Располагайтесь. Вы из милиции?
Можно сказать и так, согласился Панкратов, решив, что это проще, чем объяснять, кто он и откуда.
Выпьете?
Я на машине.
Ну и что? Вы же из милиции. Водка хорошая, «Ермак».
Нет, спасибо.
Ну, как знаете.
Ларионов наполнил стопарь, оприходовал его, запил глотком кофе и с удовольствием закурил.
Вчера в Ленинке я прочитал вашу книгу, начал Панкратов. Вот эту«Огонь на поражение». Очень интересно, я об этой трагедии почти ничего не знал. Как я понял, Георгий Гольцов ее тоже читал? На титуле его надпись.
Читал, подтвердил Ларионов. Раз водки не хотите, пейте кафе, остынет.
Ему понравилась?
В целом да. Но были вопросы. Мне так и не удалось выяснить, кто отдал солдатам приказ стрелять. Одни говорятгенерал армии Плиев, другиегенерал-майор Олешко, третьимайор Дёмин, был там такой. А ведь кто-то отдал, армия без приказа не стреляет. Боюсь, мы этого уже никогда не узнаем.
Как вообще появилась эта книга? Вы были как-то связаны с Новочеркасском?
Нет, я знал об этом не больше вас. Однажды позвонил издатель, предложил заняться этой темой. Это было в 87-м году. Тогда уже о многом начали писать, но тема Новочеркасска еще была запретной. Я спросил: а ты не боишься, что тебя возьмут за жопу? Он не отличался особой смелостью, и это еще мягко сказано. Но тут заявил: ты пиши, остальное я беру на себя. Заключил авансовый договор. Только потом я узнал, почему он так раздухарился. Деньги на издание дал Гольцов. Не знаю сколько, но много. А чем больше денег, тем смелее издатель. На книгу у меня ушло два года. В 89-м она вышла. Не скажу, что совсем не была замечена, но сенсацией не стала, тогда уже обо всем писали. Еще не свобода слова, но уже сплошная гласность.
Панкратов поставил книгу на полку.
У вас странный вкус. «Русские тайны» и рядом какая-то Алена Снигирева.
Почему какая-то? обиделся писатель. Алена Снигиреваэто я.
То есть как?
А вот так. Буквально.
А Маша Зарубина?
Тоже я.
А «Детектив глазами женщины»?
И это я. Я даже Эдуард Хан.
Вы шутите?
Если бы! Писатель Ларионов никому не нужен. А за это туфту платят. Вернее, платили. Сейчас не платят ни за что. Народ перестал покупать книги. Если еще читают, то скачивают из Интернета на халяву. Писательвымирающая профессия. Но вы пришли, как я понимаю, разговаривать не о бедах российской словесности. Чем заинтересовал милицию писатель Ларионов?
Ничем. Нас интересует Георгий Гольцов.
Вот как? Он погиб больше года назад.
Есть некоторые неясности в обстоятельствах его гибели.
Чем я могу вам помочь? не понял Ларионов. Последний раз я его видел, когда же? Лет двадцать назад. Когда вышла новочеркасская книга.
Вдова Гольцова, Вера Павловна, заказала вам книгу о муже. Было?
Откуда вы знаете?
Рассказал Николай Алексеевич, бывший директор детского дома. Ларионов улыбнулся.
Трогательный старик. Георгий был ему как сын. Впрочем, у него все как родные дети. Да, было.
Когда?
Месяца через полтора после катастрофы самолета. После сороковин. Сама нашла меня, дала аванс, многое рассказала.
Книга документальная? Или роман?
Что получится. Она хотела только одногочтобы он в книге был таким, как в жизни. Таким, каким она его любила. А она его любила. Она говорила о нем целый вечер. Говорила и говорила, не могла остановиться. Ей нужно было выговориться. Они прожили вместе пятнадцать лет.
У них были дети?
Два сына. Одному сейчас лет десять, второму двенадцать или тринадцать.
Они живут с матерью?
Нет, в каком-то пансионате в Англии. Георгий отправил их туда незадолго до своей гибели. Мне кажется, он предчувствовал, что что-то произойдет.
Вы начали о книге, напомнил Панкратов. И что?
Я начал работать. Съездил в Нижний Кут, где он строил электростанцию, сейчас он называется Светлогорск, в Москве встречался с людьми, которые его хорошо знали. И с бизнесменами, и с политиками. Они много интересного рассказали. Уже написал пару глав, кое-что набросал. Мне хорошо работалось. Как в молодости. Много ли писателю надо? Кусок хлеба и чтобы никто не мешал. И, конечно, чтобы твою книгу ждали. Всё это у меня было. Правда, недолго.
Почему?
Вера Павловна отменила заказ. Заплатила за всю работу и сказала, что писать книгу не нужно.
Она объяснила причину?
Сначала нет. Приехал какой-то малый на скутере, привез конверт с деньгами и записку: «Спасибо, книгу писать не нужно». И всё. На мои звонки не отвечала. Я поехал к ней, подкараулил у дома, потребовал объяснений. Она сказала, что подумала и поняла, что в книге Георгий все равно не получится, каким был. Она сохранит его в своем сердце. Так она выразилась. Эти блядские штампы заменяют людям мысли. Она, видимо, поняла, что ляпнула что-то не то, и сказала, что я могу писать любую книгу, какую захочу. Только все фамилии изменить.
Почему же вы не стали ее писать?
Да кому она на хер нужна?! Ларионов прервался на стопарь и раздраженно продолжил:Потратить год или два, а потом таскать рукопись по издательствам до морковкина заговенья? Умолять: хоть прочитайте, суки! А ты кто? Ларионов? Какой такой Ларионов? Вот если бы ты был Донцова!
Есть Интернет, напомнил Панкратов.
Рукописи, поступившие по Интернету, вообще не читают. Нажимают delete в тот момент, когда текст появляется на экране. И даже раньше. А тверское издательство «Колонна пабликейшенс» честно предупреждает: «Дорогие писатели! Присылать нам рукописи не имеет никакого смысла. Мы их не читаем, не рецензируем и не издаём». Ну, их можно понять, Интернет породил чудовищный вал графомании. А нам-то что делать? Возвращаться в советские времена, когда рукописи пристраивали по знакомству с коньяками, кабаками и перекрестным опылением? Слуга покорный. Лучше уж я пойду в гараж.
Вы сказали, что деньги и записку от Веры Павловны привез молодой человек на скутере, отвлек Панкратов писателя от больной темы. Не помните, на каком?
На желтом. Как канарейка. Марку не знаю, я в них не разбираюсь.
Молодого человека не запомнили?
Лет двадцати пяти. Чернявый. Как сейчас говорят, лицо кавказской национальности. Почему вы спрашиваете? Это важно?
Совершенно неважно, просто к слову пришлось, отмахнулся Панкратов. Когда Вера Павловна отменила заказ на книгу?
С полгода назад.
И вы сразу ее забросили?
Да нет, еще некоторое время продолжал. По инерции.
Вы не могли бы показать мне главы, которые написали? Извините, если моя просьба покажется вам бестактной. С писателями я дел никогда не имел.
Я не писатель. Я автослесарь. А у писателей есть правило: половину работы не показывают.
Половину работы дураку не показывают, уточнил Панкратов. Вы это хотели сказать?
Да не обижайтесь, усмехнулся Ларионов. Там нет ничего интересного для милиции. Если вы из милиции. Так, беллетристика. И уж тем более ничего, что помогло бы вам прояснить обстоятельства гибели Гольцова.
Как знать, возразил Панкратов. То, что кажется мелочью, может оказаться очень важным. Если передумаетевот мои координаты.
Он достал из бумажника визитную карточку со своими телефонами и электронным адресом и пристроил ее на видное место к монитору.
Ларионов прочитал вслух:
«Национальная алкогольная ассоциация. Панкратов Михаил Юрьевич. Советник по безопасности». Какая же это милиция? Это даже не ФСБ!
Документ прикрытия, серьезно объяснил Панкратов.
Ларионов рассмеялся.
Более дурацкого вечера у меня еще не было. Но всё равно спасибо. Развлекли. А то в гараже дичаешь. А знаете, чем работа слесаря лучше писательской?
А она лучше?
Кое чем.
Чем?
Можно по вечерам напиваться, утром похмеляться пивом, а не накачиваться черным кофе, чтобы заставить шевелиться мозги!
Что автослесарь Ларионов и подтвердил, маханув еще стопарь замечательной водки «Ермак».
Всю дорогу до Москвы Панкратов пытался рассортировать в памяти всё, что узнал о Гольцове. Стало понятно, почему после возвращения из Венесуэлы он так активно включился в политическую борьбу. Пепел Новочеркасска стучал в его сердце. Понятно, почему после ссоры с руководителями предвыборного штаба Ельцина он перешел не куда-нибудь, а в штаб генерала Лебедя, хотя программа Конгресса русских общин, выдвинувшего Лебедя кандидатом в президенты, не очень-то соответствовала его политическим пристрастиям. Но бывают случаи, когда личность человека важнее его слов. Здесь и был такой случай. Для Гольцова генерал Лебедь тоже напрямую связывался с Новочеркасском.
В заключительной главе книги Ларионова высказывалось убеждение, что события в Новочеркасске были таким же переломным моментом, как и «кровавое воскресенье» 9 января 1905 года. В тот день треснул фундамент Российской империи, а 2 июня 1962 года дал первую трещину фундамент СССР. Панкратов поначалу воспринял эту мысль как вольное публицистическое обобщение, но теперь подумал, что Ларионов, возможно, прав. Прошлое никогда не умирает, оно прорастает в настоящее и взламывает его, как слабые побеги взламывают асфальт.
Но это были общие рассуждения. Гораздо больше Панкратова заинтересовали слова Ларионова о курьере на желтом скутере. В разговоре он сказал, что это неважно. Он соврал. Из всего разговора это, может быть, было самое важное.
Неизвестный на желтом скутере привез камнерезу Фролу заказ на надгробие Михалева, которого тот не заказывал. Он же привез Ларионову деньги и записку от Веры Павловны. Такое не могло быть случайностью.
Что ж, теперь было с чем ехать к вдове.
IV
Панкратов хорошо помнил фотографию первой жены Гольцова Барбары Валенсии, юной женщины поразительной, завораживающей красоты. Ему было интересно, кто смог её заменить. Какая она, эта Вера Павловна, прожившая с ним в браке пятнадцать лет? В музее детского дома он видел её снимки с Гольцовым, но не составил о ней никакого представления. Женщина и женщина. Довольно миловидная, с длинными черными волосами, с мягкой улыбкой. Моложе его лет на пятнадцать. Вот, собственно, и всё. Был ли их брак счастливым? Вроде бы да, иначе она не стала бы так убиваться. А там кто его знает, чужая жизнь потемки.
Предварительно он навел о ней справки. Родилась в Новосибирске, в семье военного. Закончила факультет музыковедения местной консерватории, преподавала в музыкальном училище, подрабатывала в филармонии. В девятнадцать лет вышла замуж за артиста драмтеатра. Брак оказался неудачным, через год распался. В двадцать три года вышла замуж за Гольцова и переехала в Москву. Много лет работала в секретариате ЗАО «Росинвест», принадлежавшем Гольцову. После смерти мужа руководит его благотворительным фондом и ведет музыкальные передачи на ФМ-радио «Классика».
Домашний телефон и адрес Веры Павловны Панкратову взял у Ларионова. Он долго не мог сообразить, как представиться ей и как объяснить, почему ему нужно с ней встретиться. У него было удостоверение полковника ФСБ в отставке, иногда он им пользовался, но здесь оно никак не годилось. В конце концов решил ничего не придумывать. Скажет, что ему поручили выяснить все обстоятельства гибели Гольцова и она может ему в этом помочь. Это была правда. Ну, почти правда.
Но ничего объяснять не пришлось.
Здравствуйте, Вера Павловна, сказал он, услышав в телефоне ее голосне то чтобы низкий, но словно бы доверительный. Он сразу узнал этот голосне раз слышал его по радио в повторах ночных передач, транслировавших классическую музыку. С вами говорит советник по безопасности Национальной алкогольной ассоциации Михаил Юрьевич Панкратов. Мне очень нужно с вами поговорить.
О Господи! изумилась она. Какое отношение я имею к алкогольной безопасности? Я даже почти не пью. О чем нам говорить?
О вашем муже Гольцове.
В трубке повисла тяжелая тишина. Потом прозвучало:
Хорошо, приезжайте.
Она жила в новом тридцатиэтажном доме в Строгино, на берегу канала, с удобной парковкой. На звонок Панкратову открыла средних лет женщина в переднике, приняла у него пальто. Спросила:
Вы на машине?
Да.
Тогда можете не разуваться. Проводила в гостиную. Подождите, хозяйка сейчас выйдет.
Гостиная была просторная, с белыми кожаными креслами и диванами, с огромными окнами, выходящими на пустой канал, по которому не тянулись ржавые баржи и не пробегали речные трамвайчики, навигация давно кончилась. В простенке между книжными полками висел большой цветной снимок Гольцова. Очень удачный снимок, отметил Панкратов. Гольцову на нём было лет сорок или чуть больше. Некрасивое, но очень живое выразительное лицо, открытая обаятельная улыбка. Он был такой же, как на надгробии, но старшесильный, уверенный в себе мужчина. Только вот траурной ленты не было в углу портрета. А могла быть.
Нравится? услышал Панкратов. Это работа Николаса Муртазаева. Знаете такого фотохудожника?
Нет, признался он, оборачивась.
Очко в вашу пользу. Обычно говорят: как же, конечно, знаем. Его никто не знает. Он погиб в двадцать два года. Утонул на Урале при сплаве на байдарках. Гениальный был мальчик.
Вера Павловна стояла на пороге гостинойв чем-то вроде шелкового бордового кимоно до пят, без всяких следов макияжа на лице. Но что Панкратова поразилоеё прическа. Не было длинных волос, как на фотографиях, на голове остался лишь короткий черный ёжик, как если бы её остригли наголо и волосы успели чуть-чуть отрасти. И это ей очень шло, простенькое миловидное лицо приобрело выразительность, а в целом все выглядело очень сексуально, как сказала бы взрослая дочь Панкратова.
Садитесь, предложила она. Один вопрос, прежде чем мы начнем разговор. Вы тоже стрижетесь в «Арбат-престиже» и каждый раз платите по сто пятьдесят долларов?
Нет, что вы, ответил Панкратов и смущенно провел рукой по своему ёжику, такому же короткому, только седому. Раз в два месяца жена стрижет меня машинкой под ноль.
Зачем?
Большая экономия времени.
И денег, усмехнулась Вера Павловна. Вы меня удачно застали. Через три дня я улетаю в Лондон, проведать сыновей, они учатся там в лицее. Так чем я могу быть полезна Национальной алкогольной ассоциации? Почему она заинтересовалась Георгием?
Не она. Меня попросили разобраться в обстоятельствах гибели вашего мужа. Зачем он полетел в Пермь?
Ему нужно было исчезнуть из Москвы. Так складывались обстоятельства. Пермь оказалась случайностью.
Это было как-то связано с его осуждением на четыре года?
На восемь, поправила она. Да.
Как?
Я не хочу об этом говорить.
Понимаю, что вам неприятно об этом говорить. Но иногда скажешь, и станет легче. И обстоятельства дела прояснятся. Но если не хотите говорить, не нужно.
Накануне того дня, 14-го сентября, ему пришла повестка из Следственного комитета, заговорила Вера Павловна резким, напряженным голосом, так непохожим на её доверительный голос, которым она вела музыкальные передачи. Вызов на допрос. К следователю по особо важным делам Кириллову. В качестве свидетеля. Но мы знаем, как это бывает. Вызывают в качестве свидетеля, а потом ставишься обвиняемым и оказываешься за решеткой. Я ему сразу сказала: «Не ходи». Он возражал: «У них на меня ничего нет». Я закричала: «Прошлый раз у них тоже ничего не было! Если захотят, найдут!» Не знаю, что на него больше подействовало, мои слова или моя истерика. Он согласился: да, нужно на время исчезнуть из Москвы. Пока не выяснится, что происходит.
Почему он не улетел за границу?
Загранпаспорт оказался просроченным, он о нем совсем позабыл. Пожалуйста, хватит об этом.
Как скажете, согласился Панкратов. Как вы познакомились? Если не хотите, можете не рассказывать.
Почему? Расскажу. Случайно. Он прилетел в командировку в Новосибирск по каким-то делам, пришел на концерт в филармонию. Просто так, от нечего делать. Рестораны он не любил, пить тоже не любил. А что еще делать командировочному в чужом городе? Я вела концерт. После концерта он подошел, что-то спросил. Так и познакомились. На другой день я показала ему город. Была поздняя осень, жуткая холодина. Я продрогла, зашла к нему в гостиницу погреться. И осталась на ночь. Потом он улетел и не давал знать о себе полгода. Не звонил, не писал. А я ничего про него не знала. Кто он, что он.
А потом?
Она улыбнулась.
Потом была сказка. Про Золушку. Однажды утром ко мне на работу пришел молодой человек. Его звали Ян. Белобрысый, невозмутимый. Похожий на прибалта. Забрал меня и отвез в аэропорт. Там нас ждал самолет. Мы летели в нем одни. Я, он и шесть стюардесс, все почему-то в красном. Самолет сел во Внуково-2, куда всё начальство прилетало, знаете? От трапа к залу вела красная ковровая дорожка. У входа в зал меня ждал Георгий с огромным букетом белых роз. Через два часа наш брак зарегистрировали в Сокольническом ЗАГСе. На следующий день мы обвенчались в храме Вознесения Христова в Сокольниках.