Уильям Хоуп Ходжсон«Демоны моря»William Hope Hodgson«Demons of the Sea» (1923)
Иди-ка на деку да погляди, Чернявый! заорал Джепсон, устремляясь к полупалубе.Кэп говорит, будто рядом подлодка прошла: море вокруг помутнело и вспенилось!
Подчиняясь восторженным интонациям Джепсона, я проследовал за ним. Он был прав: привычная океанская лазурь подёрнулась грязноватыми мутными пятнами, и время от времени её гладь нарушали крупные пузыри, дабы через мгновенье с громким хлопком раствориться. Кормовой, капитан и три его помощника вышли на ют и через стёкла своих биноклей вглядывались в поверхность воды. Пока я любовался на мягко колеблющиеся волны, с противоположной движению ветра стороны в вечерний воздухи притом довольно-таки далеко от насвзмыло нечто необыкновенное. Этот объект вполне сошёл бы за пучок водорослей, если бы не зловещий плеск воды, с которым эта штуковина нырнула обратно. Тут же, вслед за этим удивительным событием, солнце стремительно, словно в тропиках, скрылось за горизонтом, и последние его лучи подарили окружающим нас вещам некую странную иллюзорность.
Команда в полном составе собралась внизу, кроме, пожалуй, одного помощника да рулевого, оставшихся на корме. Впереди, на коротком баке можно было также разглядеть тусклую фигуру опиравшегося о форштаг сигнальщика. За исключением редкого перезвона цепных шкотов, стука рулевого механизма да мельчайшей зыби под кормовым свесом судна, кругом не слышалось ни звука. Тут тишину нарушил голос помощника, и, посмотрев наверх, я увидал Кэпа, выглянувшего на палубу; с ним-то и говорил матрос. По отдельным нечаянно уловленным словам я сообразил, что говорят они о странных дневных происшествиях.
Вскорости после заката ветер, весь день приносивший матросам свежесть, утих; с его ослаблением поднялась страшная жара. Не успело отбить и двух склянок, как помощник свистнул меня и дал распоряжение принести ведро морской воды, которую я мог бы с лёгкостью достать за бортом. Когда же я выполнил указание, он опустил в принесённую воду термометр.
Как я и предполагал, пробормотал помощник, вытаскивая прибор и показывая его капитану, Девяносто девять градусов. Диво так диво; эта вода уже годится для чая!
Остаётся надеяться, что горячее она уже не станет, пробасил его собеседник, иначе мы изжаримся заживо.
По сигналу помощника я опорожнил ведро и вернул его на стойку, после чего сам вернулся на прежнюю позицию, к лееру. Капитан и помощник мерили шагами ют, а в небе, спустя долгий промежуток тишины, прерываемой лишь одиночными хлопками газовых пузырей, выросла луна. Она бросала вниз свои лучи, однако лучи эти были слишком немощны, чтобы разорвать пелену вылившегося из моря густого тумана; они лишь слабо проникали сквозь эту плотную завесу. Некоторое время спустя нам стало очевидно, что туман связан с неестественной температурой воды; туман этот был влажным, и вскоре мы промокли до нитки. Нескончаемая ночь тянулась и тянулась, а затем из-за горизонта лениво выглянул диск солнца, казавшийся тусклым и призрачным сквозь дымку, что, клубясь, окутывала судно. И хотя мы периодически проверяли температуру воды за бортом, термометр показывал лишь небольшое её повышение. По сути, мы бездельничали, но даже в это время нами овладевало предчувствие чего-то тяжёлого и мрачного.
Туманный горн звучал непрерывно. Сигнальщик вглядывался в бурлящую дымку под килем. Капитан бродил по юту корабля в сопровождении помощников, один из которых внезапно указал пальцем на облака тумана и выронил какое-то слово. Все глаза обратились в указанную точку, и там мы увидали нечто вроде чёрной линии, которая, как казалось, прорезает мятежную белизну бунтующих вод. Больше всего это напомнило чудовищных размеров кобру, вставшую на хвост в ожидании броска. Стоило нам обратить взгляд в ту сторону, как чудище исчезло. Нескрываемое удивление охватило собравшихся членов команды; каждый делился собственным мнением по поводу случившегося, и трудно было найти среди этих мнений хотя бы два сходных между собой. Пока они спорили, я успел услышать слова второго помощника:
Да чушь всё это, проговорил он. Туман бывал и раньше; подобные штуки я тоже имел честь наблюдать. Обыкновеннейшая иллюзия.
Третий помощник покачал головой и пробурчал что-то в ответ, однако дальнейших разговоров не последовало. Чуть позже тем же вечером мне удалось немного вздремнуть, а когда пробило восемь склянок, я возвратился на палубу, чтобы увидать всё тот же морок, сковавший наш борт. Во всяком случае, мне даже почудилось, будто пелена сгустилась ещё сильнее, нежели было до этого. Гансард, измерявший температуру моря во время моего пребывания внизу, поделился последними новостями: оказалось, что вода за это время успела потеплеть ещё на три градуса, а капитан впал в совершенное уныние. На третьей склянке я двинулся к носу корабляпонаблюдать за окружением и поболтать со Стивенсоном, чьё дежурство на вахте уже началось. Достигнув полубака, я отошёл в сторону и поглядел за борт; Стивенсон подошёл ко мне и встал рядом.
Странное дело, проворчал он.
Некоторое время он молчаливо стоял поблизости; казалось, нас обоих повергла в транс мерцающая поверхность моря. Неожиданно прямо перед нами, из самых глубин воды вырос кошмарный чёрный лик. Этот пугающий образточно чудовищный шарж на живые человеческие чертысловно бы на мгновенье заставил нас окаменеть; моя кровь будто бы сковалась льдом; и все мои попытки сделать движение были тщетны. Громадным усилием воли я овладел собой, но, схватив Стивенсона за руку, обнаружил, что не способен выдавить из себя ничего, кроме приглушенных хрипов.
Глядите! выдохнул я. Глядите!
Стивенсон выкатил глаза и, не отрываясь, смотрел в море, как человек, обращённый в камень. Казалось, он желает подробнее изучить чудовище, всё дальше и дальше склоняясь над краем.
Господи, ахнул он, да это же Дьявол, собственной персоной!
Но стоило прозвучать этим словам, как колдовство было разрушено: существо тут же исчезло. Товарищ глядел на меня, в то время как я усиленно тёр глаза, теперь уже сомневаясь: сон это был или явь? Самый красноречивый ответ на этот вопрос мог дать вид Стивенсона, лицо которого так и распирало от недоумения.
Лучший выходотправиться на корму и доложить Кэпу, заикаясь, пробормотал он.
Мне оставалось лишь кивнуть и покинуть полубак, печатая шаги, подобно сомнамбуле. Капитан и помощник стояли на срезе полуюта, и, взобравшись по ступеням, я доложил им о произошедшем.
Вздор! усмехнулся Кэп. Свою мерзкую рожу в воде увидал, вот и всех делов.
Но, несмотря ни на что, он всё же подверг меня более подробным расспросам. В конечном итоге он даже приказал помощнику идти поглядеть за бортпроверить, нет ли там чего необычного. Впрочем, последний возвратился мгновение спустя без всяких известий: он не смог обнаружить ничего странного или удивительного, как ни старался. Тут пробило четвёртую склянку, и мы отвлеклись, дабы устроить себе перерыв на чай. Вернувшись затем на палубу, я заметил группу теснящихся друг к другу матросов, ведущих сплетни о нашем со Стивенсоном «приключении» и о той твари, с которой мы столкнулись.
Слушай, Чернявый, как думаешь, есть ли шанс, что ты действительно перетрусил, увидав обыкновенное отражение, а? спросил один из членов экипажа, тот, что был постарше.
Спросите-ка лучше Стивенсона, ответил я, пробиваясь к корме.
Когда пробило восемь склянок, пришло время моего очередного дежурства на палубе, к которому я приступил ровно для того, чтобы обнаружить: ничего нового за прошедшее время там не случилось. Однако за час до полуночи помощник, желая закурить, послал меня за спичками в принадлежащую ему каюту. Я мигом прогремел сапогами по латунным ступенькам лестницы; сначала вниз, а затем обратно, на корму, где и вручил коробок товарищу. Тот принял его, достал оттуда спичку и чиркнул ею о каблук. Не успел он проделать этот фокус, как вдалеке от нас, во мраке ночи послышался заглушённый расстоянием вопль. Вслед за этим раздался шумный рокот, словно хриплый рёв осла, правда, значительно более низкий по тембру и со сквозящей в нём ноткойужасающе знакомой ноткой! человеческого голоса.
Боже мой! Слыхал это, Чернявый? благоговейным тоном осведомился помощник.
Точно так, сэр, ответил я, прислушиваясь в ожидании повторения удивительных звуков и едва улавливая суть его вопроса. Внезапно устрашающий рёв загремел вновь, отчего трубка помощника вылетела изо рта и шлёпнулась на палубу.
Бегом на бак! заорал он. Сейчас же! Быстрее! Посмотри, может, там тебе удастся хоть что-то разглядеть!
С бешеным пульсом и сердцем, трепыхающимся где-то на полпути к горлу, я ринулся к передней части судна. Вахта в полном составе столпилась на полубаке, окружив пост наблюдения. Все они говорили, сопровождая каждое слово бурной жестикуляцией. Но стоило появиться мне, расталкивая плечами эту нервную толпу, как голоса их умолкли, а взгляды загорелись любопытством.
Вы что-нибудь видели? закричал я, и прежде, чем смог получить ответ, отвратительный рёв поднялся с новой силой, осеняя ночь ужасом. Он, этот рёв, теперь, казалось, имел даже направление, несмотря на опутавший нас туман. Несомненно, также, что вопли эти раздавались куда ближе, чем ранее. Промедлив секунду, пытаясь вычислить направление странных звуков, я стремглав бросился на корму, дабы поделиться новостями с помощником. Я рассказал ему, что ничего разглядеть не удалось, а также о том, что звуки теперь раздаются, по всей очевидности, совсем рядом. Услыхав мой рассказ, помощник приказал рулевому немного поднять нос корабля. Мгновением позже пронзительный вопль вновь пронзил ночь, сопровождаясь всё тем же хриплым рёвом.
Оно приближается с правой скулы!воскликнул помощник, подзывая рулевого и отдавая приказ ещё чуть-чуть приподнять нос судна. Затем помощник бросился к передней части палубы, по пути успев ослабить подветренный брас и во всё горло клича вахту. Когда же рея была приведена в нужное положение, дабы соответствовать новому курсу, он, несколько успокоившись, вернулся на корму и, далеко перегнувшись через леер, замер, сосредоточенно вслушиваясь. Мгновения тянулись словно часы, а тишина оставалась незыблемой. Вдруг звуки послышались в непосредственной близости: казалось даже, что раздавались они на борту нашего корабля. Вместе с тем, моё внимание приковала странная гудящая нота, вклинивающаяся в этот «рёв». Раз или два до наших ушей донеслось нечто вроде «Га-а, га-а!». Затем раздались хриплые посвисты, во всех отношениях сходные с астматическими вздохами тяжелобольного человека.
Тем временем на небе тускло сияла луна, пробиваясь сквозь туманную завесу; завесу, которая теперь казалась мне какой-то истончённой. Когда же вопли вновь начали возрастать и падать, помощник схватил меня за плечо и крепко сжал. Эти вопли, казалось, исходили из точки, лежащей на траверзе судна. Все глаза на корабле с напряжением вглядывались во мглубезрезультатно. Неожиданно один из матросов закричал, и мы разглядели нечто продолговатое и чёрное, скользящее в тумане вдоль борта. Расплывчато и призрачно во тьме вырисовывались четыре башенки, с приближением обратившиеся рангоутами, снастями и парусом.
Корабль! Это же корабль! кричали мы, охваченные волненьем. Я повернулся к мистеру Грэю: он тоже стоял на корме и пристально изучал кильватер разминувшегося с нами судна. И настолько призрачны, обманчивы и мимолётны были наши впечатления от встречи с этим морским чужаком, что поневоле закрадывалась мысль, будто это не реальный корабль проплыл рядом, а корабль-призрак сродни Летучему Голландцу, удостоивший нас своим явленьем. Наши паруса издали внезапный хлопок, а кренгельсы осыпали фальшборт градом глухих ударов. Помощник возвёл глаза к небу.
Ветер утихает, зарычал он, снедаемый бешенством. Таким шагом мы никогда не выберемся из этого проклятого капкана!
Ветер утихал постепенно, пока не наступил полный штиль. Не было звука, который прервал бы мёртвую тишину, за исключением барабанной дроби рифовых сезней,да и те лишь незначительно колебали эту плавную тишь. Прошли часы, вахта сменилась, я же отправился вниз. На седьмой склянке нас вызвали вновь и, когда я поднялся и зашагал вдоль палубы в сторону камбуза, обнаружилось, что воздух будто бы стал прохладнее и просветлел. Прозвучала восьмая склянка, и я взялся за скручивание верёвок, сменив на посту Гансарда. От него стало известно, что пар начал таять где-то около четвёртой склянки, а температура за бортом опустилась на десять градусов.
Несмотря на поредевший туман, прошло не менее получаса, прежде чем мы получили возможность разглядеть хотя бы слабый проблеск окружающего нас моря. Было видно, что на поверхности всё ещё проступают тёмные участки, однако поверхность эта больше не пузырилась и не кипела. Весь океанский простор, насколько хватало глаз, приобрёл оттенок странного запустенья. Изредка поверхность рождала клубки пара, выплывавшие из толщи воды невдалеке от корабля и катившиеся по этой безответной глади куда-то вдаль, скрываясь, наконец, в дымке всё ещё сокрытого туманом горизонта. То там, то здесь отдельные небольшие столбики тумана обращались в огромные паровые столпы, что подталкивало меня к выводу, будто море кипит лишь на отдельных своих участках. Заняв позицию справа и оглядевшись, я не обнаружил особенных различий с тем, что видел, наблюдая с левого борта. Безжизненный облик моря наполнял меня ощущением озноба; и это притом, что окружающий воздух веял сухостью и теплом. Помощник, обращаясь ко мне с уступа юта, велел принести его бинокль.
Когда я исполнил приказ, он взял принесённое и поднялся на гакаборт. Там он простоял несколько мгновений, усиленно полируя стёкла при помощи своего носового платка. Миг спустя он приложил окуляры к глазам и долгим внимательным взглядом окидывал туманную завесу, что простиралась вдали за бортом. Я также некоторое время пытался уловить ту точку, на которую помощник направлял свой бинокль. В этот момент перед моим взором выросла какая-то неясная тень, и, упорно наблюдая за ней, я отчётливо разглядел контуры корабля, обретающие форму в пелене тумана.
Смотрите! закричал я, но в то же самое время всплывающий из тумана призрак обрёл вид громадного четырёхмачтового барка, заштилевшего с поднятыми парусами в нескольких сотнях ярдов от нашей кормы. Словно приоткрытый, а затем вновь опущенный занавес, на море опять лёг туман, скрывая загадочный барк от нашего видения. Помощником капитана овладело волнение, и он стремительно, отрывистыми шагами начал мерить корму, то и дело останавливаясь и вглядываясь сквозь бинокль в ту сторону, где исчез четырёхмачтовик. Постепенно, когда морок в очередной раз рассеялся, парусник снова обозначился на поверхности волн, и именно тогда мы впервые получили намёк на происхождение отвратительных ночных звуков.
Некоторое время помощник безмолвно следил за движением барка, во мне же крепла уверенность, будто, несмотря на туман, я могу различить смутное движение на борту корабля. Прошло немного времени и моё предположение переросло в твёрдую убеждённость; теперь я мог разглядеть также нечто похожее на брызги неподалёку от барка. Помощник неожиданно положил бинокль на коробку штурвала и велел мне принести рупор. Я бросился на сходный трап, схватил искомое и вернулся.
Помощник поднёс рупор к губам и, делая глубокий вдох, бросил в сторону корабля оглушительный оклик, который разбудил бы и мёртвого. С некоторым напряжением мы ждали ответа. Спустя мгновение, оттуда послышался низкий и гулкий рокот; с каждой секундой он делался всё выше и громче, пока мы не узнали в нём те самые звуки, что слышали предыдущей ночью. Помощник замер в немом ужасе от полученного «ответа»; голосом, едва громче, чем приглушённый шёпот, он попросил меня позвать Кэпа. Привлечённая криком помощника и жуткими звуками, прозвучавшими в ответ, на корме собралась вся вахта; все столпились у бизань-вантов в стремлении получше разглядеть происходящее за бортом.
Вызвав капитана, я вернулся на корму, где обнаружил беседующих с вахтенным помощников, второго и третьего. Те не оставляли попыток проникнуть взором за облака тумана, полускрывавшие наш неожиданный «конвой», и добиться хоть какой-то ясности в отношении удивительного феномена. Моментом позже явился Кэп, держа в руках собственную подзорную трубу. Помощник доложился с кратким отчётом и передал рупор капитану, который, вручив мне на время подзорную трубу, окликнул спрятавшийся в тенях барк. Мы слушали, затаив дыхание, пока, наконец, утреннюю тишину вновь не разорвали всё те же пугающие звукистрашный ответ на призыв капитана. Рупор поспешно опустился, а лицо Кэпа застыло в гримасе изумлённого ужаса.