Писатель пристально посмотрел на него.
- Спасибо за ваше время, честность и труд.
- Да, сэр! Очень приятно, сэр. Конечно, если что-то будет не так с машиной, то мы устраним неполадки за свой счёт. - Потом он замолчал, словно вспоминая. - О, я кое-что забыл, сэр. Вчера, когда у нас был перерыв, мы видели, как ваш сын рылся в машине, но он не сделал ничего плохого, и мы решили, что все в порядке.
- У тебя есть сын! - Удивилась Дон.
- Нет! Молчи! Я расскажу тебе позже, - рявкнул он на нее. - Да, да, - ответил он Дехенцелю. - Все в порядке. Хорошего дня.
Этот долбаный двойник, заноза в заднице! Но его раздражение мгновенно прошло, когда он впервые внимательно посмотрел на отремонтированную машину. Когда-то обсидианово-черный, но теперь белый, как ледник, мерцающий под десятью слоями лака. Внутри все выглядело совершенно новым, вплоть до каждой детали, каждой панели, кусочков резиновой отделки. Длинное сиденье было искусно обтянуто кожей. Все было безупречно.
- Это... впечатляет, - заметил писатель, сидевший на пассажирском сиденье.
- У тебя есть сын! - Снова завыла Дон. - Черт бы тебя побрал!
- У меня нет сына, - прорычал он. - Это просто какой-то парень, похожий на меня, и это слишком длинная история, чтобы в нее вдаваться.
- Держу пари, ты женатый! Пошел ты!
- Дон, клянусь всеми божествами, известными человечеству, я не женат и никогда не буду женат.
- Да? Ну, это мы еще посмотрим. Эй, посмотри сюда! Ты даже не смотришь!
И что теперь? Он взглянул на нее, сидевшую за рулем, и перед его мысленным взором возник образ, резкий, как удар в глаз.
Дон подняла свою зеленую футболку армии США на грудь.
Эрекция писателя снова запульсировала.
- Убери их! - закричал он и потянулся, чтобы натянуть майку вниз, но при этом его рукаслучайно или нетсжала одну массивную, не поддающуюся гравитации грудь.
- Ты только что потрогал мою сиську! - хихикнула она.
- Это... не совсем так. - Он снова положил руку на колени ито ли случайно, то ли подсознательно, то ли нарочносжал собственную промежность, почувствовав, как еще одна струя предэякуляционной жидкости вытекла ему в шорты.
- Что это за дерьмо у тебя в сумке? - спросила она.
- Мой ноутбук и некоторые другие вещи, которые нам могут понадобиться. - Он не смог устоять и достал из сумки высушенную руку славы и показал ей. - Видала?
- Что это за хрень?
- Отрубленная левая рука казненного убийцы, печально известный оккультный тотем. Они называют его рукой славы и говорят, что она открывает любой замок. Именно с помощью этого тайного орудия, я полагаю, наш преступник проник в твой морг прошлой ночью, оживил Толстолоба, тем самым обеспечив ему побег.
Дон посмотрела на него.
- Судя по тону твоего голоса, ты знаешь, кто преступник
- Думаю, да, - признался он. - Но ты все равно не поймешь. Это связано с мистикой и кучей литературного дерьма. Ты не поймешь. Поехали, надо забрать Сноуи, а потом приступим к делу. - Писатель протянул ей ключи.
- Но я думала, что только избранный может вести машину, - сказала она.
Он обдумал её слова.
- У меня такое ощущение, что с тех пор, как я покончил с проклятием, любой может теперь водить эту машину с моего разрешения. Механики смогли протестировать её, так что... поехали.
Дон нажала на сцепление, повернула ключ зажигания, и двигатель с ревом ожил. Звук был такой шумный, что писатель чуть не закричал.
- Вот это движок! - радостно крикнула Дон.
Ее потрясающие груди дернулись, когда она включила первую передачу, затем
Инерция швырнула писателя обратно на сиденье, и на этот раз он действительно громко закричал, когда шины завизжали, задние колеса завертелись, а дым от горящей резины прочертил две линии вдоль главной улицы.
Далекий визгливый звук
Что-то, казалось, росло в его черепе, а потом всплыла мысль: шины. На дороге. Эти круглые штуки на том, что они называют машинами. Вращаются быстро... затем визгливые звуки улетучились.
Толстолоб еще ни черта не знал, но казалось, что с каждым шагом его огромных желто-коричневых ног по лесу в его сознании появлялось все больше знаний. Например, (мы просто пойдем дальше), вчера вечером, когда он встал с того большого стола и вышел из того места со всеми этими серыми стенами, он ничего не помнил о себе, но теперь он начал вспоминать вещи, и это в основном были крутые вещи. Как если бы он, например, расколол бы кому-нибудь голову своей елдой, и как кричали бы девки, когда он бы наяривал чью-нибудь задницу. Видите ли, член у этого парня был такой длинный и толстый (большой, как предплечье сильного мужчины, и такой же длинный), что он разрывал их дырки и рвал плоть глубоко внутри них. Конечно, Толстолоб ничего не имел против них
Но, слава богу, кончун был кончуном. Да, давным-давно, когда дедуля учил его в нижних лесах, дедуля сразу сказал Толстолобу, что убивать людей и поднимать их на ноги своим большим петушкомэто нормально, потому что они все люди из внешнего мира, а это значит, что они все злые, так что это правильнотрахать их и есть. И это было хорошо для Толстолоба, да, сэр. Он не думал о том, почему они злые люди из внешнего мира он просто знал, что набить живот сочным мясом, содранным с людей, когда тот был пуст, это было хорошо, так же хорошо,как, например, откусить киску ещё у живой девки. От этого он чувствовал себя чертовски хорошо.
Толстолоб шёл вперед через лес, голый, чудовищный и чертовски счастливый.
Он был невероятно доволен тем, что пару часов назад наткнулся на маленькую девку в лесу, и, естественно, он трахнул её бренное тело несколько раз. Ее детская дырочка издавала аккуратный хрустящий звук, когда он забавлялся с ней, и вы можете быть уверены, что она была кровавым месивом, когда он закончил. Огромное количество крови вытекло из ее киски вместе с чуть меньшей по количеству спермой. Толстолоб голыми руками вскрыл ее ребра и сорвал с них мясо, а потом с жадностью проглотил её детскую печень. Он выдернул кишки из ее живота, как пучок горячей, вязкой веревкиего любимое блюдо, между прочим, - а после высосал из них дерьмо, пока оно было еще горячим. Толстолоб некоторое время грыз её ногу, но потом его житница наполнилась, и он почувствовал себя настоящим щеголем. Толстолоб никогда бы не догадался, что это была его первая трапеза за последние двадцать лет.
Он пошел дальше через ночной лес, не зная, куда идет, но все равно шел. Через некоторое время после того, как он расправился с мелкой девкой, Толстолоб пересек путь ковыляющий старик. Его сердце размером с футбольный мяч внезапно забилось от радости, потому что, видите ли, поначалу Толстолоб принял старика за своего дедушку, но когда его медленно восстанавливающийся мозг начал какую-то синаптическую активность, он вспомнил, что его дедушка умер давным-давно, когда они оба жили в Нижнем лесу. Но может ли этот человек быть призраком дедушки, пришедшим на Землю, чтобы принести добрые вести ему?
Ой, блядь! У дедушки была только одна рука, а у этого старикадве, плюс у дедушки была козлиная бородка, а у другого старика была борода в два фута длиной, как у тех парней в ZZ Top (не то чтобы Толстолоб знал, кто такие ZZ Top), так что, в общем-то, просто ради смеха Толстолоб сорвал бороду прямо с лица старика, но старик, вероятно, ничего не почувствовал, потому что Толстолобу показалось, что старикашка сразу умер. Он только издал дрожащий крик и умер в тот самый момент, когда борода сорвалась прямо с его лица. У Толстолоба не было ни малейшего желания съесть что-нибудь из него, потому что не так давно он набил своё брюхо вкусным девкиным дерьмецом, но он все равно разорвал старикашку на части.
Зачем?
Ну, это казалось ему правильным поступком.
Но все это было прошлой ночью, и теперь, пробираясь сквозь яркий солнечный свет, Толстолоб испытывал сильную жажду. За следующей лощиной мерцала вода ручья, сверкая в пятнах солнечного света. Толстолоб подошел вплотную и опустился на колени, опустив свою большую пасть с собачьими зубами в прохладную нетронутую воду, и проглотил пару галлонов. Однако на последнем глотке он раскусил что-то, попавшее ему в рот. Он выплюнул это в свою огромную ладонь и стал пытливо всматриваться.
Этот предмет был, собственно, профилактическим, причем таким, на который какой-то мужчина уже израсходовал приличную порцию спермы (доказательство этому то, что жидкость в нём была совсем нетронутой). Конечно, Толстолоб не знал, что это за чертово профилактическое средство, но он точно знал, что такое кончун, и когда он увидел его, а в этой хреновине его было реально много, и все висело на конце этой маленькой резиновой штуковины. В общем, Толстолоб перевернул это и высосал всю протухшую сперму прямо на свой большой язык.
Ладно, пошутили и хватит, все прекрасно знают, что Толстолоб в прошлом кончал кучу раз, так что не делайте скорых выводов, что он был педиком. Нет, сэр! Он всегда предпочитал трахать девок больше, чем парней, и черт возьми, кончун есть кончун, не правда ли? Спускай в дырку, парень, пока она есть, как говорится в старой поговорке. В старые времена, черт побери, он высасывал кучу кончунов из пизденок и жоп мертвых девок, а не только из задниц дохлых парней. Так что какая ему была разница? Ему нравился вкус спермы больше, чем мозгов! Кому-то нравится вкус бамии, а кому-то нет, кому-то нравится вкус кукурузных лепёшек, а кому-то нет. Вот здесь было то же самое. Некоторым нравится вкус кончунов, а некоторым нет. Большое дело, можно подумать! Это же дело вкуса! Люди как будто не понимают этого!
Да, кстати, память медленно возвращалась к нему в течение всего дня, а ведь ещё прошлой ночью он едва мог вспомнить хоть что-то! И прошлой ночью ему казалось, что он не видит ни хрена из своего маленького глаза, только большим, но теперь, даже не заметив этого, зрение вернулось и во второй. А ведь прошлой ночью он был всего лишь не более чем дыркой в голове! Что-то чертовски приятное происходило с ним, к Толстолобу стремительно возвращалась память, хотя он того и не осознавал. На самом деле прошлой ночью он засунул свой почти футовый палец в дырку на месте его глаза, и внутри было немного
А сейчас?
Половина его черепной коробки была заполнена мягким хлюпающим веществом, которое Толстолоб считал своим мозгом. Да, сэр! Должно быть, мозги снова росли внутри черепа!
Если бы бедный старый дедушка все ещё шевелился, он бы сказал, что это чудо Божье!
Но Толстолоб, конечно, сомневался, что Бог имел к этому какое-то отношение.
Мгновения размышлений казались большим несоответствием для такого существа, как Толстолоб, и всё же он размышлял, опустив свои гигантские ноги в холодную воду, окрашенную перемещающимся солнечным светом,пробивающимся сквозь листья деревьев над его головой. Но теперь пришло время рассмотреть менее приятное отражение (не то чтобы Толстолоб знал, что такое приятное), и это было физическое отражение его лица на поверхности ручья.
Вид его отражения рябил на поверхности движущейся воды. Если бы Толстолоб мог мыслить человеческим словами, он бы подумал примерно так: я чертовски уродливый ублюдок!
Уродливыйэто было бы ещё мягко сказано. Черт, неудивительно, что старик помер прошлой ночью, только взглянув на него! Голова Толстолоба напоминала деформированный арбуз, его рот был похож на рваную рану то есть рану с клыками, как у очень большой собаки. Крошечные закорючки плоти были его ушами, а затем, конечно же, он разглядел и свои глаза, большой и маленький, который ещё меньше часа назад был дырой в его голове. Да, точно, его же застрелили давным-давно, так же? Его грохнул из пистолета человек в чёрной одежде и белом воротничке, пуля была 455 калибра, если это кому-то интересно, она попала ему прямо в глаз и вышибла большую часть мозгов из затылка. Возможно, мелькнувшее перед ним ужасное отражение воскресило в нём давным-давно забытое воспоминание, а может быть
Да какая к херам разница?
Его большой глаз напоминал мячик для тенниса, только у него не было ни радужки, ни зрачка. Он выглядел серовато-красным и склизским, как плевок туберкулезного курильщика. Однако теперь он заметил, что в дыре, которая когда-то служила пристанищем для его маленького глаза, теперь действительно что-то росло. Следовательно, он уже не был так расстроен, как когда увидел, насколько уродлив, и конечно, может быть,ему бы хотелось быть похожим на здешних людей, но черт возьми, если подумать, Толстолобу было за что быть благодарным!
Так что хватит хандрить из-за своего внешнего вида!
Толстолоб вылез из ручья и с грохотом двинулся дальше, гордо выпрямившись, даже несмотря на то, что его рожа была гораздо уродливее, чем, скажем, задница орангутанга. Да, сэр! Встал в полный рост! Настоящая красота, как говорил дедуля, была внутри!
Толстолоб шёл вперёд своими длинными, чудовищными шагами. Кролики, белки, скунсы и другие дикие животные вскидывали головы, смотрели на Толстолоба и убегали быстрее, чем когда-либо в своей маленькой жизни млекопитающих. Сова ухнула на него с высокого дерева, и когда Толстолоб поднял на неё глаза, бедная птица пронзительно закричала, ещё раз ухнула и с грохотом упала на землю. Черт! Вот насколько был уродлив этот чувак.
Но его чувства ничуть не пострадали. Нфакт, так сказал когда-то давно его дедушка, когда рассказывал историю о каком-то парне по имени Моисей, который отправился на какую-то гору, чтобы встретиться с Богом, но Бог явился ему в образе горящего куста, так как образ бога неисповедим, тогда же дед ему объяснил, что лик Господа является настолько сложным и настолько запредельным нашему сознанию, что увидевший его тут же скопытится от нфакта! Так что вот поэтому он и превратил себя в горящий куст!
Толстолоб воспринял это позитивно. Так как, видите ли, он придал значение мысли, что у него и Бога есть что-то общее!
Толстолоб побрел дальше, но внезапно остановился, почувствовав запах. Это явно был аромат только что произведённых экскрементов. Этот, кстати, оскорбительный запах для человека никак не задевал Толстолоба, ни формой, ни обликом. Наоборот, ему нравился этот душок; на самом деле он был для него так же восхитителен, как ароматы, скажем, обеда в честь дня благодарения для человека. Но
К чему это наблюдение?
А, да. Ещё через несколько долгих шагов источник запаха дерьма появился взору Толстолоба. Огромная куча дерьма лежала возле поваленного дерева. Без сомнения, это похезал какой-то огромный зверь. Только
Это была реально огромная куча. Даже Толстолоб не мог бы похвастаться дедуле, что отложил личинку таких размеров в лучшие времена.
Следующим он услышал хор крошечных визгов. Толстолоб тут же подумал о птичьем гнезде, хотя звук совершенно не соответствовал этому сравнению. Толстолоб заметил нору сбоку давно высохшего русла ручья.
Поскольку это была первая Толстолоба за последние двадцать лет, он обнаружил, что его одолевает довольно любопытный поворот; он чувствовал необходимость обнаружить источник крошечного визга, а также определить природу и цель ямы рядом со старым руслом.
Он неуклюже опустил своё бледно-желто-серое тело в овраг. Он просунул в дыру свою огромную голову.
Там, в углублении норы, он увидел уютно устроившийся выводок из четырёх чёрных медвежат, теперь до него дошло, что нора была, конечно же, берлогой. Поскольку Толстолоб был гибридом (частично человеком и частично хрен знает чем ещё), его единственный ещё полностью функционирующий глаз мог видеть даже в кромешной темноте, и каким же восхитительным зрелищем были эти медвежата; милые маленькие пучки меха. К счастью, там было так темно, что сами медвежата не могли его увидеть; в противном случае, они, вероятно, сковырнулись бы от увиденного, как и птица пару минут назад
Его первый инстинкт, как ни странно, был весьма для него неожиданным. Если вы ещё сомневались, то у Толстолоба всегда была привычка убивать всё живое, что попадалось ему на глаза. Как поговаривал его дедуля: «В этом мире нет ничего хорошего, так что, сынок, херачь всё, до чего руки доберутся». И он собирался делать именно это при любой возможности. Что же качается этого логова маленьких медвежат, то Толстолоб мог проглотить их целиком, если бы только захотел, или раздвоить, если бы был не голоден.
Но
Нет, это было бы неправильно. Маленькие твари были слишком милыми. Он бросил на них последний обожающий взгляд и вытащил голову из берлоги.
Но Толстолоб не был зоологом, и ему даже в голову не пришло, что там, где могут быть мелкие медвежата, обязательно должна быть и большая мама-медведица, и этот очевидный факт стал очевидным в тот момент, когда Толстолоб вылез из оврага.
Толстолоб не был способен испытывать чувство, известное как страх но он должен был признать, что испытал некоторое потрясение, когда выпрямился и оказался лицом к лицу с ревущей, широко раскрытой пастью 900-фунтового американского чёрного медведя. Агрессия животного на Толстолоба была более чем очевидна, и рёв, вырвавшийся из ее гигантского горла, казался таким же громким, как реактивная турбина. Толстолоб не мог припомнить ни одного случая в своём туманном прошлом, когда бы он столкнулся с живым существом намного крупнее себя, но по крайней мере теперь он знал, откуда взялась та огромная куча дерьма. Толстолоб не хотел стать частью следующей кучи животного, и,само собой, его инстинкты убийцы сразу же включились, он метнул один кулак размером с волейбольный мяч по большой дуге, ударив медведицу в боковую часть челюсти.