Валерий АтамашкинФотограф
ПРОЛОГ
Февраль 191 Российская Империя.
Настоящая зима пришла в феврале. Жуткие морозы, хлесткий ледяной ветер, буреломы.
Сибирь безмолвно замерла в ожидании. Безропотно наблюдала тайга. Впрочем, предвестником агонии, посыльным огромного, бесчеловечного зла, стала пурга
Шел снег. Мириады снежинок кружась срывались с небес, били в лицо, словно ледяные бисеринки. Хлестко, больно, с вызовом. На кожи оставались красные мелкие точки. Снежная пурга, порывистый ледяной ветер, мрак В голову закрадывались странные мысли.
Что если все это не закончится никогда?
Снег по обочине разбитой дороги местами достигал нескольких локтей в глубину. Взмыленные лошади в упряжке.
Сердце замирало. Семен боялся, что в следующий раз у него не хватит мужества прогнать подобные мысли, собраться, взять себя в руки. Что последует за этим? Семен не знал. Слепая ответственность давила, сковывала.
Снаружи раздался глухой удар, повозку тут же качнуло. Заржали две гнедых, закричал извозчик. Колеса пошли юзом и на секунду показалось, что повозка перевернется. Но ничего не произошло. Нехотя, в натяг колеса вернулись обратно в изъезженную колею. Извозчик выровнял курс. Семен бы солгал, если бы сказал, что ему было не страшно в тот миг. Он схватился за ледяной поручень руками, боясь упасть. Лоб покрылся испариной, губы пересохли.
Он чувствовал на себе взгляд Лизы. Заплаканные красные глаза, опухшие веки, она смотрела на своего мужа с заботой и нежностью. Лиза молчала. Хотела, чтобы муж что-нибудь сказал, как-то объяснил ей, что происходит. Семен не говорил ничего.
Он нехотя отпустил истертый поручень, посмотрел на побелевшие костяшки пальцев. Руки тряслись Сейчас он вряд ли бы удержал стакан воды. Он сжал кисти в кулак, пальцы затекли, неприятно закололи подушечки. Хотелось верить, что ему есть, что сказать Лизе.
До поместья осталось совсем чуть-чуть Потерпите, послышался хриплый, прокуренный голос извозчика. Скоро придет помощь, все будет хорошо!
Из повозки никто не ответил. Лиза заплакала. Семен посмотрел на мальчишку, который лежал на расстеленном тулупе на дне повозке. Красный, мокрый от жара Саша слабо шевелил губами. Бредил. Было не совсем ясно понимает ли мальчишка то, что происходит вокруг.
Следует набраться мужества.
Семен не сразу понял, что эти слова он не сказал вслух. Вытащил из внутреннего кармана своего тулупа платок, аккуратно промокнул крупные капли пота с лица мальчишки, поцеловал его в лоб, взял за руку. Долго смотрел на Сашу, вслушиваясь в завывающую снаружи вьюгу.
Все будет так как ты хотел пап!
От неожиданности Семен вздрогнулСаша неожиданно приподнялся и смотрел на него ясным взглядом. Семен сжал крепче руку ребенка, покосился на жену. Показалось, что Лиза не услышала этих слов. Тогда Семен вернул взгляд обратно на мальчика. Саша крепко спал, он Саша не приходил в себя последние несколько дней.
С Богом, прошептал Семен.
С Богом, послышались слова Лизы.
Семен подсел к Лизе, обнял жену, почувствовал ее горячее дыхание, влажное от слез лицо на своем плече. Она устала. Он чувствовал ее страдание и опустошенность. Но Семен знал, что она все также безгранично верит ему.
Он осторожно положил руку на чемодан припертый к стенке повозки, затем и вовсе придвинул его к себе. Во рту появился странный привкус. Семен медленно, словно нехотя коснулся нёба кончиком языка, сглотнул. Облизал пересохшие губы.
Правильно ли было ехать сюда?
Ответа не было. Все по своим местам могло расставить только время. Вопросы остались без ответов. Тревога съедала Семена изнутринеобычная, нарастающая.
Копыта гнедых стучали. Повозка прорывалась сквозь пургу, оставляла позади версты разбитой сельской дороги. Вдаль, сквозь ночной мрак, к неизведанному, оттого манящему. Семен думал, что он не хотел никуда бежать. А все новоеэто хорошо забытое старое, правда?
1
7 октября 191 года, Лондон.
Семен постучал. Услышал приближающиеся шаги. Дверь открыла пожилая опрятная дама в скромном платье серого цвета, белом фартукекружевная наколка на голове. Прислуга.
Женщина покосилась на громоздкий кофр с фотоаппаратом в руках гостя, отчего-то смутилась и в полголоса сказала.
Одну секундочку. Мне стоит сообщить сэру Уильяму Скоулу, что вы прибыли.
Она отвесила Семену полупоклон-полукивок и скрылась в коридоре с такой прытью, что ей могла позавидовать любая девчонка. Семен, который не успел вымолвить и слова, пожал плечами, перехватил поудобней ручку кофра. В холле играла музыка. Он без труда узнал вступление к «Тристану и Изольде» Вагнера. От тяжелой, давящей мелодии по коже пробежал холодок. Вагнера в Западной Европе стали забывать, отдавая предпочтение другим композиторам, таким как Шёнберг и Барток, но, судя по всему, в доме сэра Уильяма были крепки культурные традиции и давал о себе знать чисто английский консерватизм.
Чувствуя легкое напряжение и волнение перед фотосессией, Семен с любопытством огляделся. На стенах коридора висели старые портреты в массивных дубовых рамах с резным орнаментом. На Семена из разных эпох смотрели мрачные, если не сказать суровые, мужчины, многиев генеральских мундирах и многочисленных орденах. На стыках рамы и полотна краска местами полопалась от влажности и гулявших по коридору сквозняков. Пара картин у противоположенной стены выцвели и оставляли удручающее впечатление. В конце галереи, в выгодно освещенном месте, висела фотография. Маленький снимок казался нелепым среди живописных портретов. На черно-белом фото расположились четверо. Судя по всему, фотокамера поймала в объектив семейную чету Скоулов. Глава семейства, мужчина средних лет, был одет в свой лучший мундир с офицерскими погонами. В углу снимка можно было разглядеть надпись«Бомбей. 1909». Нетрудно было догадаться, что сэр Уильям был одним из тех офицеров, что успешно служил на благо королеве Виктории в Индии, за что и получил рыцарский титул. Опираясь на трость, хозяин дома смотрел с фотографии вызывающе и сердито, как если бы заметил, что кто-то стащил из его сундучка любимую кубинскую сигару. Худощавого мужчину окружала его семьякрасавица леди Скоул и две девчушки лет двух с забавными косичками, которых мать удерживала на руках.
Фоном фотографии служило старое потрепанное покрывало, местами поеденное молью. Снимок вышел смазанным, рамка неумело скрывала засвеченные края, зачем-то подкрашенные тушью, а из-за спины одной из малышек виднелась неумело спрятанная подпорка-атрибут. Фотография казалась старой и выцветшей, но Семен по собственному опыту знал, что собака зарыта в некачественной бумаге, на которой был проявлен снимок.
Семен поймал себя на мысли, что еще пару лет назад в кругу лондонских денди такими снимками крикливо хвастались друг перед другом, лопаясь от бахвальства и собственной значимости. За такую фотографию, сделанную на примитивный «Kodak Brownie» из прессованного картона, англичане отдавали подчас по несколько фунтов стерлингов, перекрывая разом себестоимость фотоаппарата.
Вступление к «Тристану и Изольде» сменилось «Гибелью Богов». Фотограф еще некоторое время стоял в коридоре и продолжал рассматривать семейный снимок четы Скоулов, когда в дверях холла появился хозяин дома.
Мужчина был поджар, под пышными бакенбардами выступали массивные скулы. На первый взгляд хозяину можно было дать все пятьдесят, но, если присмотреться внимательней, становилось ясно, что возраст мужчине прибавляла седина на висках и старые въевшиеся в кожу пигментные пятна на щеках, следы яркого палящего солнца Индии. Не без труда в мужчине можно было узнать сэра Уильяма Скоула, настолько он изменился по сравнению с тем пышущим здоровьем, сильным и статным офицером, что смотрел суровым и вызывающим взглядом с фотографии.
Здравствуйте! гулко, по-солдатски, поприветствовал Семена хозяин.
Сэр Уильям Скоул? Добрый день! фотограф улыбнулся и поприветствовал мужчину в ответ. Он протянул офицеру руку, но рукопожатия не состоялась. Тот остался недвижим и не обратил на протянутую ладонь Семена никакого внимания.
Кисть фотографа застыла в воздухе. Повисло молчание. Семен почувствовал неловкостьмужчина смотрел на него тяжелым, сверлящим взглядом, будто изучал новобранца, которому предстоит важное задание, а у офицера закрались сомнения на его счетне провалит ли дело. Глаза сэра Уильяма были красными, какими-то воспаленными, капилляры полопались, а под набрякшими нижними веками залегла синева. Можно было предположить, что всю прошлую ночь Скоул пил виски, а наутро с чудовищного похмелья проклинал все на чем стоит свет. Вот толькосудя по запахусэр Уильям был абсолютно трезв. Единственным посторонним запахом в помещении был ненавязчивый аромат валерианы. Офицера покачивало, он опирался на набалдашник из слоновой кости с красивой расписной резьбой. Любопытный взгляд мог заметить небольшую трещину в том месте, где набалдашник соединялся с ручкой. Выглядел хозяин паршиво, и Семен всерьез задумался, что Скоулу стоит перенести фотосессию на следующий раз.
Эмми сказала, что вы фотограф, произнес хозяин. Последнее слово далось ему с явным с трудом, Скоул будто бы выдавил его из себя, выплюнул. В целом же его слова прозвучали крайне пренебрежительно.
Так и есть, Семен еще шире расплылся в улыбке и повернулся к снимку на стене. Хотите заменить старый и не совсем удачный семейный снимок, сэр Уильям?
Скоул ответил не сразу. Офицер вздрогнул, будто слова гостя были ему неприятны, даже болезненны. Кисть его побелела, настолько сильно он схватился за свою трость. Вены на руке набухли.
Не трогайте снимокнаконец, выдавил сэр Уильям скрипучим голосом. У нас не так много времени, все расписано, поэтому прошу вас, сделайте свою работу и уходите. Поверьте, если бы не моя жена, ноги бы вашей не было в моем доме
Семен, который не ожидал подобной резкости, смутился. Может, не следовало называть снимок на стене неудачным? Или сэр Уильям тот еще скупердяй и не хочет раскошеливаться на новую фотографию? Определенно, странный тип этот закоренелый вояка.
Где девочки? Где леди Скоул? осторожно поинтересовался Семен, оглядываясь.
Пройдемте со мной, сухо ответил хозяин.
Сэр Уильям развернулся, миновал холл, прошел в зал. Семен, бережно прижимая к себе кофр со «Стерео Хокай», последовал за ним и на секунду замер на пороге от удивления.
В зале царил полумрак. Несмотря на солнечную погоду, шторы были плотно задернуты. Под потолком висела массивная хрустальная люстра, по краям комнаты были расставлены изящные серебряные канделябры ручной работы, в которых горели свечи. Пламя свечей освещало замысловатые узоры на индийских коврах, которыми здесь были увешаны все стены. Нос учуял приятный запах благовоний и жженных восточных трав. В небольшом декоративном сосуде на столе с ножками из красного дерева тлели угли. Судя по обстановке в доме, сэр Уильям Скоул, офицер Британской армии, гордился своим прошлым и тесно связал свое настоящее со службой в Индии, раз перенес частичку Востока в свой дом. Взгляд Семена упал на небольшую статую Будды. Керамическая статуэтка держала свиток с искусно нанесенными тушью иероглифами. Пергамент усох, надписи местами потрескались, расползлись, свиток выглядел старинным и очень ценным. Схематичное и замысловатое изображение иероглифов на пергаменте завораживалооставалось только догадываться, какое содержание вложил в свиток мастер. Спрашивать у сэра Уильяма о происхождении пергамента и нарваться на очередную грубость совсем не хотелось.
Обращало на себя внимание громоздкое зеркало у противоположной стены, закрытое пледом. Зачем? Впрочем, девочки, за которыми в этом возрасте нужен глаз да глаз, играя, могли запросто разбить стекло, а горничная, чтобы никто не поранился осколками, набросила на зеркало плед.
Разувайтесь, нечего пачкать ковер, заворчал Скоул. Я не за то плачу вам эти чертовы полтора фунта, чтобы вы топтались по ковру грязными ботинками! В моем доме не ходят в обуви, можете зарубить себе это на носу! Он вдруг осекся и тяжело выдохнул.
Семен поспешно снял ботинки и придвинул их к порогу. Полтора фунта стерлингов? Он не ослышался? Неплохие деньги, стоит только выйти из Южного Кенсингтона и оказаться где-нибудь к востоку от стены Лондоского Сити, и эти деньги превратятся в целое состояние. В «СНА» неплохо устроились, если оценивали каждую выездную сессию студиоза в полтора полновесных фунта. В России за одиннадцать рублей можно было купить недурной фотоаппарат и снимать на него в свое удовольствие. Не «Стерео Хокай», нет, но добротный «Кодак» «в коробке» за эти деньги можно было приобрести вполне.
Хозяин продолжал ворчать, но терпеливо дождался, пока Семен разуется.
Элизабет! Этот человек уже здесь. У вас есть полчаса на все! Он нырнул рукой за пазуху. В широкой сухой ладони звякнул мешочек. Мужчина небрежно высыпал монеты с изображением королевы Виктории на комод и указал на дверь в другом конце зала. Здесь оплата. Забирайте деньги и проходите, вас ждут.
Семен, чувствуя все усиливавшуюся неловкость соскреб монеты и высыпал их в карман пальто. Не говоря ни слова, двинулся к двери, на которую указал Скоул, оставив хозяина у порога. Скоул проводил фотографа презрительным взглядом, не считая нужным скрыть свое отношение.
На пороге следующей комнаты офицерского особняка появилась горничная, встречавшая Семена у дверей. Она выглядела возбужденной, то и дело вытирала ладони о фартук и как-то стыдливо опускала глаза, видя, что гость чувствует себя не в своей тарелке.
Проходите, леди Скоул вас ждет, чуть слышно прошептала она.
Где малышки? попытался разрядить обстановку Семен.
Не вышло, потому что горничная ничего не ответила, только снова отвела взгляд, вцепилась пальцами в фартук, оттягивая его, будто бы не находя себе места.
Проходите, прошу вас! вдруг прошипела она.
Семен попятился от неожиданности и уперся в дверной косяк, больно ударившись копчиком о выступ. Горничная принялась разглаживать фартук, удалилась.
С минуту помявшись, фотограф зашел в следующую комнату, чувствуя, как по ногам протянуло сквозняком. Узорчатый ковер сменил паркет, стало холодно. Дом четы Скоулов хорошо проветривался, похоже, где-то забыли закрыть окно и свежий октябрьский ветер гулял по коридорам. Комната по размеру оказалась гораздо меньше предыдущей и напоминала приемную. Здесь, так же, как и в зале, не горел свет, поэтому Семену удалось разглядеть лишь обшарпанный комод в ближнем углу да несколько самодельных навесных полок у противоположенной стены. Все простенько и совсем уж обыкновенно.
Хотя по ногам продолжало тянуть холодом, воздух в комнате казался спертым. Здесь стоял неприятный запах, происхождение которого Семен никак не мог понять.
Что нужно говорить, сколько я тебя учила? услышал он голос леди Скоул.
Здравствуйте! послышался тонкий детский голосок.
Семен вздрогнул и чуть было не выронил кофр с фотоаппаратом из рук. Только сейчас, когда глаза начали привыкать к темноте, он заметил, что в самом конце комнаты, которая казалась ему пустой, есть люди.
Мои приветствия леди Скоул, виню себя, что не увидел вас сразу! Семен поклонился.
Зовите меня просто Элизабет, в отличие от мужа я не люблю фамильярностей, попросила хозяйка.
Рядом с женщиной сидели две девочки, одетые в красивые белоснежные платья. Волосы малышек были подколоты бантами. Одна из них, та, которая поздоровалась с фотографом, сидела на скамье рядом с матерью и почему-то прятала лицо в ладонях. Вторая сидела в кресле и не сводила глаз с гостя. Семен приветственно вскинул руку.
Здравствуйте, девочки, очень рад, что сегодня я буду фотографировать настоящих принцесс. Какие вы красивые!
Реакция малышек его удивила. Та, которая сидела на скамье, прижалась всем телом к матери, громко всхлипнула. Вторая девочка осталась неподвижна, на ее лице застыла сосредоточенная гримаса.
Семен почувствовал легкую обеспокоенность и уже хотел было спросить леди Скоул о том, почему в комнате не горит свет, как в приемную вошла горничная. Покосившись на Семена, Эмми зажгла свечи в канделябре, стоявшем на комоде, и двинулась к леди Скоул и девочкам.
Фотограф проводил ее взглядом и снова почувствовал на себе сверлящий взгляд одной из сестер. Хотелось верить, что леди Скоул с детьмиадекватные люди, в отличии от своего супруга и отца, который явно был не в себе.
Все в порядке? Вы держитесь? прошептала горничная, взяв за руку леди Скоул.
Все хорошохозяйка коротко кивнула и нехотя, но все же убрала руку Эмми.
Горничная склонилась над девчонкой в кресле, в руках Эмми появилась пудра, которой она принялась пудрить малышке нос, а затем и все лицо с особой тщательностью. Малышка не шелохнулась. Семен скорчил смешную гримасу и помахал девчушке рукой, но та осталась неподвижной. Фотограф поймал себя на мысли, что девочка будто бы смотрит сквозь него. Уже в который раз за сегодняшний день чувствуя себя не в своей тарелке, фотограф отвел от девчонки в кресле взгляд.
Где будем фотографироваться, Элизабет? осторожно начал Семен. Ваш муж сказал, что у меня есть полчаса. В таком случае пора начинать, если вы хотите получить хорошие снимки.
Взгляд Элизабет скользнул по часам, женщина выглядела встревоженной, и горничная поспешила ее успокоить.