Двойной Нельсон - Игорь Данилович Шприц 10 стр.

И она взорвется,заключил Путиловский.Неужели он так силен?

Кто?Медянников внезапно понял, как заметают следы.Бомбист? Да разбить бутылку и ребенку сил хватит!

И насупился больше прежнего, потому что Путиловский и Берг откровенно засмеялись.

Евграфий Петрович, голубчик, не сердитесь!Путиловский платком отер выступившие слезы.Вы так очаровательны. Понимаете, это вещество чрезвычайно взрывчато... как вы! Рази вспыхнули. Достаточно одной пилюльки, чтобы разнести к черту солидную емкость. Отсюда, он обратился к Бергу,становится явным, что перед нами нечто вроде курсов для обучения динамитному делу.

Так точно!

Берг был лаконичен: Путиловский чуть упредил его вывод.

И кто учитель?

Вопрос повис в воздухе. Мертвые ученики молчали и сказать что-либо были уже не в силах.

Иван Карлович, большое спасибо, вы меня радуете, как и прежде! Объявляю вам поощрение.

Честь имею!Берг встал во фрунт и щелкнул каблуками.

Медянников печально вздохнул. Он давно уже никому не завидовал, но печалился оттого, что сейчас увидел, насколько сладки плоды просвещения: Ваня посидел часок, пошевелил мозгами, наврал с три короба, а ему еще и поощрение за вранье вышло! Вот Евграфию Петровичу для малого поощрения приходится пол-Петербурга перепахать, засеять, собрать и смолотить. И только тогда он выпечет пирожок, за который еще дай Бог если похвалят. А образованномувона! Ври побольше! «Лишь бы мерку снять да задаток взять!»подумал про себя Евграфий Петрович, но уста на хулу отворять не стал.

Гм...сказал он многозначительно, Дальше что творить будем?

Берг сразу увял, как спущенный воздушный шарик. Медянников прав: что же дальше делать? У него рабочих гипотез не было.

Путиловский развернул газету:

У меня есть вопросы к автору сей заметки. Он очень осведомлен в деле производства динамита, точно сам его делал не раз. Хочется повидать его лично. Живет в этом доме. Предлагаю нам с вами,он поворотился к Евграфию Петровичу,посетить его скромную обитель. А Иван Карлович закончит дела по взрыву и напишет подробный доклад вышестоящему начальству.

Берг тут же воспрял духом, ловко собрал свой «кодак», приспособил магний и сфотографировал отдельно пожарище, затем Путиловского и Медянникова на фоне взорванного сейфа, Медянникова с дворником и дворника отдельно с метлой в руке и выпученными глазамикак типичного представителя благородной профессии.

Дворника процедура фотосъемки повергла в священный трепет и коленопреклонение. За это он, топая валенками (в мае месяце?), побежал вперед освещать и показывать господам дорогу в каморку журналиста Вершинина. Ключи у дворника были, так что дверь ломать не пришлось. Да никто и не собирался этого делатьу Евграфия Петровича были свои, весьма изощренные методы входа в закрытые для иных помещения.

ГЛАВА 5. ПЕРЕМЕНЫ УЧАСТИ

Порученец со звонким голосом, что спас Берга от самоубийства, сидел при зубатовском кабинете и, глядя в карманное зеркальце, маникюрными ножницами аккуратно подстригал молодые негустые усики.

День близился к концу, и надо было чем-то занять вечер. Звали порученца Константином Ефимовичем, фамилия ему была Пакай. Два года назад он закончил юридический факультет Варшавского университета, пошел работать в полицию и по протекции директора Департамента полиции Зволянского ровно через год попал из варшавского отделения в столичное. Отличная карьера!

Классическая юриспруденция внушала Константину Ефимовичу отвращение, он хотел живой работы, однако по истечении года понял, что служба в Департаменте полиции тоже внушает отвращение, но по иным причинаммировоззренческим. Страна бурлила, в воздухе носилось ожидание нового и свежего, а Департамент заполнял громадные простыни бумаг о настроениях в провинции, губернских центрах и обеих столицах. Было скучно. Жизнь текла мимо.

Вечерами он часто сиживал в ресторане «Вена», что на Малой Морской. Там собирались интересные людиартисты, писатели, художники. Назваться чиновником Департамента в «Вене» было рискованномогли не понять и даже вывести. Поэтому Константин Ефимович представлялся просто литератором. И это была почти правда: он начал писать роман из современной юридической жизни, уже набело были написаны почти семь страниц. Друзей он себе завести не мог по причинам меланхолического толка, дорожил одиночеством, но все время тянулся со своим одиночеством в веселую богемную толпу.

Так шла его практически двойная жизнь. Днем он корпел над входящими и исходящими, добиваясь плавного течения бумаг и благодарственной улыбки начальства, а вечерами сидел в «Вене», блаженно вдыхая прокуренный воздух и слушая очередного кумира нового века. Кумиры шли один за другим, у каждого был собственный рецепт будущего, отчего кружилась голова и в нее заплывали туманные картинки в духе Жюля Верна, до которого Константин Ефимович был большой охотник, но эту свою страсть всячески скрывал.

Душа жаждала действий, однако тело у Пакая было слабым и нерешительным. Он мог бы выстрелить в министра внутренних дел Плеве или, к примеру, в директора Департамента полиции. Пожалуй, рука бы поднялась даже на Государя... Но лишаться своей молодой жизни было страшно, и он понялтакие действия ему противны из-за страха перед собственной смертью. Плюс к тому он сильно близорук и наверняка промахнется. Впрочем, Плеве достаточно плотен и широк.

В последнее время он долго думал о своем месте в жизни и понял, что не простит себе бездействия. Но как начатьнеясно. Написать тайное письмо руководителям социал-революционной партии? Бессмысленно. Он знал возможности «черного кабинета», занимавшегося перлюстрацией. К нему на стол иногда попадали наиболее сильные «избранные места из переписки с Друзьями». Кстати, интересно: данная деятельность официально запрещена повсеместно, но неофициально процветает! Читать чужие письма постыдно, но очень завлекательно. Некоторые он даже перлюстрировал по второму разу, для маленькой домашней коллекции.

Оставалось единственноенайти и поговорить с кем-либо лично. Донести до этого человека свое желание участвовать в тайной революционной деятельности, но действительно тайной, принося пользу на своем рабочем месте. За такую возможность эсеры должны уцепиться двумя руками! А когда с его немалой помощью победит революция, он, Константин Ефимович Пакай, получит по заслугам и встанет во главе нового, преображенного Департамента милиции, чтобы мощной революционной рукой заставить его работать на службу народу. Далее мечты не простирались, даже Жюль Верн тут был бессилен...

Он встретил такого человека. С виду это был обычный, ничем не примечательный интеллигент плотного сложения, лет тридцати с небольшим. Он иногда появлялся в зале «Вены», сидел, попивая ликеры и слушая поэтов. Рукоплескал, когда рукоплескали остальные, но никогда не вскакивал, криков «Браво!» не издавал и с поцелуями к выступавшим не лез. Его темные глаза с гипнотизирующим эффектом внимательно ощупывали все новые лица. Чаще этот человек был со спутником, реже со спутницей. Ничего особенного, но однажды Пакай услышал своим тонким слухом: «Это видный эсер, инженер Азеф!» И Пакай понял: вот оно, будущее знакомство.

Сегодня вечером таинственный инженер Азеф должен быть в «Вене», там ожидают программное богоискательское выступление популярных литераторов Дмитрия Мережковского и Зинаиды Гиппиус. Они вроде бы отыскали новую дорогу к Богу и должны поделиться найденным с широкими интеллигентскими массами, до сей поры плутающими в темноте безбожия или лжеучений. Что равносильно.

Чтобы не идти с пустыми руками, Пакай скопировал для начального разговора несколько циркуляров относительно недавнего заседания в городе Париже Центрального комитета партии, где рассматривался вопрос об организации центрального террора и назывались фамилии тех, к кому этот террор должен быть приложен своей действенной частью.

Сейчас он заканчивал цитирование, любовно выискивая наиболее сильные выражения:

«Мы не понимаем той неземной нравственности непротивления злу насилием нравственности не от мира сего, которая блюдет лишь самодовлеющую и абсолютную чистоту индивида, не считаясь со страданиями или счастьем человечества как основой решения! Не человек для субботы, а суббота для человека.

Наша нравственностьземная, она есть учение о том, как идти к завоеванию лучшего будущего для всего человечества, через школу суровой борьбы и труда, по усеянным терниями тропинкам, по скалистым крутизнам и лесным чащам, где нас подстерегают и дикие звери, и ядовитые гады!

Этобоевой клич, этоучение о трудном и суровом нравственном долге, а не об утонченном нравственном эпикурействе, от которого никому ни тепло, ни холоднокроме разве насильников и угнетателей, которым спокойно и тепло, да насилуемых и угнетаемыхкоторым очень и очень холодно...»

Пакай прочитал переписанное и даже внутренне слегка прослезился, настолько хорошо и правильно было сказано. Потом перечитал исходные документы и добавил еще одно, очень сильное выражение:

«Неужели жизни крестьян и рабочих, переряженных в военные мундиры и вышколенных в казармах, которые являются лишь слепым орудием в руках своих же собственных тиранов и истязателей, для нас менее священны, чем жизнь таких зверей в образе человеческом, как Клейгельс и Плеве?!»

Дверь в проходную порученческую комнату резко отворилась, и сквозь нее быстро прошел в человеческом облике сам министр внутренних дел зверь Плеве, сопровождаемый исполняющим обязанности директора Департамента зверем Лопухиным.

Пакай вскочил, подброшенный пружиной служебного рвения. Плеве на ходу по-звериному мотнул головой, приветствуя подчиненного, чьего имени он даже и не знал. Как только парочка исчезла за глухими дверями кабинета, Пакай сел и, дописывая, стал размышлять, на кого смахивает министр. После долгого сравнения он пришел к выводу, что Плеве, благодаря своим густым усам, более всего машет на моржа, толстого и злобного, если на него нападает белый медведь. Хорошо бы стать охотником, подумалось Константину Ефимовичу, но свободолюбивая кровавая мысль была отвергнута: он будет тайным загонщиком зверя. Все-таки моржблагородная дичь...

* * *

Длинными шагами через две ступеньки Вершинин летел как на крыльях в свою комнату. Не мешали даже пакеты в обеих руках. Дворник особенно низко поклонился ему вслед. Странно, неужели тоже прочел «Вести»?

Вершинин купил светло-серый английский жилет с двумя кармашками для часов и чего-нибудь маленького, потом не удержался и приобрел давно лелеемую мечтукожаные легкие перчатки «Дерби» с большой матовой пуговицей на тыльной стороне. Синий пиджак из альпаковой шелковой ткани и легкие светлые брюки в продольную полоску он давно присматривал в «Гостинке». Приказчик облегченно вздохнул и продал со скидкой (такого тощего покупателя ему пришлось бы ждать и ждать!). Хватило денег и на новые ботинки с модными носами из мягкой, весьма хорошей кожи. Дюжина воротничков, две рубашки в очередь и тросточка легкого испанского камыша с почти серебряным набалдашником дополняли картину покупок.

Уже закупив все, о чем мечталось, он остановился и после секундного размышления зашел в ювелирную лавку, где от полноты чувств купил хорошенькую цепочку с медальоном для Оли.

Купил и умилился: все-таки он честный человек и не забывает добра, малютка будет счастлива. А потом можно будет и расстаться. Хотя нет, пусть остается, она ничему не мешает. У него будут женщины для флирта, для выхода в свет и для постели. На выбор.

Приятные мысли о женщинах, за которыми он в скором времени приударит, скрасили зрелище собственной убогой двери. Пора, пора менять жилье! Сюда приличную даму и не пригласишь. Держа пакет с жилетом в зубах, он отворил дверь и задом, затворяя за собой, вошел внутрь.

Внутри было темно. Вершинин аккуратно положил свертки на постель и облегченно вздохнул. Он все-таки устал. Надобно чуть полежать перед приемом. Он теперь всегда должен выглядеть энергичным и готовым к любым приключениям, точно английский джентльмен в дебрях Африки. С этой мыслью Вершинин сбросил ботинки, расстегнул ремень и приспустил брюки, готовясь снять их первыми. Так часто поступают мужчины, оставаясь наедине.

Сзади деликатно кашлянули.

Нет в мире более беззащитного и неразумного существа, нежели мужчина со спущенными брюками, обнаруживший, что он в комнате не один. Ноги спутаны, бегством не спастись, «невыразимые» белеют на весь белый свет, подтяжки для носков делают и без того кривоватые ноги еще более вогнутыми, степень интеллигентности приближена к нулю (или равна ему), лицо глупое и недоумевающее. Только очень сильная личность может в такую секунду сохранять видимость душевного равновесия.

Вершинин собрал остатки воли в кулак и обернулся. В кресле сидел один господин, а на венском стулевторой. Лица почти не просматривались, но фигуры очерчивались довольно ясно. Сидевший в кресле был грузен и лысоват, обладатель стула был строен, но силен молодцеватую стать одежда не скрывала, а только подчеркивала.

Господа! Что это значит?

Вершинин попытался придать своему голосу суровость и гнев, но спущенные брюки не позволили это сделать, и сидевшие это услышали.

Андрей Яковлевич, оденьтесь, пожалуйста.

Голос молодцеватого господина был чуть низковат и по тембру очень приятен.

Штаны-то подыми, милок!посоветовал сиплый тенорок из кресла.Чай, не в бане...

Вершинин взял себя в руки, секунду подумал и взял в руки брюки. Стараясь выглядеть невозмутимо, он лихорадочно просчитывал варианты: ограбление? Нет. Шантаж? Зачем? Полиция? И понял: полиция. Но вопроскакая? Криминальная? Там он знал всех. Итак, политическая... Ну, доигрался. Хотя... ничего не ясно и ничего не потеряно. Будем играть дальше!

Господа!Голос Вершинина приобрел столь необходимую ему в эти тяжелые минуты уверенность.Что за вторжение в частный дом? По какому праву вы здесь находитесь? Кто вы такие?

Душой Божьи, телом государевы,отрешенно отозвался грузный в кресле.

Зажгите свет,вновь дал правильный совет обладатель приятного голоса.

А тенорок задумчиво добавил:

Ишь, выкаблучивается, щенок... Тявкать не научился, а хочется!

Тусклый свет одинокой лампочки слабо озарил комнату, несколько прояснив ситуацию. В кресле сидел уже знакомый по саду «Буфф» пожилой господин с усами и расслабленным взором. Сам Вершинин его нисколько не интересовал, и посему взор пожилого скользил по стенам, по убогой мебели с какими-то лишь ему одному ведомыми целями. Как только пожилой заинтересовался печкой, Вершинин непроизвольно дернулся в ту же сторону, и это движение не ускользнуло от взгляда пожилого. Он усмехнулся в усы и перестал шарить взглядом по комнате, а уткнул его прямо в глаза Вершинину.

Стройный господин поднялся со стула:

Прошу прощения за столь бесцеремонное вторжение. Мы спешили за истиной. Я Путиловский Павел Нестерович, служу в Департаменте полиции. Мой спутник,грузный господин приподнялся в кресле,Медянников Евграфий Петрович. Служит там же. Вы Вершинин Андрей Яковлевич, журналист «Вестей» и автор этой сенсационной статьи.

И Путиловский указал на хорошо знакомый всем горожанам заголовок.

Вы автор?переспросил Путиловский.

Я.

Насколько следует из текста, вы подоспели первым на место взрыва.

Да. Как вы могли заметить,съязвил Вершинин, я снимаю мансарду в этом доме.

Путиловский прошелся но комнате, взял в руки статуэтку чертика.

Хорошее литье. Каслинское. Вы ничего не заметили, кроме того, что описано в заметке?

Бумажки там какие!не выдержал Медянников.Фотографии, записные книжки, квитанции, билеты, паспорта, купюры... А? Может, взял что ненароком?

Вершинин молчал, но понимал, что каждая секунда молчания говорит не в его пользу.

Милый, милый Андрей Яковлевич,мягко заговорил назвавшийся Путиловским.Упаси вас Боже торопиться! Не открывайте рта ранее, чем взвесите ситуацию. А я вам помогу.

Чего с ним цацкаться? На Фонтанке пусть думает! Вся ночь впереди!вроде бы не выдержал, но на самом деле подыграл Путиловскому Медянников. Это была старинная сыщицкая игра «плохой и хороший».