располагали к обстоятельности, а сам факт членства в клубе говорил о человеке не меньше, чем его банковский счет.
В том, что юрист «Интеко» согласился там встретиться, Михеев усмотрел свою маленькую победу. Он представил, как подъедет на Остоженку с опозданием минут на пять, когда юрист уже будет топтаться возле невозмутимого швейцара и охранника, водитель почтительно откроет ему дверцу «мерседеса», он извинится за опоздание: «Жуткий трафик, скоро придется пересаживаться на метро» и пройдет в клуб, небрежно бросив швейцару: «Этот господин со мной».
Но всё получилось совсем по-другому. Никакого юриста у входа не было, Михееву пришлось ждать его минут десять на ледяном ветру. Он подкатил на красном «порше-кайен», бросил ключи охраннику: «Припаркуйте недалеко, я ненадолго», небрежно извинился за опоздание: «Трафик, знаете ли, прямо беда» и беспрепятственно прошел в клуб мимо предупредительно открывшего ему дверь швейцара. Олег Николаевич поплелся следом за этим молодым жеребцом в клубном блейзере от Гуччи или Армани, чувствуя себя старым, плохо одетым и даже небритым. Дело, конечно, было не в возрасте и в одежде, на нем самом был костюм от Армани, а в том, что за юристом стояли «Интеко» и всемогущая Батурина, а за Михеевым не стоял никто.
Давайте к делу, предложил юрист, когда после ланча они перешли в каминную и бесшумный официант сервировал кофе. Ваши сорок миллионов долларов мы вам вернем, мы же не бандиты. Даже с процентами. Восемь процентов годовых устроят?
Вы знаете банк, где дают кредиты под такие проценты? поинтересовался Олег Николаевич. Скажите адрес, я побегу туда со всех ног.
Ладно, десять.
Двадцать.
Не наглейте, уважаемый Олег Николаевич, с нами лучше дружить, посоветовал юрист и сделал глоток кофе. Ни к черту. Как в «Макдональдсе», совсем потеряли класс. Двенадцать. Это всё.
Об упущенной выгоде речь вообще не идет?
О чем вы говорите? Какая упущенная выгода?
Я работал над этим проектом три года.
Бросьте. А то мы не знаем, как вы работали. Проплатили в аптекоуправлении, чтобы лекарства фабрики не брали на реализацию, вот и вся ваша работа. Вы вели фабрику к банкротству и привели.
Не докажете! буркнул Михеев.
А мы что, в суде? Хотите с нами судиться? Не советую, это я вам говорю как юрист. Гражданский иск может обернуться уголовным делом. По статье за рейдерство.
Такой статьи нет.
Есть, только называется она по-другому. Умышленное доведение до банкротства с целью последующего недружественного поглощения. Мошенничество в особо крупных размерах. Дорогой мой, у меня и в мыслях не было вас осуждать. Это бизнес. У кого-то такой, у кого-то другой. Только бизнес и ничего больше. Итак, мы договорились?
Мне нужно подумать.
Подумайте, легко согласился юрист. Только недолго, Елена Николаевна не любит ждать. Да не расстраивайтесь вы, что такое какая-то упущенная выгода для человека, попавшего в рейтинг журнала «Финансы»? Мелочь, не о чем говорить!
Журнала «Финансы»? переспросил Михеев. Это вы о чем?
Не знаете? Вот такова жизнь. Человек, можно сказать, осиян всероссийской славой, а ничего про это не знает. Последний номер «Финансов» видели?
Нет.
Так посмотрите. Вы там двести двадцатый или двести сороковой в списке, точно не помню. Это, конечно, не «Форбс», но как знать? Окажетесь и в «Форбсе», если будете себя разумно вести. А я буду всем рассказывать, что пил в клубе дрянной кофе с настоящим миллиардером, а мне никто не будет верить. Засим, дорогой Олег Николаевич, позвольте откланяться. Спасибо за ланч и содержательную беседу!
Юрист небрежно пожал Михееву руку и покинул каминную бодрой рысью, оставив Олега Николаевича в полном недоумении. «Какие к черту Финансы? Откуда я там взялся? Какая-то чепуха!»
Он допил кофе и вызвал официанта:
Счет, пожалуйста.
За всё уже заплатили.
Кто?
Ваш друг. Хотите заказать что-то еще?
Нет.
Тяжелое лицо Михеева потемнело от гнева и унижения. Ему будто еще раз сказали: «Знай свое место. Ты шестерка и всегда будешь шестеркой». Дело уже было не в двенадцати процентах и не в упущенной выгоде. Дело уже было вообще не в деньгах. Никаких денег он бы не пожалел, чтобы окоротить эту обнаглевшую от безнаказанности суку, подмявшую под себя всю Москву. «Елена Николаевна не любит ждать». Тварь. Кем бы ты была без мужа Лужкова? Тварь!
И как часто бывает, когда человека переполняют эмоции и смывают в сознании привычные границы между тем, что можно, и тем, чего нельзя, Олег Николаевич вдруг понял, что должен сделать. Это было еще не мысль, только предчувствие мысли. Но она таила в себе такие возможности, что Олег Николаевич похолодел от восторга. У него даже расправились плечи. Может быть, первый раз в жизни он почувствовал себя свободным.
Человек всегда чувствует себя свободным, когда деньги теряют над ним власть.
II
В офисе он затребовал все материалы по фабрике и долго сидел над ними, вникая во все детали. Фабрика выпускала препараты для психиатрических и онкологических клиник по лицензии канадского концерна «Апотекс». Приводились сложные химические формулы и непроизносимые названия, он в них не вникал. Его интересовало другоеспрос. Он, вероятно, был и немалый. Олег Николаевич хорошо помнил, какие бабки слупили с него деятели из Минздрава, чтобы блокировать дистрибьюцию фабрики. Цены были вполне конкурентноспособные по сравнению с другими производителями. Модернизация, начатая генеральным директором Троицким, да так и не завершенная, предполагала, что производительность фабрики увеличится в полтора раза, а себестоимость лекарств снизится на двадцать процентов. Всё сходилось.
Олег Николаевич вызвал начальника юридического отдела. Он работал в «Росинвесте» уже лет пятнадцать. Около сорока, обстоятельный. Его принял на работу еще Гольцов после того, как тот с красным дипломом окончил юридический факультет МГУ и несколько лет перебивался случайными заработками. Невозмутимостью и белобрысостью был похож на прибалта. И имя у него было, как у прибалта, Ян. Фамилия, впрочем, вполне русскаяСерегин.
Документы на банкротство фабрики отправили?
Да, Олег Николаевич.
Отзовите.
Не понял. Почему?
Планы изменились.
Ян надолго задумался, словно бы задремал. Осторожно спросил:
Вы уверены, что это правильное решение?
Нет, не уверен. Но оно мне нравится. Что вы на меня так смотрите?
Вы сейчас похожи на Георгия Андреевича, когда ему шлея попадала под хвост.
Олег Николаевич нахмурился.
Что-то я не пойму, это комплимент? Или не очень?
Ян застенчиво улыбнулся.
Не знаю. Всё зависит от того, есть ли в вас такой же запас удачливости, как у Георгия Андреевича.
Выполняйте, недовольно бросил Михеев.
Ян вышел. Олег Николаевич еще похмурился, а потом вдруг понял, что вот такое решение и принял бы Георгий в этой непростой ситуации. Да, такое. И срать ему на Батурину и Лужкова!
Утром он поехал на фабрику, без звонка, никого не предупредив. Генерального директора на месте не оказалось, на вахту к Михееву спустился главный инженер по фамилии Гринберг, в белом халате, с большим простуженным носом и глазами, в которых была вся вековая скорбь еврейского народа.
А, кредитор! вяло приветствовал он Михеева. Не терпится осмотреть будущие владения?
Я хочу посмотреть фабрику.
Ну пойдемте, покажу. Только наденьте халат. В чистую зону нас все равно не пустят, но так положено.
Фабрика напоминала пчелиный улей, грубо разрушенный посторонним вмешательством и продолжающий жить как бы по инерции. Одни цеха стояли темные, пустые, с ящиками нераспакованного оборудования. В других, освещенных ярким и как бы стерильным светом, двигались конвейеры, автоматы заполняли и запечатывали ампулы, молодые женщины во всем белом упаковывали готовую продукцию в картонные коробки, укладывали их на электрокары и отправляли на склад. Здесь жизнь снова замирала, темные складские модули были забиты коробками и ящиками с фирменными лейблами фабрики.
Не умеем торговать, пожаловался Гринберг. Делать хорошие лекарства умеем, а продавать не умеем, прямо беда.
До этого Олег Николаевич ни разу не видел фабрику, не было необходимости. Она существовала в его сознании как некая абстракция, коммерческий проект. Пятно для застройки одного дома в Москве составляло четверть гектара. На шести гектарах, на которых привольно, еще по-советски, раскинулись производственные корпуса, склады, столовая, медсанчасть и даже профилакторий, соединенные березовыми аллейками, можно построить целый квартал элитного жилья, пользующегося в постоянно растущей Москве бешеным спросом. Недаром на эту землю положила свой загребущий глаз ненасытная Батурина.
Экскурсию прервала молоденькая лаборантка:
Приехал шеф, просит вас зайти к нему.
Спасибо за экскурсию, было очень интересно, поблагодарил Олег Николаевич Гринберга и последовал за лаборанткой.
Солидный кабинет генерального директора в административном корпусе с дипломами и патентами на стенах еще не затронула разруха гибнущего улья, но самого Троицкого уже коснулась. Проблемы фабрики словно бы сгорбили его высокую фигуру, наложили тени на высокомерное породистое лицо. Он встретил Михеева вопросом:
Я сегодня был в арбитраже. Там сказали, что вы отозвали требование о банкротстве фабрики. Это так?
Да.
Чем это вызвано?
Объясню, пообещал Михеев. Особенно если вы предложите мне сесть. Или будем разговаривать стоя?
Да, конечно, спохватился Троицкий. Садитесь, пожалуйста. Кофе? Кофе у нас еще есть.
Спасибо, не хочу вас окончательно разорить. Несколько предварительных вопросов. Кроме сорока миллионов долларов, какие еще долги у фабрики?
Два миллиона. Взяты под залог акций.
Сколько вам нужно, чтобы завершить модернизацию?
Много. Миллионов десять.
Сколько у вас акций фабрики? продолжал Михеев.
Восемьдесят два процента. Но часть в залоге у банка.
У кого остальные восемнадцать процентов?
У разных людей. Купили в расчете на прибыль. Расчет не оправдался. Я чувствую себя так, будто залез в чужой карман и меня поймали за руку.
Михеев осуждающе покачал головой:
Владимир Федорович, мне кажется, что вы не прочитали ни одного учебника по бизнесу. Даже самого примитивного.
Не прочитал, признался ученый. Я всегда читал немного другие книги. Что в них сказано?
Правило номер один. Если вы решили заняться бизнесом, вам следует навсегда забыть слово «мораль».
Да, это я уже понял, покивал Троицкий. Но приложить к себе не могу. Советское воспитание неистребимо.
Советское? переспросил Михеев.
Советское, а какое еще? Гуманистическое начало было частью идеологии. Оно существовало само по себе, в отрыве от практики, но оно было. С этим вы, надеюсь, спорить не будете.
Не буду. Я даже сделал это основой своей кадровой политики. Никогда не беру на руководящие должности тех, кому меньше сорока лет. У них еще сохранились моральные критерии. Молодые же продадут за копейку.
А эти не продадут?
Тоже могут продать, но гораздо дороже. И не сразу. Можно выкупить эти восемнадцать процентов у миноритариев? продолжил расспросы Михеев. Уступят?
За любые деньги. И еще спасибо скажут. Не понимаю, к чему вы ведете. Вы хотите, чтобы я консолидировал у себя все сто процентов акций?
Да.
Смысл?
Я не хочу, чтобы лезли в наши дела. Миноритарий даже с одной акцией может потребовать отчета, и мы будем обязаны его дать. И наши планы сразу станут известны всем.
Наши планы, повторил Троицкий. Правильно ли я вас понял
Правильно. Я хочу превратить фабрику в процветающее высокорентабельное предприятие. Соберите своих специалистов и подготовьте бизнес-план. Подробный и максимально честный. Сколько нужно денег, чтобы полностью расплатиться с долгами. Сколько нужно, чтобы закончить модернизацию. Анализ российского и мирового рынка ваших лекарств. Емкость рынка, сравнительная себестоимость. Могу дать в помощь своих экономистов.
Они что-нибудь понимают в фармацевтике? Смогут отличить аспирин от анальгина? съязвил ученый.
Они кое-что понимают в деньгах.
Да, это важнее, согласился Троицкий. Производство не проблема. Его мы наладим. Проблемадистрибьюция.
Это я беру на себя.
Олег Николаевич, давайте откровенно, попросил ученый. Вы вкладываете в нас немалые деньги
Очень немалые, подтвердил Михеев.
Что вы за них хотите иметь?
Контрольный пакет. Пятьдесят процентов плюс одну акцию.
Что ж, это справедливо. Что вы с ними будете делать? Продадите?
Не знаю. Продам, если предложат хорошую цену. Или буду получать дивиденды. Рано об этом говорить.
И все-таки не понимаю. Я представляю, какие у вас были виды на фабрику. Снести все к чертовой матери и застроить тридцатиэтажными монстрами, которые уже изуродовали всю Москву. Фабрика не даст вам и десятой доли такой прибыли. Даже если мы доведем ее до идеального состояния.