Важно было не пустить врага в посад. Если не удержать за стеной, то прорвется и расплывется, как вешняя вода, по улочкам и закоулкамтогда беда! Тогда ни града, ни посада не спасти. Все предаст огню и разорению. Тогда останется только одна надеждакняжий замок. Но это крайнее, последнее средство. В замке хоть и имеются запасы продовольствия, воды и кормов для животных, но на седмицу, не более. А ртов, жадных до ествы и пития, нагрянет тысячи полторы, а то и больше. Тут никаких запасов воды, хранимых в бочках и чанах в княжеских скарбницах да при церквях, надолго не хватит. А еще и против возможных пожаров припас надо иметь Потому важно отстоять городские защитные стены.
Пока же мужи оружно бегут к стенам, женки с ребятишками да стариками животинку с улиц во дворы торопко загоняют. Под рукой должна быть. Не удержи мужи стеныпридется скотинку вязать да на себе в замок тащить. Там ведь питаться тоже чем-то надобно И о запасах воды подумать стоитв замке на всех не хватит. Надо с собой в кожаных мешках хотя бы по полкорчаги захватить
Стада же, что пасутся в окрестностях Рыльска, пастухи спешат укрыть в лесах. Хотя бы в той дубраве, откуда речка Дублянка ко граду путь держит. На такой случай и места в лесах заранее присмотрены. Тут, главное, успеть. А там, что Бог даст
Но вот спускающиеся с пригорка всадники докатили до развилки и уверенно свернули к горе.
«Точно, батюшка! разглядев среди всадников знакомое лицо, обрадовался Василий Иванович. Вон и знамя его княжеское трепещет-полощется Интересно, что его сподвигло на это путешествие? Надо полагать, что-то срочное и серьезное Впрочем, что тут думать-гадать, надо встречать».
Пробежав несколько шагов по стене, князь вошел в воротную башню, а оттуда, призвав своих шляхтичей, направился навстречу конной кавалькаде.
Здравствуй, батюшка! Рады тебя видеть в здравии и силе! Просим хлеба-соли откушати
Будь здрав и ты, чадо. Спасибо за добрый прием и хлеб-соль, совсем не по-молодецки сползая с коня, отозвался Иван Дмитриевич.
Если рыльский наместник Василий Иванович был безус, безбород и строен телом, как молодой дубок, то отец его, князь Иван Дмитриевич Шемякин обладал курчавой темно-русой бородой, пышными усами и телом, по своей кряжистости и грузности напоминавшим купеческий амбар. Разве что пудового замка на поясе не висело. А вот цвет волос да вырез и цвет глаз у них были схожи. Только волосы у юного князя курчавились и спадали до плеч, а у старогоуже были побиты плешью лет, как меховая шапка у нерадивой хозяйки молью.
2
В вечеру, когда все гости были умыты, накормлены, напоены и определены на ночлег: кто попрощев гридницу, кто познатнеепо отдельным комнатушкам княжьих хором, отец и сын остались наедине в светелке.
Жара спала. И с уходом зноя жизнь как бы вновь пробудилась: стали слышны птичьи голоса. Видать, птахам не терпелось наговориться перед сном. Даже стук дятла, призывавший к тишине, их не успокаивал. Где-то лаяли псы. Но не зло, до хрипоты, а с ленцой. Просто так перебрехивались, показывая друг другу и своим хозяевам, что они не дремлют и службу свою несут исправно. На посаде же мычали загоняемые в хлева после вечерней дойки коровы, блеяли овцы, невесть как оказавшиеся в загонах, а не в стадах за чертой города. Иногда птичий щебет и людской гомон покрывался оглушительным петушиным крикомкакой-то «знаток» часов сбивался во времени. Фоном же всему этому было разноголосое лягушачье кваканье, доносившееся со стороны Сейма и Дублянки. Эти-то старались во всю
В узкие окна-бойницы княжеских хором предвечерний свет просачивался, но сумрак сгущался. Тут и днемполумрак, а уж вечером и того пуще. Потому слуги заранее внесли пару подсвечников с зажженными свечами. Один, трехрожковыйна стол, второй такой же, но настенный, на стене укрепили. Поставили на стол братину с квасомвдруг князьям испить захочется. Рядом с братинойдва серебряных кубка. Затеплили у киота с иконами лампадку. Ее нежный свет едва озарял темные лики святых и самого Иисуса с Богородицей.
Ну, сыне, как поживаешь? оставив прежний сдержанно-суровый тон, потеплел голосом и взором Иван Дмитриевич. Как тут тебе наместничается? Не тянет ли в Новгородок родной к матушке либо какой зазнобушке?
По матушке, Аграфене Андреевне, зарделся Василий, чего греха таить, скучаю. Но в Рыльске мне нравится. Пообвык уже малость смутился, пытаясь скрыть радость наместничества и самостоятельности. Что же до зазнобушек, то покраснел густо-густо
Ладно, вяло махнул дланью Иван Дмитриевич, знаю: и тут их хватает. Любой, небось, блазнится с князем постель разделить. Только блуд это, построжал вновь голосом, бесовщина, козни врага рода человеческого
«А у самого присуха, вдовая купчиха, в полюбовницах состоит Это чтобесовщина или так, пустячок малый при супруге-то живой, моей матушке?.. подумал Василий. Но при этом даже бровью не повел, чтобы озвучить или намеком показать это родителю. Сын отцу не указ».
Про «присуху» юному князю подумалось неспроста. Уже несколько лет старый князь Шемякин отогревал душу и тело в жарких объятьях Настасьи Карповны, красивой молодой вдовицы северского купца Тита Силыча, то ли утонувшего по хмельному делу в Десне, то ли утопленного там по чьему-то злому умыслу. Живой Тит Силыч «благодетельствовал» многих, ссужая деньги в рост под немалые проценты. Вот кто-то из «облагодетельствованных» и отблагодарил благодетеля, чтобы долгов не возвращать. Дело-то не новое, вполне житейское А тут и вдовица князю приглянулась, и он ей по сердцу пришелся. Вот и закрутилась меж ними любовь. Сначала тайно миловались, потом и явно начали. Все равно от людей этого сладкого греха не спрячешь. Княгиня Аграфена Андреевна, которая десятком годков была моложе супруга, поначалув слезы, но они только больше остужали князя к ней. Тогда решила смириться да на волю Господа и пречистой девы Марии положитьсяони-то не оставят своими милостями И действительно, легче стало: и князь подобрел, любезней да заботливее стал, и сердечная рана не так кровоточила. Впрочем, слухи, как и шила в мешке, не утаишь. Дошли они и до ушей князя стародубского, бывшего можайского, Андрея Ивановича. Неприятно стало тому, вздыхал, морщился. Но поделать с ударившимся в блуд зятьком ничего не мог. Не пойдешь же на него ратью и королю Казимиру Литовскому не пожалуешься Король, по слухам, и сам бабник еще тот Да и он, Андрей Иванович, если судить по правде, тоже не без греха. Так что, поморщился, поморщился князь Стародубский, да и смирился. А Иван Дмитриевич и княгиню не забижал, и с молодухой (той всего-то лет двадцать пять было) миловаться успевал.
Впрочем, дело молодое И грех сладок, вновь потеплел Иван Дмитриевич голосом и взглядом. Да и не за тем я к тебе, чадо, прибыл
Василий Иванович и тут сдержал себя, не переспросил, только очами шире вспорхнул, показывая родителю свое внимание и готовность слушать. Знал, что батюшка, коли захочет, сам все скажет. Так зачем свое нетерпение показывать, батюшку поторапливать?.. Нехорошо это. Глупо.
А суть такова, кхекнув для солидности, продолжил тот, на Москве замятня знатная начинается Слухи доходят: хан Ахмат рать, как при Батые, собирает Хочет великого князя московского Иоанна Васильевича проучить Зазнался Иоанн-то: басму ханскую прилюдно попрал, ногами растоптав Да и самих послов, кроме одного, якобы приказал казнить
Неужто?! вырвалось против воли у юного князя.
Возглас был настолько сильным, что пламя свечей заколебалось, и по стенам светлицы побежали встревоженные тени. Лики святых на иконах насупились, посуровели. А сам Василий Иванович, поняв, что проявил излишнюю эмоциональность, густо покраснел.
Да, без особых эмоций подтвердил Иван Дмитриевич. Верные люди сообщили. Конец, мыслю, Иванке, скомкал имя великого князя до прозвища холопского. Даст Богна великий трон московский, отобранный у нашего рода, взойдем
3
На великом московском столе после смерти Дмитрия Ивановича Донского оказался его старший сын Василий, а Юрий Дмитриевич, младший брат Василия и предок князей Шемякиных, получил в удел Галич и Звенигород с волостью. В лето 69331 великий князь Василий Дмитриевич предстал пред троном Всевышнего, но до этого успел посадить на московский стол своего пятого сына Василия Васильевича, которому едва исполнилось десять лет. Это возмутило всех живых сынов Донского: Андрея, Петра, Константина и ставшего старшим в роду Юрия Звенигородского.
Если Андрей Дмитриевич и Петр Дмитриевич, имевшие уделы, свое возмущение старались от племянника и его опекунов во главе с Софьей Витовтовной скрывать, то безудельный Константин Дмитриевич, родившийся накануне смерти великого князя, и Юрий Дмитриевич Звенигородский недовольство выказывали открыто. Особенно противился данному обстоятельству звенигородский князь, посчитавший себе обойденным и оскорбленным.
Однако, не желая заводить свары в Московском княжестве, от военных действий против властительного племянника воздерживался, надеясь все уладить через великого хана в Золотой Орде. Но ордынский хан Махмет, подкупленный московскими боярами, приверженцами юного Василия, оставил ярлык за ним. А Юрию Дмитриевичу Звенигородскому было приказано «вести коня под Василием Васильевичем Московским». И хотя сам Василий Васильевич упросил хана этого не делать, чтобы «не чинить кровной обиды», Юрий Дмитриевич Звенигородский был оскорблен смертельно. И только боязнь расправы со стороны ордынцев удерживала его от похода на Москву.
Все изменилось в лето 69411. В этот год великая княгиня московская Софья Витовтовна решила женить сына и великого князя московского, Василия Васильевича. Тому шел восемнадцатый год. Самое время для женитьбы. Мудрой вдовствующей великой княгиней невестой для сына была избрана пятнадцатилетняя внучка Владимира Андреевича Серпуховского, верного сподвижника Дмитрия Донского, Мария Ярославна, княжна малоярославская.
Юрий Дмитриевич Звенигородский этому браку нисколько не препятствовал. Даже рад был за племянника, которому в супруги досталась «писаная красавица и умница-разумница», знавшая грамоту и письмо. Однако сам на свадьбу не поехал, но сыновьям Василию Косому, Дмитрию Шемяке и Дмитрию Красному, сопровождаемым боярами, разрешил. «Погуляйте, чада, на славу, напутствовал он, только с хмельным зельем будьте воздержаны».
Старшему, Василию Юрьевичу, прозванному Косым за глаза, косившие в разные стороны, шел двадцать седьмой год. Он уже был женат на дочери радонежского князя Андрея Владимировича Меньшого Елене. Средненькому, Дмитрию Шемяке, получившему прозвище от татарского мурзы, увидевшего его в красивой одежде и воскликнувшему «чемэху!», то есть, нарядный, исполнилось тринадцать. А Дмитрию Красному, самому любимому сыну Юрия Дмитриевича, названному в честь знаменитого дедапобедителя татар Мамая на Куликовом полев ту пору повернуло на двенадцатый год. Прозвище же, Красный, получил от матери за красивый лик и добрую стать. Потому наставления отца были не лишними. Особенно для младших.
Как говорило семейное предание, направляя детей на свадьбу великого князя, Юрий Дмитриевич мыслил если не о замирении с племянником и его гордой да властной матушкой, то, по крайней мере, о показной покорности. Этим надеялся заслужить добрую славу себе в народном мнении. Вышло же все по-иному.
Во время свадьбы Софья Витовтовна вдруг увидела на Василии Косом драгоценный золотой пояс с лалами. Наряд сей посоветовал надеть боярин тверской Иван Дмитриевич, желавший еще больше поссорить Юрия Дмитриевича с племянником. И это было не просто желание, но скрытая месть боярина матушке Василия Васильевича, сначала обещавшей взять за сына дочь Ивана Дмитриевича, а потом отказавшей. Вот боярин и пожелал уязвить великую княгиню. Пояс же, некогда подаренный в качестве приданого супруге Дмитрия Ивановича Донского Евдокии ее отцом Дмитрием Константиновичем Суздальским, во время свадьбы был подменен и окольными путями, сменив много хозяев, достался в качестве подарка Василию Косому. Увидев пояс, Софья Витовтовна, посчитавшая себя обесчещенной, ибо, не будь подмены, он по праву принадлежал бы ей, пришла в неистовство и собственноручно совала его с Косого. Братья Юрьевичи смертельно обиделись и покинули свадьбу.
Направляясь к отцу в Галич, по дороге они со своими дворовыми людьми напали на Ярославль, вотчину великого князя. «С поганой овцы хоть шерсти клок», усмехнулся тогда Шемяка. «Чтобы знали, с кем связываться», поддержал его Василий.
Клок не клок, а казну великокняжескую из Ярославля они вычистили полностью. С тем и прибыли к Юрию Дмитриевичу. А тот, уже подговоренный все тем же боярином Иваном да его другом боярином Семеном Морозовым, сразу же рать собрал и двинул на Москву. Словно ждал случая.
Великому князю донесли о движении дяди, и тот прямо со свадебного пира послал послов своих, чтобы уладить все миром. Но Юрий Дмитриевич мира уже не желал, да и боярин Иван так взлаялся на московских бояр, что хоть святых выноси, как при пожаре. Ни с чем возвратились в Москву послы. Пришлось великому князю войско спешно собирать да идти навстречу дяде. И двадцать пятого апреля рати сошлись на Клязьме-реке, в двадцати верстах от Москвы. Только ратные люди галицкого князя были трезвы, а московские, взявшие с собой свадебные меды, во хмелю. Посмотрел на них Василий Васильевич и понял, что воевать не с кем. Прибежал тогда с ближними в Москву, забрал мать да супругу юную и с нимив Тверь, а оттудак Костроме. Только и там достал его Юрий Дмитриевич с сыновьями. Так князь галицкий и звенигородский стал великим московским князем, а великий московский князьпленником дяди и двоюродных братьев. «А не придушить ли его нам, пока в наших руках? спрашивал нетерпеливый Шемяка родителя и братьев. «Грех!»отмахивался дланями, как от нечистой силы, его брат Дмитрий Красный. «Грешно!»смущался Косой. «Не вводи в соблазн! гневался и родитель, Юрий Дмитриевич, не желавший прослыть убийцей. Отправим в удели все!»определил он судьбу племянника. «Смотрите, как бы не пришлось потом каяться, вороном каркал Шемяка. Одолей он, нас бы не пощадил» Но Юрий Дмитриевич так цыкнул на него, что Шемяка счел за лучшее замолчать. В итоге Василий Васильевич был отправлен удельным князем в Коломну, Юрий Дмитриевич с сыновьями остался в Москве.
Но не задалось великое княжение сыну Дмитрия Донского, Юрию. Не успел он и глазом моргнуть, как все московские бояре, дворяне и священнослужители оказались в Коломне. Туда же двинулось и купечество. А за купечеством потянулся и черный люд, от мала до велика. Остался великий князь гол, как осиновый кол. Только сыновья были с ним да боярин Семен Морозов, из-за алчности и лютости которого, как шел слух, и бежал московский люд.
«Из-за боярина беды наши», как-то шепнул Шемяка Косому. «Верно», согласился тот. «Накажем?»«Накажем». И вот Юрьевичи, не ставя родителя в известность, ворвались в боярские хоромы и свершили суд скорый и неправедный. Потом, убоявшись содеянного, а еще больше, отцовского гнева, сбежали в Кострому.
Оставшись без поддержки, Юрий Дмитриевич, покинул Москву, направляясь в Галич. Племяннику же передал, чтобы тот возвращался на великий стол московский. «Володей, отписывал в грамоте. И будем жить в мире. А Косой и Шемяка больше мне не сыновьявороги они наши общие. Отступаюсь от них».
Только мира не случилось. Вернувшись в Москву, Василий Васильевич возгордился и с войском пошел на Галич. Юрий Дмитриевич в то время находился у Белоозера, и град Галич защищать было некому. Разорив Галич, великий князь стал искать Василия Косого и Дмитрия Шемяку, чтобы взыскать с них за расправу над боярином Морозовым. Но нашел уже объединенное войско Юрия Дмитриевича и его сыновей. Общая опасность помирила отца с детьми. И вот на Лазареву субботу в сече на горе Святого Николая великий князь вновь был разит и бежал в Новгород. Оттудана Мологу, в Кострому, а из Костромыв Нижний Новгород, умоляя двоюродного брата Иоанна Андреевича Можайского не покидать его в бедствии. Но тот, опасаясь за свой удел, словесно обещал о поддержке, но на деле предпочел и сам уйти в Тверь.
Юрий Дмитриевич с сыновьями вновь осадил Москву и через неделю вступил в Кремль, где пленил Софью Витовтовну и супругу Василия Васильевича, Марию Ярославну.
«Твоя обидчица в наших руках, вновь стал нашептывать брату Василию Шемяка. Может, и с ней, как с боярином Морозовым»«А что? Запросто, ухмыльнулся Косой. Мне бы только пояс вернуть»
Пояс вернуть не удалосьне нашли, а вскоре Косому было уже не до пояса и великой княгини. В шестой день июня месяца лета 69421 Юрий Дмитриевич внезапно скончался, и Василий Косой сел на великий стол, объявив о том братьям и князьям. Но Шемяка и Дмитрий Красный данному обстоятельству не обрадовались. «Когда Бог не захотел видеть отца нашего на престоле великокняжеском, заявили они, то мы не хотим видеть на оном и тебя». Что подвигло их на такой шаг, неизвестно, но они, оставшись без обоих родителей2, замирились с великим князем Василием Васильевичем. И Косому пришлось бежать в Новгород и далее, пока и он не замирился с властительным двоюродным братом.