-Ты кого подвозил?! заорал Скрябин.
-Никого я не подвозил! Мы взяли со склада, отвезли Матрене с толкучки и вернулись!
-А подвозили кого?
-Нет!
Скрябин топнул ногами, закричал, как и воры сорвал с головы свою фуражку, схватился за волосы и, испуская изо рта пар, пробормотал: «Ошиблись мы»
Пригрозив кучерам «четвертаком» за воровство, милиционеры направились обратно. Снег уже занес все, он бил повсюду, разрезая, словно картечь, лицо. Все следы замело окончательно пока Скрябин бегал за ворами на телегеи поди сыщи этого убийцу. Куда он мог пойти? Прямо, направо, налево, может вообще в лес?
Не найдя ничего интересного близ занесенного снегом трупа сержанта, его загрузили в «труповозку» и повезли в морг. Остальные милиционеры двинулись сквозь начинающую бушевать метель к следующему месту преступления. Колеса «Победы» и «ХБВ» буксовали в толстом слое снега, «дворники» постоянно сдували с лобового стекла приставучие снежинки, а слабенькие фары прорезали мрак холодной сибирской ночи.
Как оказалось, за это время в отделение позвонили и пришли три человека, которые жили рядом с домом убитых. Пока опергруппа прорывалась к этому дому сквозь метель, у сонных соседей удалось взять показания. Примерно час назад они услышали выстрел в доме 14 по улице Дружинников, после чего проснулись и увидели, что в нем зажегся свет и уже думали пойти посмотреть, что там происходит, как услышали крики, а сквозь зашторенные окна дома увидели человека с топором, а один даже то, как он начал рубить жену. Заперев двери, вооружившись тишиной и топорами с ножами, соседи стали следить за домом, пока из него не выполз человек в милицейской форме, со связанными руками, а потом отец семейства в «ночнушке». Милицонер спустился по ступенькам крыльца, и, сильно качаясь, поплелся к выходу, пока не упал на гору дров у калитки, которые его и завалили. Милиционер был словно пьянымхотя, для следаков было ясно, что это последствия побоев.
Потом из дома выбежал мужчина в черной «москвичке» и военных галифе с топором средней длины в руках. Он ударил ползущего отца топором по голове, потом вытащил из кучи дров милиционера, пнул его и затащил за шиворот шинели в дом. После этого, на глазах у соседей (которые, стоит сказать, спрятались и смотрели сидя на корточках у окон) стал рубить топором мужчину. Длилось это долго, но, что странно, убийца ни разу не закричал при этом. Изуродовав отца, убийца затащил его в дом, забрал милиционера и вышел на улицу, идя в сторону леса по улице Дружинников.
В самом доме пахло уютом. Стол был аккуратно накрыт скатертью, на нем стояла тарелка с хлебом, прикрытая белым платком. Под столом были следы крови, они же были и по всему полу, а от середины комнаты тянулся длинный кровавый следэто раненый отец семейства полз к выходу. В углу, около извергающей тепло печи, лежало изуродованное тело женщины. От тела и до самой двери тянулись маленькие красные следывероятно, это девочка бежала от трупа матери к выходу. Рядом с трупом также виднелись большие мужские следыкак оценил Летов, это были следы от сапог примерно сорокового размера. В целом, место преступления производило очень удручающее состояние: везде видна опрятность, красота, ухоженность этого славного семейного гнездышка, на стенах висит три семейных фотографии, а весь пол, кровать, печь и часть стен была заляпана кровью. На кухне, конечно, было легчетам не было трупов и крови, вторая половина печи служила местом готовки, большой стол был заставлен чистой посудой, было много табуреток и даже парочка старых стульев одиноко ютилась у деревянной стены.
Вскоре выяснилось, что убита была семья Жохриных. До 1941 года они жили в Днепропетровске, потом были эвакуированы оттуда вместе со Стрелочным заводом и с 42-го года жили в Первомайском районе. ОтецСтепан Жохрин, был начальником цеха на Стрелочном заводе, женаЮлия Жохрина, была домохозяйкой, воспитывали девятилетнюю дочь Ирину, которая состояла в отряде октябрят 49-й школы. Судя по всему, отец, поняв, что убийца движется к дому, спрятал дочь под кровать, она оттуда не вылезла, что и спасло ей жизнь. Около кровавого следа лежал длинный ножвероятно, Степан Жохрин пошел с ним на убийцу, но получил пулю в живот.
Уже в восемь утра все сидели в кабинете Ошкина. За окном валил снег, да с таким упорством, что рабочие по утру просто увязали в нем. Было ясно что все, наконец-то, наступила настоящая зима, и заледеневшую грязь покрыл почти что полуметровый слой снега.
Все ждали, когда Скрябин привезет из больницы маленькую Иру. Соседей уже отпустилиони подтвердили описание убийцы, составленное со слов Долгановой, да и признались, что из-за сильного испуга не сильно запомнили все детали.
Наиболее вероятной версией была та, что убийцу остановили постовые, одного он убил, а второго зачем-то забрал с собой. Потом душегуб увидел, что его заметил Жохрин, ворвался в дом, убил его и его жену, а раненого ефрейтора забрал с собой.
Самым обидным было то, что ночью пошел снегбольшинство следов убийцы уже было не найти. А оплошность Скрябина, который, увидев следы телеги пошел по ним, тем самым упустив время и дав снегу замести нужные следы, убила все возможности взять убийцу «по горячим следам».
Отрабатывались несколько версий. Первая: убийца жил где-то в районе леса или бараков ОРСа северного сектора. Вторая: он обладал каким-то транспортным средством (повозка, сани, автомобиль), довел до него ефрейтора и увез на нем в любую точку района. Третья: он прошел с ефрейтором примерно четыре километра по ночному лесу к небольшой деревушке близ линии «железки». Четвертая: он где-то с ним скрывался, пережидая ночь и метель, а по утру двинулся к месту жительства.
Стоит сказать, что сразу же после осмотра первого места убийства, все силы милиции были мобилизованы и пошли по улицам района, прочесывая каждый метр, однако из-за жуткой метели были вынуждены ждать 6:30 утрав это время она немного ослабла, хотя и совсем незначительно. К этому времени на помощь прибыли работники сельских и деревенских отделений милиции, которые также присоединились к поискам: милицейские патрули ходили по всей Первомайке, проверяя всех подозрительных лиц. Отряд в шестьдесят человек был брошен в лесополосу близ улицы Дружинников для ее прочесывания. Работники отделения УгРо в свою очередь ходили по всем домам улицы Дружинников и прилегающих к ней улиц, опрашивая сонных жильцов, еще не успевших пойти на работу.
Однако за час упорной работы ничего не было найдено. Огромный слой снега замел все следы, милиционеры с горем пополам прочесали лесополосу, пробивая себе путь в глубоком пласте снегаместами его глубина достигала метрано и там никого и ничего не было. Патрули задержали только двух ночных алкашей, но никаких лиц, подходящих под описание убийцы и самого ефрейтора, встречено не было.
После обхода лесополосы отряду милиции дали пятнадцать минут на отдых, каждому выдали по 100 грамм водки и бросили на обход всех заброшенных зданий и оврагов Первомайкиискать труп ефрейтора. Также Летов приказал обращать внимание на свежие проруби в водоемах и груды кусков мерзлой землиубийца мог скинуть труп в воду или закопать.
Самого же ефрейтора Михайлова Родиона Петровича, 1927 года рождения, уроженца села Чистоозерное Новосибирской области, объявили пропавшим.
Однако Летов был более чем уверен, что ефрейтор сейчас был в логове убийцы. Он словно чувствовал, что разыгравшийся аппетит душегуба требовал от него над кем-то поиздеваться, понимал жажду убийцы не просто убить, а мучить человека. Летов понимал, что раз уж душегуб нарушил свои правила однажды, то теперь будет нарушать их постоянно, и это похищение было лишним тому подтверждением. Было страшно представить, что сейчас творилось с Михайловым, но, наверняка, его сейчас или пытали, или уже уродовали его труп.
Ближе к восьми утра во двор райотдела въехал медицинский ГАЗ-55. Скрябин вошел в кабинет с маленькой девочкой на руках, укутанной в заснеженное покрывало. Сам ефрейтор милиции тоже был весь в снегу, а на «аэродроме» его синей фуражки вырос бугорок злосчастного снега.
Девочку усадили на стул. Ее лицо излучало только дикий ужаскрасные заплаканные глазки били своей болью в душу любому, кто ее видел.
Летов быстро налил в граненый стакан кипятку из раскаленного железного чайника, который кипятился на маленькой электроплитке в кабинете Ошкина, не жалея насыпал туда чаю и поставил рядом с несчастной. Девочка к чаю даже не притронуласьей было это не нужно.
Девочка, стеклянно таращась на стакан, периодически заикаясь и дрыгаясь в судорогах, быстро рассказала все, что слышала, но, к сожалению, из под кровати они видела лишь ноги убийцы.
Однако все, что произошло потом, после ее рассказа, было просто удивительно. Когда девочка рассказывала про убийство мамы, она опять начала плакать, истерика вновь завладела ей, да еще с большей силой, чем раньше. Но тут открылась та светлая сторона Горенштейна, его доброта, все то, что было у него до войны и все то, что после войны оказалось ненужным и заржавело в его душе, но было еще способно работать. Он успокоил эту девочку, она перестала плакать, обняла его и вжалась в китель, а Горенштейн, взяв ее на ручки, вышел из кабинета и отдал санитарам, которые курили около ГАЗа-55. Девочка Ира еще раз обняла бравого капитана милиции, а потом уехала в больницу.
На этот раз не пригодился и Кирвес.
В кабинете тогда было довольно много людей. Ошкин, Скрябин, два его помощника, Кирвес, Юлов со своим «Фотокром», Летов. Все они, даже хромой подполковник, таращились в потемневшее окно и смотрели на выезжающую машину «скорой помощи». Когда Горенштейн вошел в кабинет, все обернулись и уставились на него. В глазах каждого проступало неимоверное уважение и удивление: никто не мог подумать, что Горенштейн такой добрый человек, что он может так умело и добро общаться с детьми. Все смотрели на него, словно он вернулся с боевого задания, принеся с собой какие-то важные сведения.
Впрочем, для него это было не намного легче взятия какого-нибудь «языка».
К сожалению всех, поиски ничего не дали. Патрулирование длилось до вечера, несмотря на постоянный снегопад и ударившие холодатемпература опустилась до минус двадцати. Снег валил, бездушно уничтожая всевозможные улики, белая пелена завладела этим районом гнилых домиков, утопив в снегу все.
Все надежды следаков поймать загадочного убийцу закончились неудачей. Надежды на взятие по горячим следам умерли в снежном плену.
Тем временем Павлюшину в голову взбрел весьма странный и неожиданный даже для него вопрос: «Кто его ловит?». Ну, раз уж один из таких сейчас висит в его бараке, то почему бы не узнать того, кто им руководит. Что самое интересное, Павлюшин ненавидел милиционеровно не потому что они ловили его, нет, а потому что они мешали выполнять ему «великое дело» и сопротивлялись «очищению земли».
«Кто главный твой? Кто дело ведет?» спросил Павлюшин, подходя к избитому ефрейтору.
Однако бравый милиционер ничего не ответил.
Снова куча ударов, мат, ор и ничего. Ненависть уже в который покрывала мозг Павлюшина, он после очередного удара обтер руки о галифе и достал измятый спичечный коробок.
«Нет, нет, нет, только не это!» что есть мочи закричал ефрейтор, вспоминая ту адскую боль от ожогов.
-Кто меня ловит?! повторил свой вопрос душегуб.
-Капитан Горенштейн!
-Как он выглядит?!
-Черный, кудрявый такой, с тебя ростом!
Помолчали. Павлюшин упал на пол, и заплакал.
«Ты чего?» спросил удивленный ефрейтор.
-Достали! Почему люди не могут ненавидеть за чужое горе?
-В смысле?
-Человек такое мерзкое существо, омерзительная тварь. Мало того, что вы ничтожества, так вы еще и тупые мрази. Вот погляди сам: человек никогда не станет кого-то ненавидеть, пока этот кто-то не сделает больно тому человеку. Вот убей ты хоть тысячу этих кусков мяса, те, чьих родственников или друзей ты не убьешь, тебя ненавидеть не станут.
-Так ведь это хорошо! Ненависть никогда ни к чему хорошему не приводит.
-Наоборот, мразь. Знаешь, мой отец, когда не пил, как-то сказал, что не взаимной может быть только любовь. Остальное должно быть взаимным. И ненависть тоже.
-А к чему ты это?
-Я вот ненавижу вас, людей, вас, уродов! Но больше всего я ненавижу ментов, вот те куски мяса в синей шинели. Вы самые мерзкие из всех людей, самые омерзительные, самые отсталыевы мешаете таким как я делать то, что мы должны делать, вы мешаете творить добро, творить то, что помогает мируубивать вас, людишек, убирать лишние куски мяса с земли, очищать ее от этого говна! Мы дворники бль, мы убираем грязь с земли, мы убираем людей, ибо понимаем, что мы выше людей, что нам дан дар стать судьей, нам дан дар стать очистителями земли, нам дан дар стать ее спасителями от ничтожеств, которые тупее, ужаснее и омерзительнее нас, спасителей! Вот я вас ненавижу, ментов, а особенно тех, кто меня ловит сильнее всего, тех, кто мне мешает сильнее всего. Я их ненавижу, ибо они убивают у меня возможность, а она единственный мой родственник теперь.
-То есть ты убиваешь, чтобы спасти землю?
-Да! Люди ее загрязняют, люди ужасны, омерзительны, от них блевать хочется, пока ты им череп не проломишь!
-А почему именно ты?
-У меня дар! У меня голоса, они мне говорят, они мне подсказывают. А еще мне плохо, но я держусь. Я велик, а почемуне твое дело! Мне дан дар, мне даны полномочия дворника земли! Не твое это дело, урод, кусок мяса, ничтожество!
Павлюшин замолчал, порычал, а потом неожиданно сказал: «Знаешь, что самое ужасное для меня было?»
-Что?
-Сострадание. Это самое омерзительное чувство, самое ужасное. Нельзя сострадать ничтожествам. Я, помнится, ужасался, когда вспоминал тех уродов, которых убил. Теперь такого нет. При этом раньше я думал, что только они ничтожны, а теперь понял, что ничтожны все, и теперь рамок нет, а значит и жить легче!
Ефрейтор повис на веревках и в комнате установилась недолгая тишина.
Потом Павлюшин принялся заниматься своим стандартным занятием: бить о пол пустые водочные бутылки. Раненый ефрейтор висел уже несколько часов, и просто молил бога о смерти. Его мучила жажда, неимоверная боль и страхпоэтому смерть для него сейчас была самым лучшим вариантом решения событий.
Павлюшин разбил последнюю бутылку. Он сделал шаг назад и наступил на большой осколок, произнеся одну фразу более-менее вменяемую фразу за последнее время: «Чертовы осколки».
Вдруг, совершенно неожиданно, от слова осколок у него в голове всплыли картины того жуткого дня, когда череп был проломлен. Он вскрикнул, схватился за волосы и повалился на пол. Ефрейтор подумал, что это очередная судорога, но нет: Павлюшин катался по полу, то и дела вспырывая кожу об острые осколки, но кричал вполне связанные слова: «Назад, назад, там немцы!»; «Оставьте его в моей башке, мне так легче!»
Однако Павлюшин представлял себе в это время какую-то бредятину: бежал он не по усеянной воронками земле, а по раскаленной лаве, повсюду летали его сослуживцы с вилами, пытаясь проткнуть его, пока Павлюшин не полетел по воздуху от мощного удара осколком, а потом вытащил его из головы и опять увидел свою жену, которая вместе с еще кучкой сослуживцев летела на него с вилой.
Вскочив, Павлюшин увидел висящую на веревках свою жену, которая, держа в ногах вилу, была готова навсегда проткнуть своего бывшего мужа. Павлюшин схватил топор, ударив со всей силы по ее виску, думая, что уже раз и навсегда убил ее, а убил, на самом деле, только несчастного ефрейтора.
В это время его мучения закончилисьмгновенная смерть. Павлюшин еще порубил труп, после чего, размахивая окровавленным топором и дорубая лежащих на полу поверженных своих сослуживцев, стал разносить все в округе. Щепки летели во все стороны, но в глазах Павлюшина они были каплями крови своих «заклятых врагов» сослуживцев с вилами, которых жена отправила убивать своего бывшего мужа.
Павлюшин разнес окровавленным топором свой стол, выбежал в коридор, принявшись рубить стены пустующих и занесенных снегом комнат барака. Черт знает, чем мы мог закончится этот приступ галлюцинаций, но в дело вмешался случай: при очередном замахивании топором Павлюшин ударил сам себя и упал на заваленный снегом пол без сознания. В таком состоянии к нему все равно приходили галлюцинации, за ним продолжали охотиться, но он уже ничего не разносил и никого не убивал.
Очнувшись, Павлюшин потер нехилую шишку где-то под толстой шапкой длинных волос, кое-как встал на ноги и открыл дверь комнаты. Выматерившись тому, что больше нет стола и что единственный его заложник ныне мертв, душегуб снял ефрейтора с веревок, положил на спину и, таща несчастного по заснеженному до жути коридору, вышел на улицу. За Павлюшиным, который пробивал себе дорогу в толстущем слое снега тянулся кровавый след, но ему было плеватьздесь, в этом одиноком бараке, он чувствовал себя в безопасности.