Надобно изматывать противника не только сечей, но и терпением. Время должно работать на нас. Ахмату скоро станет голодно и холодно. Его орда и теперь на несколько десятков верст все объела вокруг своего стана. Скоро за конину примутся. Следовательно, многие обезлошадят, станут проявлять недовольство. А там дожди, морозыи побегут как милые
А если не побегут? перебил владыку великий князь, сдерживая гнев. Тогда что?..
Обязательно побегут, даже и тени сомнения не было в суровом голосе митрополита. А чтобы это, государь, случилось быстрее, надобно нижегородских ушкуйников с малым войском на судах вниз по Волге послать. Пусть-ка они ударят в самое сердце Орды. Там теперь, надо полагать, войск-то нет Вот и погуляют наши молодцы так, что шум от этого пира и до хана дойдет. А тут захочет он или не захочет, но будет вынужден повернуть восвояси, оборонять родной кров.
«Дельные речи, взирая на владыку более приветливее, чем прежде, подумал князь. Надо обязательно послать войско и выдать сие решение за свою волю». Митрополит же меж тем продолжал:
А чтобы притупить бдительность ворога, можно и переговоры затеять
Это какие еще? с нескрываемым интересом воззрился великий князь на молитвенного милостивца Руси.
Ну, хотя бы с предложение некой дани и просьбой отвести войска Или с чем-то подобным
Что ж, владыка, подумаем над твоими словамидал понять митрополиту, что тому пора и присесть на свое место Иоанн Васильевич. Есть ли еще кому что сказать?
Есть, тут же отозвался престарелый архиепископ владимирский Вассиан.
Говори, отче, разрешил великий князь.
Великий князь и вы, бояре, с усилием встав с лавки, начал речь ростовский владыка, все кровь христианская падет на вас за то, если выдавши христианство, побежите прочь, не сразившись с басурманами-татарами.
Слова старца были гневны и разительны. Великий князь нахмурился, бояре зашептались, задвигали толстыми задами, митрополит и остальное духовенство согласно сказанному кивало седыми главами. А Вассиан, обращаясь непосредственно к Иоанну Васильевичу, продолжил:
Государь, зачем боишься смерти? Не бойся. Ты не бессмертный, а смертный. Но без року, без часа, установленного Господом нашим, смерти нет ни человеку, ни птице, ни зверю. А ежели кому что наречено, то от этого ни пешком не убежать, ни на коне не ускакать, ни на краю земли не спрятаться!..
Бояре, было возмущенно вздернувшие бородами, притихли. Молча, с прищуром глаз, внимал и великий князь. Таких слов ему никто не сказывал.
Государь, смотря сурово из-под белесых бровей с покрасневшими от бдений и лет веками слезящимися глазами, рек далее ростовский владыка, дай мне, старику, войско в руки, и ты увидишь, уклоню ли я лицо свое перед татарами!
Сказав, старец тихо опустился на лавку, склонив главу ниц. Никто не решался нарушить молчание, повисшее в хоромах. Только тоскливое жужжание невидимой мухи, запутавшейся в паучьих тенетах, тревожило эту тишину какой-то несвоевременностью и ненужностью. Но вот, прерывая затянувшуюся тягостную паузу, вновь встал митрополит Геронтий.
Поспеши к воинству христианскому, государьосенил он крестом великого князя. Бог сохранит царство твое силою честного креста, вставил он в речь свою дорогое сердцу Иоанна Васильевича слово «царство». Даст тебе победу над врагом. Только мужайся и крепись, сын мой духовный! Не как наемник, но как пастырь добрый потщись за врученное тебе словесное стадо христовых овец от грядущего ныне волка. Господь укрепит тебя и поможет тебе и всему христианскому воинству.
Тут все духовенство встало и в один голос молвило:
Аминь! Буди тако!
Хорошо, выдохнул, наконец, великий князь, я подумаю.
4
Что повлияло на решение государя: слова митрополита, речь епископа Вассиана, ропот народа или собственные размышления, но он отбыл из Москвы к войску. Однако в дороге хитро-льстивые бояре Ощера и Мамон вновь уговорили великого князя в войске не появляться, а остановиться на некотором отдалении. «Повелевать ратями можно и издали, нашептывали они, как змей-искуситель нашептывал Еве, чтобы совратить ее с пути истинного. А вот запас расстояния не помешает в случае чего»
Иоанн Васильевич прислушался к словам вельмож и остановился в Кременце на реке Луже, в тридцати верстах от Угры, где стояли напротив друг друга русские и татарские рати.
«С этой Лужей как бы на самом деле в лужу не сесть, был ироничен с самим собой великий князьВпрочем, Господь милостив, тут же успокоил он себя. Пора приступать к выполнению плана, решенного на думезасылать послов и начинать переговоры. Но прежде надо отозвать из войска сына. Нечего Иоанну быть в передовых полках. Там всяко может случиться».
Великому князю уже успели донести, что на Угре произошла крупная стычка между татарами, решившими переправиться через реку, и русскими полками под началом Иоанна Иоанновича. При этом великокняжеский сын так умело начал действовать, находясь в передовых рядах русского воинства и среди пушкарей, что татары в бою потеряли не менее двух тысяч воинов. Понеся ощутимый урон, откатились назад.
Иоанн Васильевич послал грамотку сыну, чтобы тот оставил полки на воевод и прибыл в стан великого князя. Но молодой витязь, почувствовавший уже вкус победы, воспротивился родительскому слову. «Если будет на то воля Господа, то умру здесь, но врагу не уступлю и пяди земли Русской», ответствовал он через посыльного.
Слова сына разгневали великого князя и он приказал воеводе Холмскому силой принудить Иоанна Иоанновича прибыть в стан государя. Но князь Холмский, получив столь грозный наказ, только руками развел. Даже боязнь навлечь на себя великокняжеский гнев не могла заставить его взять под стражу царственного витязя. Так и остался молодой великий князь с русским воинством.
Пока шли нешатко-невалко переговоры между ханом Ахматом и великим князем, нижегородская рать, руководимая князем-воеводой Василием Ноздреватым и крымским царевичем Нордоулатом, гостившим у великого князя, на судах спустилась вниз по Волге до самого Сарая. Понятное дело: не глазеть на град сей и веси чужие ходила. Прошлась огнем и мечом по ордынским тылам, вселяя в умы татарского люда такой же ужас, который до этого испытывали сами русичи от нашествий Ахмата.
И, как предвидел митрополит, вести о том стали известны в войске Ахмата. Многие татарские мурзы и беи требовали возвращения в родные края, чтобы защитить жен и детей от русских мечей. Началась буза. Хану и его нукерам едва удалось предотвратить мятеж и удержать воинов на берегу Угры. Но моральный дух воинства был подорван, и большого желания нападать на русские полки уже не было. К тому же обещанная Казимиром помощь так и не подходила. Хан едва ли не каждый день посылал гонцов к польскому королю, но их перехватывали не только конные разъезды московского князя, но и в тех землях, которые были под Литвой. Редким посыльным удавалось достичь ставки короля, а еще более редкимвозвратиться в стан хана. К тому же приносимые ими вести не утешали.
А тут и осень подошла. И не только с ягодами и грибами, с золотом и багрянцем лесов, но и с хмарью небес и свинцовой тяжестью вод в реках. Вскореи того хуже: зачастили долгие русские дожди. А там и сиверко задул, стал пробирать все живое до самых костей.
Чтобы не терять в пустом противостоянии людей, Иоанн Васильевич двадцать шестого октября, когда мороз стал сковывать воды рек, а поземкаперебивать пути-дороги, приказал сыну, братьям и всем воеводам отвести русские полки к Кременцу. А оттудак Боровскому, где, встав на выгодных позициях, готовиться дать бой татарам. Но неподготовленное, поспешное отступление едва не превратилось в паническое бегство. Воеводы едва сумели навести порядоктак было расстроено войско. Но, слава Богу, обошлось. Пушкари и пищальники оружия не бросили, сохранили и огненное зелье с боеприпасом. Не побросали копий пешцы, не оставили коней и оружие всадники. И теперь все, став воинским станом у Боровского, с тревогой ожидали приближение врага. Даже поговорка случилась: «Хоть Кременецделу венец, но Боровскоетоже не воровское».
Но огромное войско Ахмата русских не преследовало. Оно продолжало стоять на Угре, не понимая действий московского государя и опасаясь его хитрой уловки. Болезни и бескормица стали подкашивать силы татарские. Вновь усилился ропот. И одиннадцатого ноября хан распорядился возвращаться восвояси. Но не прямой дорогой, а через земли литовского князя. «Хоть тут попользуемся»мстительно решил он, проклиная Казимира, подбившего его на столь бесславный поход. Однако нетерпеливые мурзы, стремящиеся поскорее возвратиться в родные улусы и аулы, подвергшиеся нападению нижегородцев, со своими воинами повернули прямо к берегам Волги. И только третья часть войска пошла с Ахматом к Донцу на зимнее кочевье. По пути Ахмат и его воины в Брянской земле разграбили двенадцать русских градов, находившихся под Литвой. Там не ждали такого коварства от «союзника», врат не закрывали, в осаду не садились, потому и пострадали крепко. Когда же татары Ахмата, обогащенные грабежом, подошли к Рыльску и тоже попытались поживиться, то встретили достойный отпор. Княжеский замок на горе Ивана Рыльского и град, закрыв перед напрошенными гостями врата, ощетинились пушками и пищалями, метательными нарядами сотнями луков и копий.
Рыльский князь-наместник Василий Иванович хоть и был юн годами, да умом не скорбен. Сразу же после отъезда батюшки он призвал своих самых надежных воев-следопытов и приказал им найти московскую и ордынскую рати, да и следить издали за их действиями. «Поезжайте о двуконь, чтоб было сподручнее при длительных скачках, но смотрите, себя не обнаружьте», строго-настрого напутствовал разведчиков. Вот те тайно и наблюдали за великим стоянием на Угре. А как только поняли, что озлобленный Ахмат стал разорять литовскую окраину, тут же доложили Василию. Он и принял меры.
Осаждать град Рыльск Ахмат не решился: по его следу и за его головой уже шли стаей голодных волков мурзы тюменских улусов с шестнадцатью тысячами воинов, ведомые ханом Иваком. Потому, покрутившись несколько часов у стен града, пооскомившись, как голодный лис на стаю лебедей на недоступном озере, поспешил убраться на зимнее становище в Белую Вежу.
Глава четвертая
Рыльск. Лето 69891.
1
Кажись, Бог миловал, когда опасность миновала и ордынцы удалились от града, заглядывая молодому князю в лицо, обмолвился боярин-воевода Прохор Клевец. Можно и передохнуть, и порадоваться удаче
Они, в бронях и оружно, стояли на крепостной стене замка, недалеко от воротной башни, откуда обозревали окрестности. Совсем недавно вот так же стоял тут один князь Василий, когда к нему прибыл с дружиной отец.
Слава Богу, обошлось, осенив себя крестным знаменем, согласился с ним Василий Иванович.
И как это тебя, князь, Господь надоумил ворога поопастись да град запереть? Без Божьего промысла тут явно не обошлось
Батюшка надоумил. А в его словах, возможно, и был Божий промысел, скромно заметил князь-наместник, тихо радуясь предусмотрительности родителя и удачной защите города.
Да, батюшка твойчеловек в Литовской Руси известный. С ним сам великий князь литовский и король польский Казимир Ягеллович считается ни с того ни с сего пустился в рассуждения воевода. И, надо думать, доверяет: столько градов и весей отдал в удельное владение
То дело короля и батюшки, не подумал раскрываться цветком-ноготком перед воеводой юный наместник.
Воеводане солнце светлое, чтобы перед ним душу распахнутой держать. Всего лишь человек. А человеку, пусть и знатных кровей, всех помыслов княжеских знать необязательно. К тому же Прохор Клевец хоть и знатный ратоборецлицо вон все в шрамах, но держится скрытно, вечно сам себе на уме. А что у него на уме было вчера, имеется ныне, будет завтраневедомо. Может, он приставлен отцом за княжичем присматривать, может, и за родителем пригляд держит хотя бы для того же Казимира. А возможно, и с великим московским князем Иоанном Васильевичем или его присными хлеб-соль водит. Кто его знаетчужая душа потемки. Уста почти всегда замкнуты, а глаза черны, словно воды Сейма в половодьеничего в них не прочесть
Плохо, что от батюшки вестей нет, опечалился Василий Иванович. Вон и реки стали, льдом покрывшись, и пуржит уже изрядно, а вестей все нет и нет Как бы чего не случилось
Не горюнься, князь, не кличь напасть на свой дом, искренне посочувствовал и предостерег воевода. Даст Бог, все образумится, и батюшка твой, князь Иван Дмитриевич подобру-поздорову вернется.
Дай-то Бог!
Но недаром говорят, что душавещун. В декабре, когда морозы трещали так, что и носа из изб не высунуть, пришли, наконец, вести о князе Иване Дмитриевиче. Семен Иванович Стародубский в малой грамотке сообщал, что Иван Дмитриевич, будучи ранен, попал в полон к басурманам Менгли-Гирея. «Надо о выкупе думать, писал он полным уставом на плотном листе бумаги. Поганые до злата падки. Будем надеяться, что Господь не оставит своей милостью старого князя. Удастся выкупить. Ты же, князь, не тушуйся, держись нас. В беде не оставим Родственник все же, родная кровь»
Словно обухом да по темечку, ошеломило это известие Василия Ивановича. Только горевать да ничего не делатьпагуба пагубой.
Как быть? обратился за советом к рыльскому воеводе Клевцу.
Тот и годами старше, и опыта в житейских делах не лишен.
Посоветуйся с матушкой-княгиней да в Вильну или Краков1 поезжай к Казимиру Ягелловичуудел надо закрепить за собой.
Подобное и батюшка советовал, даже духовную на всякий случай составил
Вот видишь, приободрил Клевец. Ну, и о выкупе, само собой, мыслить надо Только в первую очередь удел Будет удели выкуп будет. Не станет уделаи выкуп не собрать Однако, решать тебе, тыкнязь.
В словах воеводы был резон.
Пока рыльский князь-наместник с малой дружиной носился от града до града, то встречаясь с матушкой в Новгороде Северском, то мчась за советом в Чернигов к Семену Ивановичу или его брату Андрею Ивановичу, матушкиному родителюв Стародуб, прошла зима. Стало известно, что Казимир Ягеллович всю весну и лето собирался находиться в Кракове, чтобы быть ближе к Подолью и Киевской волости, куда вновь могли нагрянуть орды крымского хана.
Как только ветры обсушили не только макушки холмов, но и низины, Василий Иванович, сопровождаемый отрядом рыльской шляхты, направился в Краков. Присматривать за градом оставил воеводу Клевца. Более надежного как-то не сыскалось. Отцовские бояре или на поле брани полегли, или, подобно батюшке, в полон угодили. Те же, кто уцелел, больше держались матушки-княгини, Аграфены Андреевны. А с ней и с самой было непросто. По прибытиивстретила ласково. Расцеловала, как в детстве, в обе щеки. Но как только завел разговор о батюшкином наказе не обижать его сожительницу Настасью и нажитых ею байстрюков, от матушкиного радушия и следа не осталось.
«Мало я при отце твоем, князя Иване, сорома-позора да горя имела!.. Так ты хочешь, чтобы и без него на нее, как на икону, молилась?! Не быть больше такому!»побагровела лицом. «Так ведь батюшкина воля»опешил он, не ожидавший столь суровой отповеди. «Может, и его воля, источала зло и накопившуюся за долгие годы обиду княгиня, да сам-то он в неволе Выберется, нет литолько Господу и известно И пока его нет, я вольна поступать так, как мне заблагорассудится».
Увидев мать-княгиню разъяренной, он смутился. Не знал, как вести себя дальше. С одной стороны надо было исполнить зарок, данный родителю С другойнельзя было обижать и мать Выручила сама княгиня.
«Если хочешь оставаться перед батюшкой правым, то забирай эту змею подколодную с ее выводком куда хочешь, поостыв, посоветовала она. Лишь бы подальше с моих глаз. Иначе им тут не жить Возьму грех на душу, сживу со свету».
Пришлось приказать отвезти Настасью Карповну и ее детей в Рыльск. Но поселить не в замке и не в хоромах купеческих, к которым она привыкла, а в слободке при монастыре, в простой крестьянской избе. Слуги сказывали, что Настасья Карповна, увидев новое жилье, нахмурилась, подобно осеннему небу, даже слезу пустила. Но ни слова, ни полуслова. Только деток обняла да к себе прижала.