Я была там когда его понесли, наконец выдавила из себя славная женщина. Мне ничего не было видно, я не могла протиснуться сквозь толпу Там были и дети, и попрошайки. Ничего мне было не видно Так ужасно, когда ничего не видно Я слышала, как стучит мое сердце, а потом я услышала, как один один полицейский что-то сказал. Гетти, как под гипнозом, копировала интонации полицейского:«Это дело рук сумасшедшего! Не смотрите! Дети, не смотрите!..» Пришли люди с носилками, это была карета из морга, что на площади Кларенс И потом кто-то сказал: «Ну давай, берем». И люди расступились, когда его его Она показывала своими пухлыми руками.
Когда его понесли, помогла сестра Брэддок.
Да Понесли и тогда я увидела У него были О господи!
Именно в этот момент служанка вновь разразилась слезами. Нам снова пришлось ее обнимать.
Гетти
Ну полно, полно
У него были такие уй-уй-уй-уй-уй ууухххххууууу Дальше слушать было бесполезно. Неожиданно Гетти подбоченилась и улыбнулась из глубин своей боли. Я и смеюсь и плачу, все вместе! В толк не возьму, что это со мной! Когда я вижу такое я плачу и смеюсь.
В этот душераздирающий момент в дверь постучали. Все мы были до того напуганы, что, я уверена, вместе с чувством страха испытывали некое запретное наслаждение. Мы получаем такое наслаждение от определенных зрелищи потом нам не хочется его вспоминать, но мы его никогда и не забываем.
Мистер Уидонвновь избранный женским обществом на ответственную рольоткрыл дверь и впустил в дом новый ужас. Ужас ворвался стремительно, по-военному. Мы как зачарованные взирали на эту форму, на этот плащ, который колыхался в такт шагам. За первым полицейским в Кларендон вошли и другие блюстители закона. Сопровождаемые Уидоном, они прошагали в кабинет доктора Понсонби, а вскоре отряд, к которому теперь присоединился и доктор, вернулся к нам в холл. Понсонби попросил старшую медсестру немедленно собрать весь персонал. Поскольку «весь персонал» и так уже находился здесь (за исключением миссис Мюррей, любительницы послеобеденного сна), долго ждать не пришлось.
Кухарка, служанки, медсестры и садовники сплотились вокруг Понсонби, на лице которого отобразилась бурная смесь эмоций. Очевидно, ему нравилось снова оказаться в центре внимания, однако в то же время Понсонби воплощал в себе достоинство и озабоченность, нервозность и растерянность. Он оглядывал нас одного за другим, как будто в поисках идеального зрителя: доктору требовалось лицо, которое в конце концов даст ему один-единственный ответ на все его чувства. Понсонби улыбался как человек, мечтающий стать знаменитостью, но не одобряющий средства, которые для этого придется использовать.
Леди и джентльмены Кларендон-Хауса, ввиду ввиду преступления, имевшего место прошедшей ночью на пляже, о чем вы все знаете или должны бы знать я не говорю должны, но должны бы эти представители власти меня известили, что нам нанесет визит инспектор из Скотленд-Ярда. Представители власти представляли местную полицию. Понсонби кашлянул и продолжил:Упомянутый инспектор намеревается допросить персонал нашего пансиона, в первую очередь тех, кто оставался здесь на ночь. Поэтому принимая во внимание то уважение, которое мы испытываем к правосудию, прошу вас оказать инспектору содействие.
Фоном к этой долгой речи нарастал шепот наших комментариев. Мы вычеркивали себя или добавляли в воображаемый список для допросав зависимости от того, ночевали мы в Кларендоне или нет, и даже в первом случае находились такие, кто заверял, что ночью не покидал своей спальни, ну и я в том числеи призывал других в свидетели этого обстоятельства. Каковых, к несчастью, и быть не могло, потому что они тоже не покидали своих комнат. Понсонби и Уидон, весьма довольные, что ночевали по домам, пытались восстановить спокойствие. Кларендон бурлил, как котел. Сьюзи мне шепнула:
Это похоже на ну ты понимаешь на Сьюзи, как обычно, перекладывала на чужие плечи нелегкую задачу выразить невыразимое.
Похоже на скандальный подпольный спектакль, договорила я, и продолжать мы не стали.
5
Люди из Скотленд-Ярда прибыли значительно позже, чем известие о них. Они как будто хотели заставить нас понервничать в ожидании. Служанке, открывшей дверь, пришлось пятиться, уступая дорогу двум агентамодному в штатском, другому в полицейской форме. Первый был худющий и низенький, с густыми усами стального цвета и взглядом, какой мне не часто доводилось видывать: в нем была властная ясность и неестественная внимательность, а зрачки казались следами от уколов шприцем. Огромные уши торчали из-под полей фетровой шляпы. Руки он держал в карманах плаща, костюм был потрепанный. Но этот все пожирающий беспокойный взгляд забирали перетиралтебя без остатка. Усы состояли из воткнутых в губу шипов, решительное выражение лица свидетельствовало о храбрости, превозмогающей боль. Сюда пришел законтаков был смысл послания.
Медсестры, Понсонби и Уидон встретили агентов, выстроившись в шеренгу. Понсонби выступил вперед и протянул низенькому руку.
Тот ее не пожал.
Я инспектор Огастес Мертон из Скотленд-Ярда. Это сержант Джеймсон.
Сержанта, который, как я и сказала, был в форме, сотворили, кажется, из материалов, оставшихся при сотворении Мертона: высокий, тучный, благодушный, с улыбкой над ремешком шлема (этот ремешок сильно смахивал на второй подбородок), с усами, похожими на толстого домашнего котав отличие от взъерошенного и агрессивного кота инспектора.
Мы в вашем распоряжении, сэр, почтительно объявил Понсонби.
Благодарю. Я не отниму у вас много времени, доктор. Нам нужно помещение.
Вы можете воспользоваться моим кабинетом, джентльмены.
Мы выстроились в очередь перед дверью; меня, как новенькую, было решено поставить последней. Уже опрошенные девушки подбадривали оставшихся. «Ничего страшного, сама увидишь», шептали они. Однако, когда наступил мой черед, ноги у меня дрожали.
Проходите, сказал мне Понсонби.
Мертон, все так же держа руки в карманах, все так же в шляпе на голове, сидел в кресле Понсонби и мерно вещал. Сержант Джеймсон делал пометы в книжечке, стул прогибался под его весом, а Понсонби и Уидон, сидевшие на стульях возле окна, исполняли роль публики.
Нет-нет, я вовсе не блистателен, говорил Мертон, не заблуждайтесь, доктор. Но. Инспектор замолчал, наделяя это «но» особой энергией.
Всегда отыщется «но», примирительно заметил Джеймсон.
Но в этой работе, джентльмены, все зависит не столько от интеллекта, сколько от терпения. Мотивы и детали преступления образуют сложный ковер, и важно снимать слой за слоем, слой за слоем, мягко и старательно счищая ненужное, пока не останется сам факт первозданный, чистый, незамутненный.
Это так же верно, как то, что я рожден моей матушкой, подтвердил сержант.
Быть может, то было чистое совпадение, но оба в этот момент посмотрели на меня, тем самым вогнав меня в краску.
Присядьте, мисс Джеймсон сверился со своими записями. Мисс Мак-Кари?
По счастью, допрос проводил именно сержант. Джеймсон задавал вопросы и записывал мои ответынам было несложно выяснить, что легла я в таком-то часу, завершив перед этим такие-то работы, и ничего не видела на пляже, а Мертон тем временем сверлил меня своими ужасными глазами: они, казалось, впитали в себя всю преступную грязь нашего мира, которую не дано лицезреть простому смертному, чтобы подвергнуть кропотливой чистке. Эти глаза были как два колодца, уводящие в бездонное подземелье, принимающее в себя страшные вещи, наподобие трупа Элмера Хатчинса на пляже, я еще не знала, чем был так страшен этот труп, но очень скоро меня избавят от неведения, и Мертон, хозяин этих колодцев, словно бы предупреждал меня: ради моего же блага, не нужно заглядывать глубоко, в противном же случае вся ответственность ложится на меня.
Когда я сказала, что порученный моим заботам пансионер проживает на втором этаже западного крыла, в допрос вклинился Мертон:
Это, кажется, лучшее место для наблюдения. Не так ли, Джеймсон?
Так же верно, как и смерть моего батюшки, инспектор.
Доктор, нам придется опросить пансионеров из этого крыла.
Для Мертона это было самое обычное распоряжение, однако Понсонби едва не забился в конвульсиях. В нем, как частенько бывало, вступили в борьбу противоположные чувства: обязанность помогать правосудию столкнулась с заботой о репутации Кларендона. Понсонби даже поднялся со стула.
О да, инспектор Мортон, мы в Кларендон-Хаусе всегда сотрудничаем с законом.
Мертон, поправил инспектор.
Да, прошу прощения, однако у нас также есть пациенты и их уважаемые семьи. Я не хочу сказать, что уважение к семьям выше, нежели уважение, которое вызывает у нас правосудие Я только прошу вас учитывать специфические особенности нашего пансиона, в котором деликатность
Мертон тоже встал, на лице его читалось нетерпение.
Доктор Понсонби, я учитываю. Но
Всегда найдется какое-нибудь «но», благодушно прокомментировал его помощник.
Но Скотленд-Ярд, сэр, и есть синоним деликатности.
В этом я и не сомневаюсь. И Понсонби перевел моргающие глаза на меня. Не будете ли вы столь любезны сопроводить господина инспектора в комнаты наших пансионеров второго этажа, западное крыло? Они наверняка уже закончили ужинать. Такой визит их не сильно обеспокоит.
Мне подумалось, что Понсонби выбрал именно меня не только потому, что я случайно оказалась рядом. Я была новенькая, а потому меньше других посвящена в жизнь и частные секретики пансионеров. При моем участии Понсонби обеспечивал нашему обходу дополнительную деликатность.
6
Я испытывала естественный страх перед полициейдаже больше, чем перед злоумышленниками, поскольку при встрече с последними у тебя всегда есть возможность обратиться в полицию. Иными словами: когда передо мной зло, у меня остается надежда на помощь добра, но кто же защитит меня от добра?
Теперь вам понятно, отчего, пока я вела гостей по лестнице, а ужасный худосочный инспектор прямо-таки наступал мне на пятки, я все равно нервничала. Убийствоэто убийство. Речь идет о чем-то серьезном, о чем-то реальном. Это даже не подпольный спектакль, когда тебя утешает сознание: я только зритель. Конечно же, я никоим образом, даже отдаленно, не связана с этим убийством, но ведь сейчас я нахожусь внутри расследования, рядом с полицейскими, участвую, не имея никакой возможности отказаться.
Поначалу дело продвигалось без сюрпризов. Раз за разом повторялся один и тот же ритуал. Мы останавливались перед дверью, я называла имя пансионера, сообщала о его особенностях, стучалась и заходила. Остальное делал Мертон. И такой подход обернулся позорным поражением, главным образом потому, что Мертон решительно не обращал внимания, что его допрашиваемыебольные люди. Еще точнее, знать-то он знал, но делал из этого обстоятельства самые неправильные выводы. Для Мертона это были существа с поврежденным рассудком и, следовательно, не заслуживающие уважительного отношения. Инспектор даже в их присутствии употреблял слово «лунатики», как если бы быть сумасшедшим означало быть еще и глухим. «А что нам расскажет этот лунатик?»произносил он, не вынимая рук из карманов. Действительно, среди пансионеров попадались и глухие, как, например, лорд Альфред С., восьмидесятилетний старец, пользующийся слуховой трубкой и живущий во времена восстания сипаев, абсолютно отрешенный от событий дня сегодняшнего. На вопрос Мертона о событиях прошедшей ночи лорд ответил красочной речью, стиль которой был мне знаком еще по работе с другими подобными больными: «Вы, если не ошибаюсь, майор Бриггс из Четвертой бригады? Если же это не так, у вас, мой друг, имеется брат-близнец в Индии Я бы на вашем месте раскопал эту семейную историю». Я не стану описывать взгляд, которым Мертон испепелил джентльмена из-под полей фетровой шляпы.
А еще у нас был мистер Конрад Х., старичок в здравом уме, но одержимый мыслями о шпионах и тайном надзоре; мистер Конрад на каждый заданный ему вопрос отвечал двумя-тремя своимиэти яростные наскоки напоминали игру взбесившегося теннисиста: «Почему вы хотите это знать? Могу я взглянуть на ваши документы? Как, вы сказали, вас зовут?»
Что же касается сэра Лесли А Ну что вам рассказать о сэре Лесли? Он молод, одевается в яркие театральные цвета, а блеск в его глазах как будто отражает бесчисленные скандальные ночи Ист-Энда: сияние свечей, аромат множества женщин, дым опийных трубок, спектакли в запретных театрах. Сьюзи успела мне нашептать, что заболевание Лесли такого рода, о котором никто в Кларендон-Хаусе не рассказал бы даже Мертону, то было следствие особого образа жизни. Единственное, что, по-видимому, спасало очаровательную Джейн Уимпол от приставаний Лесли, когда она заходила к нему в комнату по долгу службы, этокак насплетничала мне все та же Сьюзисимпатия сэра Лесли к более пышнотелым особам, вот почему ни старшая сестра Брэддок, ни Гетти Уолтерс не появлялись у него ни при каких обстоятельствах.
Если же оставить в стороне столь неотвязчивую особенность, сэр Лесли, казалось, пребывал в постоянной полудреме, покачиваясь в огромной ванне с шампанским.
Ах, полиция, полиция!.. обрадовался он при виде Мертона. Проходите, проходите, ах, полиция, благословенная полиция. Полиция, моя сладкая подруга Нет, я не посещал ничего подпольного
Мертон провел кратчайший допросбезрезультатнои покинул комнату Лесли чуть ли не бегом. Комментарии, которыми он обменялся со своим подчиненным, не стесняясь моего присутствия, вогнали меня в краску. Действительно, сэр Лесли кое-кому может показаться отвратительным, но кто мы такие, чтобы судить? Мне не понравилась уверенность Мертона в собственном превосходстве, приправленная оскорбительными словечками, вроде «похотливый» и «свинья».
Нам оставалась последняя дверь.
Не спрашивайте, почему я так поступила. Я сама не уверена в ответе.
Быть может, потому, что это был мой пансионер и мне заранее становилось неловко от мысли, что Мертон охарактеризует его теми же словами, а то еще и похлеще. Инспектор, с руками в карманах плаща и в шляпе, до сих пор надвинутой на его гигантские уши, пожираемый собственными усами, которые, казалось, его истязают, представлялся мне таким же холодным и бесчеловечным, как тюрьма. Мистер Икс тоже мог быть холодным и бесчеловечным, однако его обостренная восприимчивость вызывала у меня сострадание.
Я преградила полицейским дорогу и заговорила, не поднимая глаз:
Прошу прощения, господа, но наш последний пансионер будет для вас совершенно бесполезен. Он живет в вечном полумраке, за закрытыми шторами и не покидает своего кресла У него ничего нет, даже имени Его называют «мистер Икс» Уверяю вас: он ничего не видел
И тогда Мертон сделал такое, что я не могу вспоминать без трепета.
Он приблизился ко мне вплотную, такой низкорослый:
Мисс
Мак-Кари, сэр, пробормотала я, сдерживая слезы.
Мисс Мак-Кари, здесь решаем мы. А теперь откройте эту чертову дверь и отойдите в сторону, как и положено женщине. И медицинской сестре.
Да, сэр. И, уже взявшись за ручку, я предупредила:В комнате темно, шторы задернуты, и вы его не увидите, потому что он сидит в кресле
Я открыла дверь.
Комната была освещена несколькими лампами. Шторы были раздвинуты. А мистер Икс стоял перед окном.
7
Никто из нас не шевелился. Мистер Икс, не оборачиваясь, заговорил:
Добрый вечер, мисс Мак-Кари, я вижу, вы привели гостей. Добрый вечер, господа. Сожалею, что стесненность моего жилья мешает принять вас достойным образом.
Мы с полицейскими все еще стояли на пороге.
Что это? спросил Мертон.
Его зовут «мистер Икс», повторила я. Он особенный.
Когда мы вошли и я закрыла дверь, мистер Икс уже вернулся в свое кресло. Мертон осторожно шагнул вперед, как будто не зная, что ожидает его в конце пути. Однако, когда он приблизился к креслу и увидел, с кем имеет дело, лицо его расслабилось. Это выражение, которое я столько раз наблюдала на лицах посетителей приюта при взгляде на душевнобольного, чей ненормальный облик тотчас одарял входящих чувством превосходства (как будто «нормальность»это особая медаль, а не игра случая), вызывало у меня подлинное отвращение. За это я еще больше возненавидела Мертона.