Имена эти в газетах мне попадались: вожаки стайки большевиков. Значит, и этот Большевик во фраке? Интересная комбинация. Большевики представлялись мне горсткой расхристанных крикунов. Но этот фрак носил привычно. Бородка холеная. Я определила: посланник? Секретарь посольства? И при этомбольшевик?!
Теперь они налаживали узел в четыре руки.
Семья как буржуазный институт себя изжила.
Госпожа М., стало быть, большевичка. В душе. Вот бы она удивилась.
Халдей подал мне ридикюль:
Пожалуйте.
Я заглянула внутрь.
А коробочка с пилюлями?
Халдеи озадаченно переглянулись.
Ах, она, должно быть, закатилась особенно далеко. Маленькая, серебряная.
Халдеи снова стали прочесывать лес табуреточных ножек в поисках кругленькой серебряной несуществующей штучки.
Я опять слушала жаркое, смотрела на танец четырех рук вокруг жемчужной нити:
Все запреты, касающиеся сексуальности, должны быть сняты. Даже запрет на однополую любовь должен быть снят.
Красотка издала нечто вроде «м-м-м-м».
теперь просто дернуть И нет узла.
Тяжелое шуршание жемчуга.
Поняли?
Уже даже я поняла, как завязывать.
Не совсем, взмахнула ресницами красотка. Слабость в женщинах очаровательна.
Ленин полагает, пока существует такое угнетение, не может быть настоящей свободы.
Неплохо. Господин во фраке агитировал сразу и за большевиков, и за собственную постель! Но как он догадался, что перед нимне дама?
И тут я увидела, что моя красавица завороженно сползает с высокого табурета. Глаза глядели в глаза. Последней по табурету соскользнул подол собольей шубы. Пора было вмешаться взрослым.
Ах, вот и моя таблетница! громко сказала я лакеям.
С улыбкой шагнула вперед, тронула фальшивую даму по плечу, расшитому настоящим серебром:
Вы не представите мне вашего собеседника?
Тот от неожиданности чуть не перецепился за американский табурет. И несколько секунд гадал: что я успела услышать. А потом изысканно поклонился:
Георгий Васильевич Чичерин. Друг отца этой барышни.
Придумал на ходу. Не хуже и не лучше других выдумок на ходу. «Барышня» открыла было рот, но передумалазакрыла. И снова задвинула зад на круглое сиденье.
Господин Чичерин сделал знак подавальщику за стойкой. Хлопнула пробка.
Мы разговорились. Мне он показался даже симпатичным. Грустным. Но симпатичным, насколько таковым можно найти мужчину, которого не интересуют женщины.
Плохо помню, как он исчез. Как подошли те, другие. Как мы оказались в отдельном кабинете вшестером. Две дамы и четверо мужчин. Точнее, одна дама, четверо военных и один накрашенный гимназист в мамином платье. Когда проскочили мы остановку, когда еще можно было сойти?
Хмель слетел с меня в одно мгновение, когда дело стало плохо. Очень плохо. Питомцы Марса распалились и больше напоминали сатиров. Уже мелькнул распаленный уд.
Не знаю, что было бы хуже: если бы он был настоящей девицей или если бы они обнаружили в платье мальчишку. Настолько ли они были пьяны?
Но узнать было не суждено. Гимназистик вывернулся из собольей шубы, оставив ее в руках сатира. Стремительно перескочил к столу. Схватил бутылку шампанского и жахнул ею в зеркало. Бах! Брызнули, посыпались осколки, пошла пена. Он выиграл несколько мгновений. Метнулся к двери, оттянул задвижку. Я успела только почувствовать, как он на бегу цапнул меня за руку, потащил. Сатиры хапнули воздух. Увы, не только. С лопнувшей нити, как крупный град, посыпался жемчуг. Но уже на шум бежали лакеи. А нам под ноги летели ступени черной лестницы.
Потом косо бил в лицо снег. Истуканом сидел толстозадый лихач. Мы оба трясли плечами от холода. Медвежья полость грела. Но не так, когда вы сразу до смерти напуганы, все еще пьяны и уже без шубы морозной петербургской ночью.
Я не выдержала и захохотала. Он тоже.
Мы обнялись, чтобы согреться друг о друга. Некоторое время слышали только, как равномерно бьет копытами рысак. Вдыхали запах коньяка и шампанского, вырывавшийся облачками из наших ртов.
Грустно, вдруг сказал он.
Из-за жемчуга? Не волнуйтесь. У «Медведя» обронили, не на Сенной. Жемчуг соберут лакеи, и управляющий будет ждать, пока вернется владелец. Владелица.
Я уже сама запуталась.
Уф. Надеюсь, что нет. Матушка не выдержит, если узнает. А отец
Помолчали. Лихач закладывал поворот.
Грустно от несправедливости человеческой.
Так-так. Господин Чичерин успел вовлечь его в большевизм?
И что с того, что кто-то любит иначе? продолжал, стуча зубами, развивать свою мысль мальчик. Однополая любовьэто одно, а любящиеэто совсем другое.
Он что, агитировал вас в большевизм? Не верьте. Его интересуют деньги. Вы слышали, что случилось с московским миллионщиком Морозовым?
Такими их природа создала, словно не слышал он.
О. Похоже, напрасно мама и папа в особняке на Мойке будут ждать наследниковс одной стороны, и законныхс другой.
Разве они виноваты? рассуждал мальчик с пылом, от которого мне почему-то стало грустно. Наверное, оттого что я сама давно не гимназистка. Меня только на одно и хватило:
Нет.
Несправедливо.
Он еще долго бы рассуждал и требовал ответов. Но я устала, вдобавок от выпитого у меня разболелась голова.
Глава 5
Пиджак оказался на спинке кресла. Сложенный пополам, с завернутыми внутрь рукавами. Ровно так, как он его вчера бросил.
Так и должно быть, когда живешь один. Все вещи находишь там и так, как их сам же оставил.
Но это-то и было странно. Потому что каждое утро Зайцевгде бы ни бросил вечеромнаходил пиджак на стуле. Проветренным, расправленным, выбитым и вычищенным либо «моей нянькой», либо «моей кухаркой». Бросал мятым, заляпанным, пыльным. А находилСамый Чистый Пиджак Советского Союза.
Вчерашний хлеб тоже не был нарезан. А лежал там, где выложил его Зайцев, в газете на столе. И это была вторая странность. Хозяйства у Зайцева не было, и «нянька» с «кухаркой» остервенело набрасывались на то немногое, что могли сделать: брать у него деньги просто так, задаром спать у Паши в углу им было совестно.
А теперь пиджак и хлеб лежали нетронутыми.
На сердце у Зайцева сразу стало так тошно, точно через минуту предстояло умереть. «Соседи стукнулии ночью забрали».
Вышел на общую кухню за кипятком. Соседки пожелали «доброго утра». Одна вешала белье. Другая варила кашу. Третья караулила кастрюльку с бигуди. За развешанными простынями слышалось «вжик-вжик-вжик» кто-то чистил обувь. «Не насри мне тут смотри. Ваксой-то. Брызги вон летят», пробурчала невидимой щетке соседка: не злобноустало. Зайцев посторонился: пропустил соседа с дровами. «Добренькое утречко». Отозвался: «Доброе». И подумал: «Кто-то из нихстукнул». И двух женщин, сбежавших из голодающей деревни в город, все-таки настигла злая доля. А мальчик? Взяли с матерью и в детдом теперь Не пожалели, с отвращением глядел он на хлопочущих соседок. С виду человек. Но только с виду. Троньощерится. Полезет из человеческой оболочки чудище.
Ты чего, товарищ Зайцев? сердобольно удивилась соседка с пустым тазом в руках.
Что?
Больной какой-то на вид. Выпимши вчера был, что ли?
Он еле сумел выдавить:
Нет.
«Кто-то из нихдонес». Написал донос, погубил двух женщин, ребенка. И живет дальше, как ни в чем не бывало. Здоровьем моим интересуется. «И я никогда не узнаю кто». Он прислонился лбом к дверному косяку. Желудок схватило ледяной коркой. «А Паша?!» Обе крестьянки и мальчик спали в ее дворницкой комнатке. Если взяли ночью, то у Паши. А если и ее
Вы хорошо себя чувствуете? тут же отозвалась другая. И даже «вжик-вжик» прекратилось: сосед показал из-за простыней красную рожу и оказался слесарем Курочкиным. Васильковые глаза его тоже глядели сочувственно:
Ты чегой, Василий, правда, што ль?
Вот прицепились. Устал человек, отозвалась соседка, помешивая бигуди. Не в конторе штаны просиживает.
Не обижайся, товарищ Зайцев. Но что-то ты правда зеленый.
Отлично себя чувствую. Лучше не бывает.
И вышел, забыв, что собирался греть воду.
Хлопотать? Звонить? Куда?
Пройдусь пешком, решил он, спускаясь по ступеням. Мойка с ее неровной и одновременно стройной набережной всегда успокаивала, проясняла мысли Или наоборотпоступить, как он сам совсем недавно советовал бывшему военному ветеринару? бросить всё, не заходить больше в квартирусесть на первый попавшийся поезд, и
Толкнул дверьв утренний свет, в воздушный простор набережной. Поодаль, высоко над крышами сверкал на солнце бронзовый шлем Исаакиевского собора.
Паша нашлась у парадной. В дворницком фартуке, при бляхе. Стуча по дну, вытряхивала ведро в бак. Зайцев так удивился, что даже не смог обрадоваться.
Привет, Паша.
Здорово. На службу чешешь?
Не. Бросил я ее, Паша. Скучно.
Ведро остановилось.
Чего я там хорошего, красивого вижу?
Недоверчивый взглядждет продолжения.
В цирк решил поступить.
Паша усмехнулась. Покачала неодобрительно головой:
Треплешься.
И не дожидаясь ответа:
Да они тя допоздна ждали. Подосвиданькаться чтобы. Я им: не надо. Последний день, што ль? Служба у него: он, может, сегодня в ночь ушел. Не поминайте лихом. Идите уже с богом.
Куда?
На сердце отлегло. Паша волокла бак, рассказывая на ходу:
Да место приискали. Семья с детками. На Петроградке. А у других старуха лежачая, в Озерках. Им сиделка нужна была, и мальчишка не помеха.
От сердца разлилось тепло. И оно сразу перемешалось с жаром стыда: а думал на соседей.
Паша остановилась, вытерла руки о фартук. Запустила руку в карман, выудила:
На вот те. Передать велели. На вечную добрую память.
На большой грязной ладони был корявый, слегка смявшийся в Пашином кармане пластилиновый слоник, весь в маленьких отпечатках пальцев. Точнее, слонихазнаменитая ленинградская Бетти: Сашка с матерью успели побывать в зоосаде, доселе невиданный зверь поразил мальчишку.
Зайцев взял.
Ну что ж. Конец Самому Чистому Пиджаку Советского Союза. Эх, недолго ходил я женихом. А, Паша? Только ты вот что: больше так не делай. Предупреждай.
Паша помолчала. Потом поняла, что он имел в виду. Ей не впервой было отпирать ворота ночному автомобилю, показывать, где нужная квартира, выступать свидетельницей при обыске. А потом вешать на опустевшую комнату замок.
Вел, сказала она. Подхватила бак и потопала по своим дворницким делам дальше.
* * *
В кабинете все так же садились раз и навсегда заведенным порядком. Крачкинвсегда на диван, в одном и том же углу, так что Зайцев невольно гадал, не образовалась ли там лунка по форме крачкинского зада. Серафимов тоже облюбовал диван, но сиденье было табу, зато подлокотники годились оба. Но сейчас он сидел подальше от Крачкина. Самойлов плюхнулся на привычный стул. Нефедов влился в бригаду последними получил подоконник. Зайцев вдруг подумал: а ведь если что, Нефедов выскользнет через окно и уйдет по карнизу, белкой сползет по водосточной трубе, кошкой удерет в чердачный лаз. Нефедов глядел обычным сонным взглядомна всех и в никуда, но Зайцев видел: тело собрано. Отогнал эти мысли, заговорил:
Так. Значит, из сухих фактов у нас пока только время смерти и орудие убийства. Это ровно на два факта больше, чем безнадежно.
Цацки фукнулитоже факт.
А вот это, Самойлов, повернулся к нему Зайцев, пока еще не факт! Их нет там, где показала свидетельница, они должны были быть. Но украли их или Варя сама перепрятала, мы не знаем. Может, она их вообще кому-то подарила!
Племяннице из Бобруйска, ага, не удержался Самойлов.
Кстати, билет, отозвался из своего угла Крачкин.
Расправленный пинцетом трамвайный билетик Крачкин уже пропустил через пары йода, чтобы нарисовались «пальчики». Но довольным не выглядел.
Ничего? все же уточнил Зайцев.
Смазанные.
Прежде чем выбросить или обронить, билетец скатали в твердый шарик.
Вот если бы он его просто смял и бросил, размечтался Крачкин.
Или она, подал голос Самойлов.
Женщина? пробормотал Зайцев. Маловероятно. Чтобы так нож вогнать, сила нужна.
Или страсть, не сдавался Самойлов. Бабы баб чаще всего пыряют. Или травят.
А с чего мы вообще решили, что билетик этот преступник, а не честный гражданин обронил?
Мы ничего не решили, задребезжал Крачкин: он нашел билет, он обратил на него внимание и потому принял экивоки на свой личный счет. Проверяем все попавшие в поле зрения факты. Наука покажет: честный там гражданин или преступник.
преступница, веско поправил опять Самойлов.
Зайцев это отметил:
Ты что-то сегодня свирепо против прекрасного пола настроен. Что у тебя на уме, Самойлов, рассказывай.
Не у меня, а у нас. И не на уме, а в коридоре. Профессорша сидит. Которая маникюрша. Любопытный кадр.
Понял, Самойлов. Сейчас закончим здесь и вместе с профессоршей-маникюршей побеседуем.
Самойлов кивнул и с виду потерял интерес к совещанию: вытащил из-под задницы газету, тряхнул листы, отгородился. Неприятности в германском рейхстаге, похоже, продолжались, успел заметить на первой странице Зайцев. Заметил и отмел.
А какие маршруты трамвайные поблизости дома убитой проходят, мы уже знаем? продолжал он.
Никто не ответил, не повернул головы. Зайцев понял, кто имелся в виду. Посмотрел на Нефедова, тот зашуршал своей бальной книжечкой для записи танцев и кавалеров.
Двойка, тройка
И туз? перебил Крачкин, искушение сострить было слишком велико. Нефедов ухом не повел:
и тридцать первый.
Отлично. Выясни, Нефедов, как эти маршруты идут. Да обрати внимание на торгсины и комиссионки по этим маршрутам. Возьми списочек пропавших цацок, который соседка Синицына составила, да ориентировочку в торгсинах и комиссионках дай. Маршрутами этими не ограничивайся. Но с маршрутов начни.
Думаешь, он дурак такой
Или дура, подал голос из-за газеты Самойлов.
Не обязательно дурак. Но и не профессор тоже. Или профессорша Тьфу, Самойлов, из-за тебя теперь и я про бабу думать стал.
Самойлов отвел от лица газетный лист и показал довольную ухмылку.
Если только уже размышлял вслух Зайцев. Если только сразу в частные руки не уплыли побрякушки.
Быстро больно. Вещи, судя по описанию, крупные, броские. Не дешевые. Покупателей на такое найти
Зайцев не дал Серафимову договорить:
Постой. Мне на ум сразу пришлоты про «быстро» совершенно прав. И про покупателей тоже. И про то, что вещицыброские. Вот я и думаю: не нашел ли злоумышленник наш Или, Самойлов, злоумышленница. Не нашел ли он сперваинтересанта. Покупателя. Или покупательего нашел.
То есть?
Что, если Варины цацки под заказ красть наметили? А саму Варю шлепнули только потому, что дома оказалась. Сказали же соседи: из квартиры не выходила.
А нож? подал голос Крачкин.
Четыре пары глаз внимательно смотрели на него. Цепко, внимательно: охота началась. Зайцев ощутил нечто вроде нежности: «Мы можем ненавидеть друг друга, подозревать, презирать. Но вместе работатьэто сильнее страсти, больше, чем любовь».
Меня, как всегда, занимает психология.
Давай, Крачкин.
В преступной жизни имеется элемент профессии. Легко решается на убийство тот, кто уже убивал. А грабитель, вор, тот с малой вероятностью расширит свое амплуа. Он скорее сбежит, а не убьет, если операция пошла не по плану.
Да, ты прав, согласился Зайцев. Соседи нож не опознали. Вполне вероятно, что преступник принес его с собой. Если принес, то был готов к убийству, а значит, не первый раз убивал.
Он заметил, что при этих словах Нефедова слегка передернуло. А Крачкин скептически вскинул брови.
Знаю, Крачкин, не сходится! заключил Зайцев.
Это почему это?
Ответил Крачкин:
Потому что, Самойлов, ты лясы точил, пока мы там с товарищами мебель двигали.
При чем здесь мамины галоши? обиделся тот. Я, между прочим, тоже работал.
Зайцев пропустил их пикировку мимо ушей:
Видишь ли, Самойлов, срач, там, конечно, неописуемый. Но по-своему упорядоченный. Если бы борьба была Там бороться-то негде. Мы сами с трудом втиснулись. Места живого нет. Да и лежала убитая больно смирнобудто во сне ее смерть застала.
А если была борьба? И мебеля раскидали? А только потом кто-то все поставил на место? А что? Ведь прикрыла Наталья убитую шалью и разбитое яйцо прибрала. Может, и убитую поприличнее положилатоже она.
Молодец, Сима. Всегда все подвергай сомнению. Смотри с разных сторон. И сопоставляй. Только мой ответ: нет. Шалью, может, и прикрыла, яйцо прибрала, позочку хозяйке поправила, мы об этом с ней еще потолкуем. Но мебельникто не трогал. Ты вспомни, какая пылища на всем лежала. Махрами свисала. Нет, эти вещи давно никто с места не сдвигал.