В эту неделю припадки как-то усилились. На выходных, когда Горенштейн был дома, Летов почти постоянно пил с ним, от чего воспоминания, а, следственно, припадки исчезали. Однако если он понимал, что скоро начнется, то выходил в туалет и выл там. Впрочем, Горенштейн в последнее время появлялся тут крайне редковсе чаще он ночевал у Валентины, и никто не мешал Летову оставаться наедине со своим безумием.
«Nicht nötig, nicht nötig, nicht nötig» эти последние слова невинного австрийца вертелись в голове Летова снова и снова. Он вспоминал три самых жутких момента своей жизни: расстрел в плену, убийство Лехи и собственноручное убийство. Воспоминания появлялись просто так, непонятно от чего, вокруг ведь была лишь звенящая тишина: всплывут, побудут в голове и опять опустятся вниз.
Летов услышал шаги в коридорепо времени уже должен был вернутся Горенштейн. Поднялся с пола, отряхнул пыль с одежды и, даже не дожидаяся ударов мощным кулаком в дверь, отворил ее. Горенштейн, улыбаясь такому предугадыванию Летова, зашел в комнату, механично снял шинель и упал на стул.
«Как ты тут?» задумчиво спросил он.
-Да все как обычноответил Летов. Я сейчас разогрею картошку, тут осталось со вчерашнего дня.
-Погоди. Есть разговор.
Летов удивленно посмотрел на мрачного Горенштейна, положил обсохшую ложку на стол и, ожидая чего-то печального, ответил: «Говори».
В общем, дружищеначал Горенштейн. У нас сейчас дело расследуется жутко странное и опасное. Людей, чтоб его раскрыть, у нас просто нет. Даже я не гожусь. Наш начальник предложил привлечь кого-то к расследованию, вроде Штаба по борьбе с бандитизмом. Я порекомендовал тебя. Ошкин согласился.
-Ошкин? Хрена ж себе, он до сих пор тут!
-Ты согласен работать у нас? Быть оперуполномоченным и расследовать это дело? Ты просто пойми, это это неимоверно важно. Разговор идет о ряде жесточайших убийств, который надо немедленно прекратить. Погибло уже не мало людей.
-Почему именно я?
-Потому что все, кто тебя знает как мента, говорят, что ты спец. Ошкин сказал, что ты самый толковый следак, которого он встречал.
-Не забыл еще меня майор.
-Он подполковник уже.
-Растет Ты хочешь, чтобы я вернулся в милицию для расследования одного дела?
-Крайне важного дела.
-Я не уверен в себе. Ты пойми, я уже восемь лет как с милицией не связан. Да и вообще, Ошкин знает о моей послевоенной биографии?
-Отлично знает. Он сказал, что херня все это. И я с ним согласен.
-Он готов сделать уполномоченным человека, который отсидел четыре с половиной года?
-Ты искупил свою вину перед Родиной. Так что ничего такого в этом нет.
-А если проблемы начнутся?
-Если мы его поймаем недели так за полторы, то не начнутся. Тебе выпишут премию, заработаешь. А «наверх» про тебя особо говорить не будем. Да им и плевать будет: самое главное показать, как круто действовали наши следаки, поймав особо опасного преступника.
-Оно правда такое важное?
-Я врать не стану.
Летов оперся руками о стол, который издал испуганный скрипдавненько ничего тяжелее наполненных едой кастрюль и сковородок на нем не стояло. В голове Летова, нападобие стаи варон, крутилось много мыслей. Самой главной была мысль долга: если дело действительно такое важное и опять гибнут невинные люди, то это надо прекратить. Летов конечно же догадывался, что в рядах милиции сейчас дела идут неважносколько хороших следаков полегло. Чувство долга говорило ему согласится, разум выводил какие-то контраргументы, мол, убьют еще или что-то в этом роде хотя, он совершенно не боялся смерти. Вообще. Скорее даже хотел ее.
«Я я согласен» задумчиво ответил Летов, стукнув рукой по грязному столу.
-Ты уверен? спросил радостный Горенштейн.
-Абсолютно.
-Тогда пошли в отделение. Выдадим тебе все, что нужно.
Летов быстро снял свои измазанные грязью брюки, напялил более-менее чистые милицейские галифе, накинул пальто и вышел вслед за Горенштейном.
В самом отделении было тихо: все сидели по своим кабинетам. Лишь дежурный в будке болтал с каким-то сержантом, а в КПЗ шла оживленная беседа двух сильно выпивших торговцев ворованными продуктами. Пройдя по темным коридорам в которых эхом раздавались отборные матюки спорящих воров, Летов с Горенштейном дошли до заветной двери кабинета Ошкина.
«Вот, товарищ подполковник. Товарищ Летов согласился на наше предложение» отрапортавал попивающему чай Ошкину Горенштейн.
Сколько летулыбаясь сказал Ошкин своим веселым голосом, откидывая в сторону свежий выпуск «Советской Сибири» и медленно вставая, опираясь о скрипучий стол. Серега, сколько же лет не виделись! Всегда помнил о тебе, ты следак каких еще поискать надо. Садись, поболтаем, введем тебя в курс дела.
Летов пожал руку Ошкину, даже улыбнулся немного, впомнив славные довоенные времена.
«Ну что, Сергей, как жизнь? Слышал про твои делане осуждаю тебя» загадочно сказал Ошкин, отставляя вслед за газетой и стакан горячего чая, испускающего пар.
Я? растерянно бормотал Летов, смотря стеклянными глазами в исцарапанный пол. Я да нормально, вроде бы. Насчет деля сам себя сужу. Но это уже так
-Ты ж Ладейникова помнишь? спросил Ошкин.
-Разумеетсяповеселев ответил Летов. Он до сих пор в органах?
-Теперь он уже Комиссар III ранга, в Новосибирске сидит.
-Да, помню его. Хороший мужик. Сильно нам с тобой помог тогда, в 37-ом, когда мы банду ловили, помнишь?
-Конечно. Такое забудешь Хотя мое дело в 33-м было хуже.
-Когда тебя пытали?
-Да, оноОшкин заметно помрачнел, оглядев свой шрам, и продолжилКороче, я позвонил Ладейникову. Он очень обрадовался тому, что ты вернулся и одобрил наше решение о привлечении тебя к расследованию. Так что ничего боятся не стоитЛадейников свой человек.
-Да, уж в этом я не сомневаюсь.
-Так, Вень, сходи с Серегой в канцелярию, пусть ему выдадут все, что нужно. А потом сразу ко мневведу тебя в курс дела и с материалами дам ознакомится.
Горенштейн кивнул, Летов медленно поднялся и посмотрел на улыбающегося Ошкина. Он второй раз, несмотря на искалеченную и не гнущуюся ногу, поднялся с хилого коричневого стула, скорчившись от боли и напряжения мышц спины, но, крепко встав на ноги, вновь пожал Летову руку. Сколько Летов помнил Ошкина, тот ни разу не вставал из-за стола два раза за такой короткий промежуток временивсе таки нога давала о себе знать, но сейчас, что называется, уважил «следака, какого еще поискать надо».
«Спасибо тебе, Серег. Я знаю, что такие умения не пропадают несмотря ни на что. Талант не пропьешь, как говорится!» весело сказал Ошкин.
-Я постараюсь поймать его. Приложу все усилиямрачно ответил Летов.
Горенштейн с Летовым спустились на первый этаж и пошли в канцелярию. Проходящие мимо люди в форме удивленно смотрели на нового сотрудника, на его старые галифе, сапоги, потертую кепку и главноенепонятное лицо.
«Привет, Люсь. Нужна бумага и мандат товарищу. Вот паспорт, выпиши поскорей» отчеканил Горенштейн, протягивая новенький паспорт Летова молодой девушке, сидящей за заваленным столом в пыльной комнате архива и канцелярии одновременно.
«Предъявитель сего ЛЕТОВ Сергей Владимирович, 1908 года рождения, паспорт серии III-ОР 345678, является оперуполномоченным районного отделения милиции по Первомайскому району города Новосибирска. Правомочен самостоятельно или во главе группы производить необходимые оперативно-следственные мероприятия с последующим оповещением прокурора. Разрешено ношение и хранение огнестрельного оружия.
18 ноября 1949 г» эти сухие слова были напечатаны и написаны на тонком куске пожелтевшей бумаги. В углу девушка поставила печать, предварительно макнув ее в коробку с краской и дыхнув, а потом расписалась поверх нее столь редкой в этих краях трофейной немецкой шариковой ручкой, которой до сих пор восхищался Горенштейнон просто не видел таких письменных принадлежностей.
«Мандат на оружие еще выпиши, пожалуйста» мечтательно сказал капитан, забирая справку и паспорт и не отрывая взгляда от блестящей ручки.
Глава 7.
«Держаться за воздух,
За острые звёзды
Огромного неба
Коснуться рукой»
--БИ-2
Летов сидел в кабинете Горенштейна с довольно толстой папкой уголовного дела. Сам Горенштейн уехал на вызов, поэтому Летову никто не мешал листать тонкие листочки протоколов и рассматривать стопки фотографий.
«Глубина удара 6,3 см» неплохо. Сильный мужик, значит. «Характер капель крови около кисти говорит о том, что они падали с высоты человеческого роста» значит он ее поднял и убрал куда-то, раз дальше капель нет. «Отпечатков на клочке бумаги не обнаружено. Характер бумаги говорит о ее не маленьком возрастеоколо двадцати лет» может из библиотечной книги вырвал. Надо проработать эту версию» думал про себя Летов. Он понял, что эти клочки бумаги хорошая зацепкаблагодаря им можно и выйти на преступника.
«Левый марш черт, его же читал тот парень, который задыхаться начал!» вдруг вспомнил Летов. Он порылся в бумагах и начел написанный Горенштейном отчет. Написан он был от руки, химическим карандашом, но бумага потом была специально намочена, дабы эти загогулины напоминали чернила. Однако почерк все равно был ужасныйбуквы огромные и сильно размытыеВеня писал его спеша.
«Возможно, есть связь этих четверостиший с инцидентом во время Праздничного мероприятия в честь Праздника Великой Октябрьской социалистической революции» так Веня, молодцом, заметил. «Следует побеседовать с юношей, у которого случился приступ во время чтения данного четверостишья. Возможно ему кто-то угрожал или следил за ним» интересно, сделал это Веня, или нет. А, вот и протокол.
«ВОПРОС: Следил ли кто-то за вами или угрожал?
ОТВЕТ: Нет, ничего не было. После случая все было, как обычно». Значит допросил таки» продолжал Летов.
Он взял со стола помятую бумажку и, наслюнявив грифель карандаша, набросал небольшой планэто была у его давняя привычкасоставлять какие-то схемы, дабы было легче представить картину преступления и собрать все факты воедино.
«Итак. Парень читает это стихотворение и у него случается приступ. На следующий день кто-то убивает человека и подкладывает это четверостишье. Может эта хрень с прекращением дыхания была кем-то подстроена, и батя этого парня узнал, что эти ребята причастны к этому и решил отомстить? Черт, в анкете этого парня написано, что про отца неизвестно, значит, отец тут ни при чем. Но как еще это может быть связано?» продолжал свои размышления оперуполномоченный.
Летов решил отдохнуть и откинулся на спинку скрипучего стула. Перед глазами встал грязный потолок, знакомый еще с довоенных лет. И тут Летов неожиданно вспомнил один случай с войны.
«Будь все проклято, надо было себе ногу отстрелить батиным ружьем, не оказался бы тогда в этом дерьме!» злобно выл молодой солдат, еле тащивший ноги вслед за почерневшим от копоти Летовым.
Избитые сапоги стали коричневыми от пыли, окровавленные и прожженные гимнастерки колыхались от ветра, который обжигал своим приятным холодком грязное тело солдат.
Мыслей у Летова не былоон жутко устал. Они уже плелись по этой дороге часа три, а до этого еще был жуткий бой и чуть ли не полдня блужданий по лесу. Все тело вылооно жаждало отдыха и сна. Были мысли даже упасть в канаву около дороги и уснуть там, однако было ясно, что вскоре по этой дороге пройдут части немцев в контрнаступлении, которые обязательно превратят обычный, пусть и настолько желаемый, сон советского солдата в вечный.
Летов сразу почуствовал что-то неладное: на пыльной дороге была куча следовскорее всего, это были эвакуированные, но сам Летов об эвакуации ничего не слышал.
Однако это были следы не эвакуированных. Это стало ясно, когда сквозь лучи палящего солнца прорвалось изображение виселицы.
«Бь!» из последних сил пробормотал солдат, взводя курок своей «Трёхлинейки». Летов же взвел пистолет и они, словно позабыв о жуткой усталости, побежали к виселице.
На тонких веревках, обжигаемых палящим солнцем, медленно покачиваясь, висело семь босых человек. Трое женщин, трое мужчин и еще один парень лет двенадцати. Все они были сильно избиты, измазаны кровью, одежда изорвана. Самое странное, что один из трупов, висевший посередине, был срезан. Его просто не было, лишь порезанная веревка одиноко болталась на ветру. Летов уж подумал, что его срезали местные, чтоб сожрать, но он видел в деревне немало скота, так что навряд ли бы они стали заниматься каннибализмом. Думал он не долго, ибо вскоре услышал какие-то странные звуки.
Рядовой окаменевши смотрел на эту колонну висевших трупов, а потом упал на землю и его начало рвать. Летов понял, что помощи от этого сопляка ждать незачем, поэтому, встав в боевую изготовку, пошел в обход виселицы.
Вскоре он увидел и источник звуков. На корточках, в изорванной, окровавленной нательной рубахе и проженных галифе, сидел солдат. Судя по зеленой пилотке, это был свой, советский. Однако Летов застыл в ужасе, при виде того, что делал этот солдатон бил чье-то тело ножом. Судя по обилию крови вокруг и тому, что даже сапоги солдата были ей измазаны, бил он этот труп долго. Сначала Летов подумал, что он убивает немца, однако вскоре увидел босые женские ноги, измазанные кровавой пылью, и окровавленные полы изорванной юбки.
«Ах ты ж выродок!» заорал Летов и, рванув к изуверу, пнул его ногой со всей силы.
Тот отлетел в сторону, обезумевши посмотрев на Летова. Зрелище действительно было жуткое: девушка, лет двадцати, с петлей на посиневшей шее, лежала в луже собственной крови, все ее тело было избито ножом, даже колени, лицо жутко изуродовано, глаз выколот, но сквозь пелену крови еще проглядывало ее прекрасное личико. Повсюду была кровь. Ее кровь.
Солдат сам был ею измазан. Половина лица была обожжена, черная пелена обуглившейся кожи заменила большую часть лысого черепа и правую щеку, а ухо было разворочено осколком. Вероятно, этого обоженного солдата, измазаного помимо всего прочего в крови, накрыло нехилой взрывной волной.
Солдат дико смотрел на Летова, сжимая в своей окровавленной руке длинный нож. Летов также дико смотрел на него, держа на прицеле словно сросшегося с рукой пистолета.
На крики прибежал рядовой, который сразу смекнул что к чему, и навел ствол винтовки на лежащего в крови солдата. Вся эта немая сцена продолжалась секунд сорок. Вдруг изувер вскочил и, крича что-то бессвязное, бросился к Летову, замахиваясь ножом.
Летов прострелил ему колено, как учили в милиции, а рядовой пальнул в живот. Обезумевший солдат упал в пыль и, харкаясь кровью, пополз к изуродованному им трупу. Он, сквозь льющуюся изо рта кровь, еще бормотал что-то, но, кажется, это был лишь набор букв. Дико глядя на это действо, Летов не выдержал и прицельно выстрелил солдату в голову: он лишь распластался на окровавленной земле и лежал, прижавшись к убитой девушке: вместе они образовали какую-то жуткую букву «Т» на красном фоне. Летов еще долго смотрел на все это, не понимая, что случилось. И только через несколько дней, когда он уже сумел хоть немного поспать, осознал, что это было то самое «боевое сумасшествие», про которое он так часто слышал от ветеранов Первой Германской.
Летов и Горенштейн сидели в кабинете Ошкина, мрачно глядя куда-то вниз, а Летов выглядел сильно усталым: было видно, что все это время он занимался изучением материалов дела.
«Итак, Веня все правильно сделал, связав эти убийства с тем инцидентом во время концерта 7 ноября. Я подумал, какая может быть связь, однако ничего связанного тут явно нет. Тот случай не был подстроенврачи же сказали, что это чисто из-за нервов было. Тем более, что отца у парня нет, а мать его вряд ли пошла бы рубить кого-то топором, да и с такой силой еще, это чисто физически невозможно. Второе, часто поднимался вопрос, мол, зачем убийца отрубает кисти и подкладывает эти четверостишья. Тут весьма просто: он этим хочет что-то показать, продемонстрировать. То ли он хочет показать нам свою избранность, необычность, то ли он так подкидывает нам какие-то подсказки. Потом, нужно опираться на эти четверостишья: через них можно выйти на убийцу. Отпечатки на них можно не искать: там куча этих отпечатков, а убийца не дурак и оставлять там свои не будет. Насчет мотивов придумать его действительно сложно. Корыстныйнет, не украдено ничего. Мстить, но кому и за чтоэти люди никак не связаны и ни в чем не замешаны. Вы правильно задавали вопросы родственникам: ревностью тут тоже не пахнет. Трупы он не насиловал, так что и не ради половых потребностей тоже. Я пытался связать эти убийства с инцидентом на концерте, но, повторюсь, это не реальнопрямой связи нет. Однако косвенная связь есть несомненноможет убийца захотел убивать после того инцидента, или он хочет нам что-то сказать этим. Быть может он так насмехается над «левыми», то есть обижен на режим, уже политические мотивы. Но если он контра и этим подкладыванием хочет показать презрение строю и великому товарищу Сталину лично, то почему он убивает хрен знает кого? Людей, которые к партийной работе не причастны. Обычных работяг и забулдыг?» долго и монотонно говорил Летов.