Дом опять же был очень скромным. Сгнивший пол скрипел под сапогами Горенштейна, а лампочка тускло освещала все вокруг. Шифоньер, стол, парочка стульев, полки с книгами и пожелтевшее окно. Особенно интересным было то, что на столе стоял старенький патефон, с блестящей «улиткой», около которого ютилась целая стопка пластинок. Самой крайней была пластинка с песнями Виноградова в новом конвертике.
Однако везде все было в пыли. Абсолютно вседаже некоторые вилки на столе. Горенштейн сразу вспомнил свою холостяцкую жизнь и понял, что мужчина этот жил одинокой жизнью.
На полке с книгами он нашел несколько писем от Марфены Олеговой из Акмолинска. На старенькой бумаге острым пером были с трудом прописаны буквыявно писал человек плохо видящий и не очень умевший писатьналезавшие друг на друга корявые строчки усугублялись еще постоянными орфографическими ошибками и часто встречающимися большими буквами вместо прописных. Горенштейн пробежал первое письмо и понял, что писала это мама, а зовут убитого, вероятно, Леней. Особенно тронула Горенштейна фраза из пожелтевшего письма: «НАлоГ НА бездитнАсть плотить ни устАл?».
Кирвес закончил осмотр трупа и, убрав с лица легкую гримассу омерзительности, пробормотал: «Убили часа три назад, то есть около четырех утра, судя по всему, его разбудили. Пил он много, это по запаху и лицу видно. На лице шрам, очень похоже на шрам от осколка, вероятно, фронтовик. Лет ему около сорока, вел даже очень нездоровый образ жизни. Причем на ладони татуировки, ЗЭКовские, он и сидел выходит. Убили его тупым предметом, около тридцати ударов по затылку и шее. Кисть отрубили с особым азартом: в полу огромная яма от удара топоромубийца сильно рубил, как дрова. Опять же, судя по обилию капель крови около самого места обруба и их дальнейшего исчезновения, кисть подняли на человеческий ростоб этом характер капель говорит, а потом положили ее куда-то. Судя по силе ударов и характеру ранений орудовал тот же человек, что и позавчера. Ну, и да, под головой все то же четверостишье».
«Из Маяковского?» спросил Скрябин.
-Да, оттуда.
Горенштейн все внимательно выслушал, принявшись вновь пытаться выстроить хоть какую-то логическую цепочку. Он оглядел комнату и увидел стоящую на полке с книгами шкатулку. Была она старой, но очень простой: из обычного дерева, без каких-либо узоров или украшений. На ней уже был целый слой пыли, смешивайся с толстенным слоем пыли на самой полке, причем оба этих слоя были вообще не тронуты: видимо, и жилец туда давно заглядывал, и уж тем более убийца. В самой шкатулке было не густо: паспорт, трудовая книжка, несколько десятков рублей на дне и потертое обручальное кольцо.
Горенштейн открыл пожелтевшие страницы паспорта. «Леонид Яковлевич Олегов, 1906 год рождения, родился в Купино, русский, рабочий. Прописан здесь с 46-го года» быстро пробормотал он и подошел к трупу.
«Это он?» своим картавым голосом спросил Горенштейн у Кирвеса, указывая на маленькую фотокарточку в паспорте.
Кирвес приподнял голову убитого, из под которой уже извлек пожелтевший кусочек бумаги, посмотрел на него и мрачно кивнул в ответ. Горенштейн вздохнул с облегчениемхотя бы личность установили.
Вслед за паспортом надо было изучить трудовую книжку. Она тоже была старой: выдана еще в 41-ом. Последним местом работы был Паровозоремонтный завод! Вот и связь с первым убитым.
Снова взорвался пакет с магнием, разбросав свет и искры по этой тускловатой комнате. «Фотокор» работал как часы, фиксируя каждую деталь места преступления, а тусклый свет лампы заменял пучок искр, разлетающийся по воздуху. Постовые жались около дома, пробираемые осенним холодом, колеса машин тонули в жуткой грязи, голые деревья стояли силуэтами, схожими с силуэтами скелетов: словно где-то вдалеке стояла целая армия скрепленных костей, воткнутых в новосибирскую грязь.
«Кто нашел труп?» вдруг спросил Горенштейн.
-Да рабочий с его цехане отрываясь от протокола пробормотал Скрябинзашел за другом.
-А где он?
-На улице стоит, курит.
-Черт возьми, а какого черта ты его не зовешь?
-Так жду вашего приказания, товарищ капитан.
-Едрить твою репу Зови его скорей и протокол готовь.
Скрябин быстро вышел к лестнице и позвал в дом свидетеля. Выглядел он как обычный работяга: старенькая зеленоватая телогрейка, изодранные военные галифе, измазанные в грязи боты «прощай толстый живот» и кубанка с завязанными на подбородке ушами. Лицо его было красным от холода и мокрым от мороси, с кучей складок, а глаза были какими-то преждевременно старыми, будто бы выветренными и запыленными.
Свидетель мрачно посмотрел на труп, но отреагировал довольно спокойновидимо на фронте их повидал он много.
Шапку снял, ворот грязной рубахи под телогрейкой расстегнул и оглядел собравшихся. Безразличный Кирвес в длинном пальто, задумчивый Горенштейн в синей милицейской шинели, спокойный Юлов в плаще, и заспанный Скрябин в шинели нижних чинов.
«Здравствуйте» тихо пробормотал свидетель.
Горенштейн кивнул и отчеканил: «Мы хотим задать вам пару вопросов, которые могут помочь поймать нам убийцу».
-Задавайте, я готов, что уж.
Скрябин сменил бланк, наслюнявил химический карандаш, кивнул и Горенштейн продолжил: «Во сколько вы нашли убитого?».
-Да как на работу шел. Ну, это часов шесть утра выходит.
-Убитого звали Леонид Олегов?
-Он самый.
-У него семья там, родственники есть?
-Женушка была, да разбежались они еще году этак в 46-м. Он мне даже кольцо свое показывал, которое он когда женился на ней надевал. А сейчас одна матушка осталась, в Казахстане где-то живет.
-Вы с ним вместе работали?
-Да, на стрелочном, во втором цеху.
-Давно знакомы?
-С 47-го годка значится, как я приехал сюда.
-Часто у него дома бывали?
-Да почти каждую субботу после работы заходил. Все равно жене там детей надо уложить, я и приходил попозже, чтоб не мешать ей.
-Оглядите комнату: тут ничего не пропало?
Уставшие глаза, полные мрака, принялись аккуратно двигаться вдоль комнаты. Сначала свидетель заметил, что нет шкатулки, но сразу же увидел ее на столе. Потом задержал свой взгляд на окровавленной спине его товарищав этот миг в глазах свидетеля и поселилась та боль, которая была страшно знакома Горенштейну: примерно так он выглядел, когда стоял около Змиевской балки, где среди 27 тысяч тел невинно убитых гражданских, лежала и его семья.
«Н нет, ничего не пропало» заикаясь и сдерживая слезы ответил свидетель.
-Чисто символическимрачно сказал Горенштейнпоставьте подпись с расшифровкой в бланке, вам ефрейтор покажет.
Горенштейн отвернулся к окну, оперся об грязный подоконник и оглядел округу. Одиноко и пустынно было тут: словно какой-то ураган прошел и вырвал все, оставив лишь грязь.
В это время в комнату вошел постовой в мокрой плащ-палатке.
«Товарищ капитан, обошли округуничего не найденоникаких улик вообще».
-Кисти тоже? уже зная ответ спросил Горенштейн.
-Так точно.
Капитан кивнул головой, впрочем, это был скорее не кивок, а просто свободное падение головы вниз, отошел от подоконника, и группа милиционеров начинала готовиться к отъезду. Ветер все также выл, ломая сухие ветки, мелкие, словно пропущенные сквозь марлю, капельки падали на землю, будто оплакивая убитого.
Горенштен ехал в «Победе». Юлов спал, нагнув голову, Кирвес не моргая смотрел в стеклоон имел обыкновение вот так «застывать», вспоминая что-то или думая о чем-то, а после этого, не меняя своего удивленно-потерянного выражения лица, начинал говорить.
«Вчера дочка написала, что у нее второй ребенок родился. Превзошла уже меняя то только одного успел сделать» мрачно проговорил криминалист.
-Я троих успелтак же мрачно ответил Горенштейн.
-Они тоже не с тобой живут?
-Они всегда со мной. Всегда и навсегда.
-Разошлись что ли?
-Их убили.
Кирвесу стало стыдноговорить о таком Наверняка он взбудоражил воспоминания Горенштейна, или что-то в этом роде.
Ничегоответил Горенштейн, предвкушая слова прощения от Кирвеса. Можешь не извинятся. Я привык.
Горенштейн откинулся на спинку сиденья. К счастью, воспоминания о погибшей семье не пришлисловно они сами не хотели делать больно своему папе.
«Итак. Все также, как и на месте первого преступления. Убили предположительно топором, глубина ударов все та же, кисть отрублена и куда-то унесена, в округе ее нет. Из комнаты ничего не пропало, даже деньги и обручальное кольцо» равнодушно тараторил Горенштейн, сидя в кабинете Ошкина.
«Связь между убитыми есть?» спросил Ошкин.
-Особо нет. Разве что убитые работали на одном и том же заводе.
-Туда ездили?
-Скрябин съездил. Убитый был примерным работником, даже грамоты имел. По словам его коллег с первым убитым они вообще никак не контактировали: цеха то довольно далеко.
-Может они были связаны как-то? Вместе какими-то грязными делишками занимались, нарвались и их убрали.
-Не похоже по ним, чтобы они занимались чем-то преступным.
-Никогда не смотри на внешность. Вообще никогда.
-В любом случае, если бы они были связаны с бандюганами, то были бы какие-то следы этого: больше денег, или хотя бы улучшение жилищных условий. А оба они жили в таком свинарнике, что
-У тебя есть версии случившегося?
Горенштейн пригорюнился, ибо просто не знал, что ответить. Нет, товарищ подполковникмрачно ответил оннету. Я долго думал, и ничего не подходит.
Этого стоило ожидатьзадумчиво пробормотал Ошкин. Ступай, дождитесь его матери для опознания. А ты пока подумай, что нужно делать дальше.
В коридоре его поймал мрачный Кирвес.
-Я посмотрел эти четверостишья на отпечатки пальцевсказал он. Никаких отпечатков нет вообще. Либо он подкладывал ее в перчатках, либо в общем, бывают такие, которые себе подушечки пальцев срезают. В 45-ом тут такой был грабитель.
-Знаю о немзадумчиво ответил Горенштейн. Давай отчет, я вложу его в дело.
Глава 6.
«В неких мирах был уничтожен бомбежкой
Наш еще и не строеный уютненький дом»
- А.Непомнящий
-Товарищимрачно начал Горенштейн, стоя у длинного столамы с вами имеем четверых зверски убитых за полторы недели, между которыми, по сути, нет связи. Первые двое убитых хотя бы работали на одном заводе, хотя никак не были связаны, а остальные двое вообще жили в разных районах! Один служил тут, в пожарной части, которая на Стрелочном заводе располагается, а второй приехал сюда к собутыльникам из Дзержинского района. Самое ужасное в том, что мы в полном тупике: следственная группа не знает, что делатьникаких свидетелей и улик нет, а убийства все схожи, словно делаются по одному плану. Повторяется одно и то же: пропажа отсеченной кисти, огромное количество ударов, четверостишье из «Левого марша» Маяковского, отсутствие кражи и пропажи чего-либо. Есть предположение, что убийца вообще убивает кого угодно: у него нет четких целей.
Ошкин слушал и кивал головой. Кирвес опустил лицо на свои старые руки, Юлов был как обычно спокоен, Скрябин сидел вытянувшись и с лицом полным уважения слушал своего командира.
Ноябрь уже вошел во вкус. Грязь заледенела, последние листья облетели с деревьев и их голые силуэты резали серое небо. Солнца не было видно уже дня три, лишь ледяной ветер тряс голые ветки, а их бывшие жильцылистья смерзлись друг с другом в ожидании гниения. Иней покрыл их, и тонкий белый слой ложился на Первомайку, словно пелена на глаза. Календарь с отставанием в один день показывал дату17 ноября 1949 года.
Ошкин приказал Горенштейну сесть и, как обычно, не вставая со стула, положив свою несгибаемую ногу в проход, начал говорить: «Товарищ капитан говорит все верно: никаких подвижек в деле нету нас даже отсутсвует подозреваемый. Я думаю, мы все понимаем, что раскрываемость и успешность милиции после войны резко упаласколько отличных милиционеров и следаков погибло на фронтах. Именно из-за этого у нас отсутствуют спецы для повышения раскрываемости. Я ни в коем случае не умаляю ваших талантов, товарищи, вы все хорошие опера. Вспомните хоть поимку банды грабителей из Барабинска, которая у нас тут обосновалась. Но то грабители, для их поимки уже есть своеобразная схема, есть определенные оперативные действия в отношении их ликвидации. Однако это дело донельзя необычное, оно требует разрушения всяких рамок и схем, тут не подойдет ни одно из стандартных действий. А мы, уж извините за откровенность, на это не способны. Вообще никак. Мы с вами шаблонники, товарищи, а действовать вне шаблона мы не можем. Как троечники в школе. Поэтому нам нужен реальный спец, который может действовать вне всяких правил и шаблонов».
Скрябин уже пытался что-то сказать, но Горенштейн посмотрел на него злобным взглядом, и ефрейтор вжался в стул, так ничего и не сказав.
Так вотпродолжил Ошкиннедавно в Одессе был сформирован Штаб по борьбе с бандитизмом. Привлекли туда много кого, но, в первую очередь, бывших сотрудников милиции, либо уволившихся в послевоенные годы, либо не вернувшихся к милицейской работе после фронтовых дней. Они могут расследовать только одно дело, и доступ имеют только к его материалам. Есть предложение создать нечто подобное и у нас. Кто что думает?
-Никак нетбыстро ответил Горенштейнне нужен штаб. Дело деликатное, мы можем и одним-двумя людьми обойтись.
-И кем же? У тебя есть предложения?
-Я бы лучше в беседе с глазу на глаз предложил. Там серьезный вопрос.
-Понял. У кого-то есть предложения кого можно привлечь к расследованию?
-Может Лунина, он у нас служил тут два годапредложил заведующий архивом.
-Ты совсем что ли? усмехнувшись ответил Ошкинон же алкоголик, да и какой из него следак. Он жрал водку даже на месте преступления, черт побери! И, да, товарищ завархивом, хватит его толкать везде. Если ему нужны деньги, то пусть работать идет, а не пользуется твоей дружеской помощью, чтоб подработать. Еще предложения есть?
Все мотнули головой, Ошкин мрачно усмехнулся и громко сказал: «Собрание окончено, товарищи, ступайте. А ты, капитан, рассказывай там о своем претенденте».
Все медленно выползали из кабинета начальника отделениясамого большого кабинета в здании. Кирвес выходил последним: в руках он мял карандаш, а штанины новых брюк были подвернутыбыло ясно, что криминалист ошибся с размером, и длина штанин была слишком большой.
Итакначал Горенштейнвы же знаете о Сергее Летове?
-Я почему-то так и думал, что ты заговоришь о немответил Ошкин. Да, разумеется я его знаюмы с ним почти пять лет вместе проработали. Он после меня был тут начальником райотдела, пока меня перевели на Заельцовку.
-Он правда был таким спецом?
-Не то слово! Я за всю свою работу не встречал такого толкового следака, как он. У него была безупречная раскрываемость. Ему вроде Горком даже грамоту дал в 40-м году.
-Вы в курсе что с ним произошло?
-Об этом вся Первомайка болтала. Сначала говорили, что он убил своих, потом что немцев, а потом узнали наконец, что это австрийцы были. Знаешь, скажу честноя его не виню даже. Австрияки то еще дерьмо, вспомнить хоть Первую Германскую.
-Я думаю предложить ему. Он действительно специалист и, по мне, сможет, как вы сказали, сломать шаблоны.
-Вообще, я тоже думал над этим. Это, конечно, рискованно, особенно если «наверху» узнают про его делишки. Однако, знаешь, если мы сумеем недельки так за полторы этого урода поймать, что Серега может сделать, то «сверху» никого не пришлют. А вот если мы его не поймаем, то точно пришлют, из ГПУ кого-нибудь.
-ГПУ?
-Тьфу ты ё моё, теперь же его нет. Из МГБ. Куда с недавних пор и мы входим.
-То есть вы согласны привлечь его к расследованию?
-Да. Предлагай ему. Он же давно откинулся, паспорт уже есть?
-Так точно.
-Тогда скажи, что это крайне важно. Впрочем, я почти уверен, что он согласится. Выдадим ему справку и мандатпусть берет дело в свои руки. А я пока кое-куда позвоню.
Летов лежал на полу. Грязь засохла на его брюках, пуговица от рубашки одиноко валялась около кровати. В сжатых ладонях лежали клоки волос, вырванных Летовым, а сами волосы были жутко взъерошены, на пальцах виднелись огромные укусы от зубовЛетов, чтобы не кричать, использовал свою грязную кисть вместо кляпа.