Двоих оставили около дома Ванюши и понеслись на Протальную улицу. За окном машины, жутко качающейся на заледеневшей грязи, припорошенной снегом, серые бараки, старые частные домики, проглядывающие сквозь голые деревья рельсы на насыпи, одиноко стоящие на запасном пути полуразобранные паровозы, ржавые крыши продмагов, покосившиеся телеграфные столбы, бегающие с санками дети около горки, возвышающейся на фоне высоченной насыпи, начинающиеся огни Инской, парочка «Захаров Ивановичей», стоящих на обочине и бегающие вокруг них водилы в ватниках и валенках, опять бараки и домики, и, наконец, Протальная улица, стоящая на самой границе между Первомайкой и голым лесом.
Пятый дом стоял у самого леса. Из одного окна была видна улица и соседние домики с покосившимися заборами, на иглах которых изредка висели глиняные горшки, а из другого голый лес и снег. Зайдя в комнату оперативники сразу поняли, что человек, живущий там, опять закостенелый холостякгрязь, пыль, мутные окна, куча окурков, разбросанный по комнате пепел и «бычки», пустые банки и грязные тарелки на столе.
У порога стояли двое суровых постовых, которых подняли с постели после ночного патрулирования, и кучка баб в лохмотьях, которые жаждали заглянуть во внутрь. Однако дверь закрыли, и постовые встали стеной перед ней.
Труп лежал на животе около стола. Одной рукой он мертвой схваткой схватился за ножку, другая лежала осиротевшей, без кисти. На затылке, как и обычно, лежало четверостишье из Маяковского. На этот раз все было более стандартно: вероятно, первый удар был нанесен по лицу, да с такой силой, что череп почти сразу раскололся. Затем таинственный убийца стал бить по шее и спине, при этом делать это было не нужночеловек был мертв после первого удара.
Летов оглядел труп, Кирвес, измерив глубину ударов, сказал, что убийца тот же. Ефрейтор осмотрел комнату, перепрыгнул через лужу крови и достал из под подушки поношенный бумажник, где лежало ровно сто помятых рублей одной купюрой.
Летов оперся о подоконник и сказал: «Судя по всему, что-то изменилось у этого уродапервое убийство какое-то необычное. То ли он решил что-то новое попробовать, то ли осмелел если осмелел, то это хорошозначит, поймать его будет легче. Но что самое интересноеза одну ночь он убил двоих. Обычно такого не было. Кажется, у него и вправду разгулялся аппетит, и он смелее стал. Значит это две вещи, одна приятная, а другая не очень. Коли он осмелел, значит, поймать его по идее будет легче, но также это значит, что крови может быть больше. А это уже плохо».
-Вообще, сказал Горенштейн, я много думал над его мотивацией. Неужели мы и вправду имеем дело с человеком, который убивает ради удовольствия, как ты и предположил?
-В этом сомнения нет. Таких называют, как я недавно вспомнил, убийцами с неочевидным мотивом. Посуди сам: местьнет, мы уже поняли это на основании того, что убитые не имеют никакой связи кроме той, что они все мужчины и все в момент убийства находились дома одни. Половой подоплеки тут тоже нетон же не насиловал их. Корыстьну, тут понятно. Следственно, его мотив либо понятен ему одного, либо его вообще нет.
-Поэтому мы и поймать его уже почти месяц не можем. Одно дело грабители, а тут
Ошкину доложили о ходе осмотра мест происшествия. Первым убитым оказался Иван Григорьевич Ольгинремонтник с паровозоремонтного завода, один из лучших специалистов по ремонту паровых котлов. Ему было 38 лет отроду, женат, имел дочку. В разводе с 1946-го года, жена с дочкой остались жить в Харькове, он же уехал по распределению в Новосибирск. Усердно платил алименты, приводов в милицию не имел. В целом, обычный холостяк, знаток своего дела, фронтовик, положительный гражданин.
Вторым оказался Дмитрий Пажуковслесарь первого разряда со стрелочного завода, возрастом в двадцать два года. Мать проживает в Томске, отец погиб во время войны, сам работает в Первомайке только с августа. Имел привод в милицию за непристойное поведение в состоянии сильного алкогольного опьянения в сентябре 1949-го.
Если все собрать в одну кучуначал Ошкинто можно сказать, что между всеми убитыми есть только три связи: они все мужчины, все находились одни дома, и все работают. Связь какая-то косвенная, это и связью не назвать толком.
-Ну, я уже говорил про этомрачно ответил из угла Летов. При этом я подозреваю, что скоро наш убийца начнет нарушать правилато, что он убил в одну ночь двоих, а одного убил весьма необычным для себя способом, говорит о том, что он нарушил ранее не нарушаемые правила, нарушил свой алгоритм, а, вероятно, будет нарушать его и дальше.
-Ты это к чему ведешь?
-К тому, что надо ждать крови.
-Послушай, Серегсказал Горенштейн, я вот что думаю. Соседка Ольгина сказала, что убийца качался и еле стоял на ногах. Может он был пьян, поэтому и нарушил эти, как ты говоришь, правила?
-Я думал над этим. Если это так, то это хорошо, но есть еще версия о том, что он не был пьян, а его сводили судороги. У людей, которые получают какое-то неимоверное удовольствие иногда взаправду сводит мышцы. Он, как мы думаем, убивает ради удовольствия. Быть может его так вынесло от этого убийства, что от удовольствия аж ноги сводить начало.
-А если все-таки по пьяни?
-Тогда это успокаивает. Но мне отчего то кажется, что причина совершенно иная.
-Товарищи, а может он был ранен? испуганно спросил Скрябин.
-Хорошая догадкапробормотал Летов, но, в таком случае, кровь должна была бы быть на протяжении всей дороги, а при прочесывании местности вокруг мест преступления кровь была найдена только у дома Ольгина, и то, он ее явно стирал с рук. Впрочем, Яспер, надо бы проверитьсделай анализ крови с досок забора, а потом сравни с кровью убитого. Может, ефрейтор и прав.
Скрябин широко заулыбался, радуясь тому, что загадочный следак оценил его предположение, а Кирвес, порывшийся в вещдоках в поисках отломанного куска окровавленного забора, направился в лабораторию.
Ошкин посидел молча, резко мотнул головой и прервал это молчание, провожая Кирвеса взглядом: «Сергей, а что думаешь про связь нашего убийцы с уголовной средой?»
-Сейчас он с ней точно не связан. В прошломмог быть, может она и повлияла на такую его жестокость.
-Как думаешь, есть смысл послать его фоторобот другим райотделам для того, чтобы они проверили его через свою агентуру среди уркаганов?
-Смысл есть в любых действиях. Попробуйте, может и вправду поможет. А у нас сейчас какие-то банды действуют?
-Последнюю накрыли год назадс привкусом гордости сказал Горенштейн.
-Если кто из них жив, можно еще им показать его фоторобот.
-Ванька Меченый, вроде, на стройке где-то тут работает, недавно откинулся. Можно ему показать.
-Ну, Ваньку и я знаюон еще при мне тут грабил и тунеядствовал. Думаю, он меня тоже помнит.
Все немного помолчали, а потом Ошкин задал резонный вопрос: «Кто что предлагает делать дальше?»
Летов ответил первым: «Во-первых, предлагаю после обнаружения тех трупов, по которым мы вышли на Долганову, проверить все сообщения о пропаже людей после 7-го ноября и отныне отслеживать их и проводить более тщательный розыск пропавших. Возможно, где-то еще лежат и гниют убитые о которых мы не знаем. То, что они не были найдены в ходе поисковой операции, вовсе не говорит о том, что трупов нетон мог их закопать или утопить запросто. Потом надо реализовать идеи по опросу уголовников о нашем преступнике. И готово».
-Другие мысли есть? поинтересовался Ошкин.
-Ну, можно еще утверждать, что все убийства происходят в одном секторе Первомайки. Тогда, имеет смысл проверить, кто имел привод в милицию за всякие странные преступления в последнее время и жил в нашем районе.
-Мы это сделали еще до твоего прихода. Был тут один парень, который резал кошек на улице средь белого дня, но он еще летом уехал к бабке в Болотное.
-И больше никого?
-Скрябин вместе с еще парой ребят перебуровил дела с 1946 года за полторы недели. Были изнасилования, но без всякого садизма и других странностей. Так что не было таких.
В целом, план Летова одобрили. Единственное, что пугалоэто неизвестность дальнейших действий преступника. Ни Ошкин, ни Горенштейн, ни Скрябин не представляли, что придет на ум совершенно не понятному для них убийце и боялись этого сильнее всего. Душу грела мысль, что тогда в момент убийства душегуб был просто пьяным, а не испитывал нервные судороги от дикого удовольствия. Но Летов своим нутром чувствовал, что это не так, он чуял, что убийца сейчас разойдется. Он был в этом уверен, будто сам был этим душегубом, будто сам этой ночью зарубил двух человек изуверским образом.
До вечера Скрябин опросил коллег обоих убитых. Контактов никаких убитые не имели, врагов у Ольгина точно не было. С Пажуковым все сложнееон относился как раз к той категории «асоциальных элементов советского общества». В седьмом классе был оставлен на второй год, а в 18 лет закончил «ремеслуху», потом был призван в армию, отслужил, а затем получил направление на завод и переехал в Новосибирск, где и остался работать. В Томске имел четыре привода в милицию за дебоширство, непристойное поведение в нетрезвом виде, в армии вел себя «неподобающе». В Новосибирске успел попасть в «кутузку». Наверняка, если бы не топор загадочного душегуба, то в милицию его загребали бы еще много-много раз, но, к сожалению (а для него, быть может, и к счастью, кто знает) жизнь его оборвалась сейчас, холодной осенью 49-го.
Придя в прокуренную, никогда не проветриваемую и запыленную комнату, которая все больше напоминала палату дурдомаскомканные простыни, царапины на полу под ножками кушетки, и дух одиночества, мрака, жутких страданий второго жильца этой комнаты с пометкой в паспорте «выдан на основании статьи 38 (39) «Положения о паспортах», Летов свалился на кушетку. Только кучка «бычков», пустых водочных бутылок и грязных тарелок на столу говорили о том, что никакой больницей тут и не пахнет.
Летов завалился на койку, придвинул к ней табуретку, взял из под кровати лист грязной бумаги с химическим карандашом и стал писать весьма странные загогулины. Из-за немного трясущихся рук и скрученного положения, буквы получались кривыми и вряд ли даже Горенштейн сумел бы их разобрать.
«Выводы:
1) Мужчина, не дюжиной силы;
2) Живет в Первомайке, возможно, неподалеку от места убийств;
3) Вероятно, чем-то похож на меня, тоже имеет позади грешки;
4) Не имеет мотива;
Схожесть преступлений:
1) Жертвытолько мужчины, в момент убийства были одни;
2) Все за исключением Пажуковафронтовики;
3) Все убиты тупогранным предметом;
4) У всех отсутствуют левые кисти рук, при всех трупах найдены характерные четверостишья;
Что можно сделать:
1) Продолжить наблюдение за Долгановой;
2) Проверить всех мужчин, живущих в Первомайском районе или, как минимум, его Северном секторе;
3) Предложить задействовать еще человек сто из армейцев для патрулирования».
Потом Летов еще полежал, и добавил: «4) Если будем связываться с армейцами, предложить задействовать водолазов для проверки особо глубоких водоемов в районе и самим проверить неглубокие с помощью багра». Мотивация у такого решения была: Летов был полностью убежден в том, что не все трупы найдены и что где-то могут лежать другие тела. А лучшим местом для сокрытия трупа при учете того, что он до сих пор не найден, является водоем, ибо долбить заледеневшую землю довольно трудно. Привязать к нему какой-нибудь незатейливый груз (плотный мешок с камнями, огрызок рельса, металлический брусок или что-то в этом роде), доставить до водоема и скинуть на дно. Так труп там может пролежать хоть целую вечность.
Летов уже замечал за собой частичную потерю памяти и именно поэтому решил систематизировать все имеющиеся данные и записать свои выводы, дабы не забыть. Стало ясно, что убийца, несмотря на свои явные проблемы с психикой, оказался не на шутку проворливым и знатоком своего делана глаза патрулям не попадался, убивал так, что никто его не видел. Хотя, было ясно, что скоро он начнет «фальшивить» Летов отлично понимал, что правила он начнет нарушать, вероятно, из-за осознания своей безнаказанности и разыгравшегося чувства смелости, поэтому поймать его будет легче. Он будет убивать более жестоко, что может привлечь внимание соседей. К тому же, уже почти все дома, стоявшие на отшибе, он «обработал», а, значит, он начнет убивать жильцов тех домов, рядом с которыми есть соседние. Да и патрулей должно стать больше: Ошкин возлагает большие надежды на патрули военных вместе с милицией и оперативников в штатском. Однако все это означает, что убийства будут снова и снова происходить, а допускать этого нельзянаверху уже «копошаться», по Ошкину было видно, что что-то случилось: наверняка вскоре его вызовут на ковер и пройдет какое-нибудь разгромное собрание горкома или райкома партии.
Утром Кирвес принес печальную вестькровь на заборе была кровью убитого, так что версию Скрябина о том, что убийца ранен, к сожалению всех, пришлось отбросить.
Глава 13.
«Я очень болен тем, что мне все равно
В какую сторону света от себя бежать».
--А.Непомнящий
Летов лежал в полном остолбенении. Конвульсии были жуткимиопять, уже в который раз за этот месяц, к нему пришло чувство облегчения от воспоминаний о том, как выглядят трупы. Одинокие, холодные стены засыпного дома одиноко давлели над одиноким в своей боли Летовым. Ветер врезался в стекло, оно стучало, но Летов не слышал этого стукаушами овладевал писк.
«От убийства будет легче, Сергей!» твердил мозг, но Летов на это отвечал очередным глотком водки. Но нет, это уже не помогало: о, где же то славное время, когда от одной бутылки приходило спасение от этих жутких мыслей.
Когда вообще впервые появилось это чувство, Сергей? Да, тогда, когда грузовик превратил в месиво несколько раненых, но тогда он просто видел смерть, а когда он впервые почувствовал это ужасное удовлетворение именно от собственноручного убийства? Пожалуй, в ноябре 42-го, когда он только выписался из психоневрологического отделения госпиталя. После побега из лагеря и смерти Лехи прямо на глазах, Летов поломался окончательно: его то бросало то в жуткие конвульсии, которые перетягивали живот и заставляли Летова складываться как лист бумаги, то в абсолютный ступор, когда он не мог даже пошевелиться, то в ушах стояли какие-то крики, и постоянно тряслись руки. Лечили его долго, целый месяц, и выписали, не вылечив от главногопостоянной душевной боли, нестерпимой боли, которая почему-то выражалась в постоянной же мышечной боли в животеЛетов чувствовал ее каждую секунду, он не мог нормально сидеть или лежать, в окопах было невыносимо больно и неудобно находиться. Но в моменты боя или атаки эти боли проходилиЛетов явно понимал, что это так у него выражается боль изорванной души, которая иногда проигрывает в битве с разумом, приказывающим воевать.
Не вылечили они его и от нередко появляющегося тремора, от частого перетягивания мышц других частей тела. Но все это было ничем по-сравнению с нестерпимой душевной болью, с полной неспособностью чувствовать что-то хорошее, чему-то радоваться, с постоянным ощущением, что душа Летова умирает и превращается в бесчувственное дерево.
И вот буквально дней через пять после этого «лечения», которое не вылечило от главной боли, Летову в составе его взвода было приказано атаковать какую-то разбомбленную коммунальную квартиру, где на первом, еще не сгоревшем этаже, укрепились немцы. При подходе к ней человека три было застрелено роями пуль, которые прошивали тело с ослепительной скоростью. Летов шел во втором эшелоне и в последний миг успел упасть на землю, а сверху его голову накрыло изрешеченное пулями тело.
Подойдя к дому поближе, его забросали гранатами, но Летову стало нестерпимо плохо от грохота взрывов и сотрясения земли. В глазах все периодически размывало, в ушах звенело, хотя раньше от таких взрывов, которые Летов с Лехой в шутку называл «хлопками ладонями», вообще ничего не было.
Внутри коридор дома был завален сгоревшими досками, которые накрывали тела мертвых жильцов этого бренного жилища. В нескольких местах поверх обуглившихся мрачных досок лежали еще какие-то шкафы и тумбы, выброшенные немцами из пылающих комнат.
«Фоер!» послышался крик в конце коридора и пули завизжали повсюду, вшиваясь в тонкие стены. Красноармейцы рассредоточились по комнатам, одного убило насмерть, второго ранило в ногу и тот даже какое-то время еще был жив, пока его не добили автоматные очереди.
В ответ заговорили очереди красноармейцев: длинный коммунальный коридор наполнился трещанием автоматов, свистом пуль и их шелестом при соприкосновении со стенами или досками.
Вскоре огонь прекратился. Бойцы пошли вперед, постоянно готовые к новым выстрелам. Дула автоматов аккуратно двигались по дымящей поверхности уходящего коридора, ноги ступали на обуглившиеся доски, ломая их, но глаза все равно двигались в одну сторону с дулом родного «ППШ» с секторным магазином.