Ты ушла от меня, но ушла не на совсем. Нет, в каком-то смысле, конечно, насовсем, но я имею в виду, что, например, прямо сейчас ты со мной. Твое незримое присутствие позволяет мне окончить начатое и не сойти с ума.
Но вернемся к Греции. Ты помнишь торговца питой, который утверждал, что он чистокровный бразилец, выглядел как европеец, знал русский в совершенстве и носил совсем уж неуместное имя Джозеф? Помнишь ту ночь, когда нам не спалось, мы отправились за вином и нас не ограбили только потому, что у нас нечего было брать, кроме двух евро? Помнишь кошку, которая увязалась за нами на Санторини и переночевала в нашем номере? Помнишь, как я пообещал тебе, что напишу книгу, великую, исключительную, знаменитую книгу, а ты ответила, что это совсем необязательно, потому что если она действительно получится великой, то все изменится.
Я не помню, когда я последний раз признавался тебе в любви. Честно, не помню. Если так пойдет и дальше, то я не успею этого сделать. Я знаю, что ты не поверишь мне. Знаю, что не ответишь взаимностью, все кончено, слишком поздно. Знаю, что эти слова лишь сотрясут воздух и уже ничего не изменят. Знаю, что тот, кому я задолжал эту книгу, может в любой момент избавиться от этой чертовски сентиментальной главы. Но я все равно их напишу. Впечатаю, выжгу, всажу в бумажный лист. Из песнимоя песня написана прозой, она сбивчива и глупане выкинешь слов. Тем более, слов любви. Итак. Дорогая Лида. Я
Глава тридцать третья
Я едва поспеваю за этим типом. Он быстроногий, как спринтер, даром что хромой. Автобусом, метро и снова автобусом мы проезжаем насквозь всю Москву. Сунув руки в карманы джинсов, он покрывает досконально знакомый ему маршрут, не поднимая головы. Кажется, он спешит на работу или свидание, но нет, сначала он заходит в алкогольный супермаркет, а затем направляется в активно реконструируемый парк в центре спального микрорайона. Вскопанный газон, поваленные деревья, неподвижные бульдозеры. Вымотанные строители стаскивают с себя оранжевые манишки, словно сбрасывают кожу, и разбредаются по домам. Вечереет, и я несколько удивлен этому: игры в частного детектива (и с частным детективом) заняли весь день.
Собеседник Горазда следует в дальнюю часть парка и усаживается на бетонный постамент, будущее назначение которого пока что сложно определить. Из пакета он достает бутылку, вскрывает, не обращая внимания на фонтан пены, опрокидывает в себя сразу половину, заедает хрустящим, то ли чипсы, то ли сухари. Потом замирает, роняет лицо в ладони и надолго застывает в такой позе. Спустя пару минут его уже можно принять за изваяние, для которого и был изготовлен постамент. Я не знаю, что делать. Сложно подступиться к человеку, переживающему столь драматичный момент. Я приближаюсь к нему с осторожностью, как зевака, который случайно наткнулся на торчащий из сугроба труп.
Извините, говорю я, с вами все в порядке?
Он поднимает на меня испуганные глаза и начинает прятать яства обратно в пакет.
Я уже ухожу, я только один глоток сделал
Нет, нет, успокаиваю я его, сидите, пожалуйста. Мне показалось, вам плохо.
Я мне пожалуй, действительно плохо. Но жить буду. К сожалению.
Почему к сожалению?
Он вновь прикладывается к банке с пивом.
Жизненные обстоятельства.
Продолжить ли корчить из себя сочувствующего или уже перейти на ты. Но упоминание Горазда размажет его по стенке. Решаю придержать лошадей.
Хотите? спрашивает он и протягивает мне неоткрытую банку.
Я усаживаюсь рядом на холодный бетон.
Нестор, говорит он и протягивает руку. Нестор Махеев.
Смотрит вопросительно, но ему от меня нужно не мое имя. Он ждет, что я его узнаю. Может быть, он как-то связан с кетчупом?
Слышали такого? спрашивает Нестор.
Боюсь, что нет.
Погуглите на досуге, тон его становится более развязным и самоуверенным. Я музыкант.
Я совсем не разбираюсь в музыке, говорю я.
Он смотрит на меня недоверчиво, будто я сообщил ему, что ничего не смыслю в дыхании. Тут он спохватывается, победное выражение лица меркнет, словно печаль растворяет его изнутри.
Был музыкантом. Да, был. Когда-то.
А сейчас?
Пустое место.
А что случилось?
Молчание. Я боюсь, что переборщил с ролью и вылез на рожон. Он мог что-нибудь заподозрить. Нестор отмахивается.
Извините, говорю я.
Нет, это вы извините. Я имел ввиду, что рассказывать такое бесполезно.
В каком смысле?
Вы все равно не поверите.
Я знаю, о чем он. Я чувствовал то же самое, когда понял, что Горазд не отступит. Хочется поделиться с кем-нибудь своими страхами, но это то же самое, что рассказывать о том, как в детстве гадали на даму пик и вызывали чертика.
Попытка не пытка, говорю я довольно нейтрально, чтобы не нагнетать.
Да уж. После всего точно не пытка, говорит Нестор. Ладно, слушайте. Его звали Горазд Знатный
У меня машинально стискиваются кулаки, в руке хрустит банка с пивом.
Кого? спрашиваю я.
Человека, который зашел ко мне в гримерную после концерта. Не знаю, как он туда пробрался. Вручил мне визитку, на которой было только имя. Горазд Знатный. Отчество забыл.
Петрович, чуть было не подсказал я.
Только имя, представляете? Ни телефона, ничего. Он очень меня хвалил, но обмолвился, что я еще не написал и не исполнил своей главной вещи. Но он в меня верит, у меня все впереди. И он может мне помочь. Помочь в чем?спрашиваю. На это он мне предлагает встретиться. Я говорю, что он меня не за того принял. Он топчется в гримерке. Я говорю, что сейчас вызову охрану. Он усмехается и уходит.
Интересное вступление. Оно доказывает, что Горазд берется за самых неуступчивых клиентов. И неизменно одерживает над ними верх. Что уж говорить о такой размазне, как я.
Прошло время, и начались странности, продолжает Нестор. Звонки с незнакомых номеров. На том конце трубкидыхание. И так несколько раз. Потомслучайная встреча с Гораздом. Как бы случайная. Теперь я уверен, что он ее подстроил. Он стал меня уверять, что в прошлый раз я его не так понял. И что у него для меня есть интереснейшее предложение. Надеюсь, оно не из тех, от которых невозможно отказаться?спрашиваю. Но о Крестном отце он, видимо, был не в курсе, шутки не понял. Он назвал время и место. Просто время и место. А потом ушел. Я подумал, что он псих, раз надеется, что я приду. Какое-то захолустное кафе, теперь уже не помню названия
Нестор рассказывает, и у меня чувство, что он излагает краткое содержание предыдущих серий. Отличия имеются, но их значение пренебрежительно мало. Я точно знаю, что будет дальше, и мне жаль Нестора. И еще больше жаль себяза то, что угодил в длинную (судя по всему) череду жертв Горазда. Он уже давно набил руку и обработать нас для него не составляет труда. Поэтому что удивительного в том, что он оставил нас в дураках?
У меня было время обдумать его приглашение до послезавтра. Точнее, сначала я и не планировал ничего обдумывать. Но потом мысли, как магнитом, тянулись к воспоминания о нашем странном разговоре. И в итоге я накрутил себя до такой степени, что решил: проще сходить на встречу, чтобы отвязаться от этого ненормального. Закрыть тему, так сказать. Сыграть последний аккорд. Мне тогда и невдомек было, что это все интерлюдия.
Он опустошает банку с пивом, вскрывает следующую, напоминая артиллериста, который скармливает тяжелые снаряды дальнобойной пушке.
На встрече он снова завел свою шарманку о том, что я еще не написал своей главной вещи, но у меня есть шанс. Я сказал, что тема закрыта, и спросил, какое у него для меня предложение. Он поинтересовался: что бы я готов был отдать, если бы у меня появился шанс написать мелодию, которая войдет в анналы музыкальной истории? Мелодию, которая будет звучать сотни и тысячи лет спустя. Мелодию, которая осчастливит миллионы людей. Мелодию жизни. Или смерти. Или вечности. Не ручаюсь, что воспроизвел этот бред сивой кобылы дословно, но что-то в этом духе.
Я узнал патетическую интонацию Горазда.
Я его спрашиваю: Вы что, Горазд, чем-то запрещенным торгуете? А он как будто не слышит и только твердит: Что бы вы отдали за такую возможность? Я ему отвечаю, что я такие мелодии пишу каждый вечер после пары бокалов вина, и мне его помощь не понадобится. Он говорит: Нет-нет-нет-нет
Я даже сморщился от воспоминаний.
Да, у него была такая дурацкая привычка, как будто одного нет недостаточно. Так вот, он мне заявляет: Я, говорит, веду речь о настоящем величии. Я даю вам шанс подняться на один уровень с Моцартом, Вивальди, Чайковским. Вы ведь хотите этого? В этот момент я понял, что он больной на голову и что зря я сюда приперся. Нужно сматывать удочки. Я ему отвечаю, что да, конечно, хочу, прямо хлебом не корми, подавай величия, но у меня сегодня вечером концерт, и мне еще к нему нужно подготовиться. Тогда он принял суровый вид и говорит, что, мол, я ему должен ответить однозначно: да или нет. Если да, то договор вступает в силу. Если нет, то я забуду о нем уже назавтра. Что же вы решили? Вам требуется моя помощь?спрашивает он. И вот тут я совершил самую большую ошибку в своей жизни.
Какую? интересуюсь я.
Я промолчал. Я подумал, что если скажу ему категорическое нет, то он, еще чего доброго, набросится на меня. Я встал и ушел. Он догнал меня на улице и предупредил, что молчаниезнак согласия. Я сел в такси и видел, что он стоит и смотрит мне вслед.
У меня в горле стоит ком. Чтобы не выдать своего замешательства, я состроил из себя дурачка.
Ну ведь сразу понятно, что это какой-то городской сумасшедший.
Я тоже так думал, Нестор переходит на шепот. А потом началось.
Что? тоже шепотом спрашиваю я.
Сначала я разбогател. Вернее, я и до этого не бедствовал, но на этот раз деньги посыпались как из рога изобилия. Я натурально не знал, куда их девать. Их было много, слишком много. Я ничего не заподозрил, потому что заработок был связан с моей профессиональной деятельностью. Рекламные контракты, роялти, гонорары, но их объемы увеличились в несколько раз. Меня стали приглашать в Европу. Да, я там был не последним человеком, но мной заинтересовались по-настоящему, организовали несколько концертов, публика в восторге. Вена, Париж, Монако, Лондон. Проще перечислить столицы, в которых я не побывал. В Москве меня и вовсе готовы были разорвать на куски. Музыка звучала из каждого утюга. Думаю, что ни один классический пианист не удостаивался такого внимания со стороны масс-медиа в последнее время. Ургант, Познер, Дудь, Собчак, некоторым из них мне даже пришлось отказать из-за плотного графика. И я все еще ничего не подозревал. Я все еще думал, что все идет своим чередом. Что это следствие моих прежних успехов.
Разве это было не так? спрашиваю я.
Мое амплуа случайного слушателя требовало изредка подливать масла в огонь.
Как выяснилось, нет, говорит Нестор. Однажды он просто позвонил мне в дверь. Я спрашиваю, вы откуда, Горазд, знаете, где я живу? А он отвечает, что все готово, что он подготовил почву. И теперь дело за мной. Я его спрашиваю: Вы о чем? А он говорит: О мелодии. Вы должны написать для меня мелодию. Я говорю: Вы с ума сошли? А он отвечает: У нас контракт. Я закрыл дверь перед его носом. И сосредоточился на концертной деятельности. Какое-то время он меня не беспокоил. И ничто меня не беспокоило. Первый звоночек поступил, когда я понял, что уже давно не пишу ничего нового. Репертуар был заезжен донельзя. Некоторые музыкальные критики начали аккуратно намекать, что ожидают от меня нового шедевра. Да я и сам был не прочь вернуться к сочинению музыки. У меня как раз выдалась пауза между турне. Я отменил все интервью, перенес встречи, уехал на дачу, выключил телефон. Я действительно был готов создать нечто значительное. Нечто, что перевернет музыкальную индустрию Но я так ничего и не написал.
Он снова уронил лицо в ладони. Я рехнусь, если он сейчас разрыдается. Но он только глубоко вдохнул и снова пригубил пиво.
И так и эдаквсе было без толку. Я не выходил из студии целыми днями, стер пальцы до крови. Ноничего. Вообще ничего. Вернее, какие-то попытки были, но это были или самоповторы, или подражание классикам. Я такого себе не мог простить. Я размышлял, что случилось, почему я вдруг утратил способность сочинять. И я быстро нашел ответ. Горазд.
Я киваю.
Да, Горазд, говорит Нестор. Я понял, что он всему виной. Он поставил слишком высокую планку. Написать шедевр. Написать нечто, что затмит весь предыдущий опыт. Написать мелодию, которая будет звучать столетия спустя. И хоть я и отказался играть в его игры, но подсознательно пошел у него на поводу. Возможно, я думал, что убью двух зайцевсмогу освежить репертуар и заодно исполню свою часть контракта. И тут я разозлился на него. Какой, спрашивается, к чертовой матери, контракт? Кто этот Горазд вообще такой, чтобы мной манипулировать? Я выступал в зале Венской оперы, в Олимпийском, в Карнеги-холле, в конце концов! Кто он такой, чтобы чего-то от меня требовать? И кто такие те журналисты, которые ждут от меня шедевра. И вся прочая публика, которая считает, что произведение искусстваэто товар: его производят и продают, а все прочеедетали.
Н-да, его случай был несколько тяжелее, чем мой. Дополнительное давление на него оказывало окружение.
Короче, я решил, что ничего писать не буду. Ни для Горазда, ни для кого другого. Я им ничем не обязан. Пусть едят, что дают. Это будет мой бунт, мое восстание. Какое-то время я чувствовал себя свободно. Мне было легко. Я не строил планов, отдыхал, наслаждался отказом от исполнения обязательств А потом меня сбила машина.
Я вздрогнул. Такого поворота я не ожидал.
Я сильно пострадал, две недели врачи боролись за мою жизнь. Еще полгода я был прикован к постели.
Это снова был Горазд?
Нет, сказал Нестор. Точнее, во время пребывания в коме мне являлся один и тот же образ: на меня несется пикап, а за рулем сидит Горазд. И вдавливает педаль газа в пол. Но за рулем его не было. Там сидел какой-то работяга, который перевозил на пикапе стройматериалы. Однако когда Горазд появился в моей палатеспустя пару месяцев после авариион намекнул о своей причастности к происшедшему. Он сказал
Что дает материал, подумал я.
Что дает мне материал. Ну а что? ухмылялся он своей мерзкой рожей. Вспомните Бетховена, Рэя Чарльза, Стиви Уандера. Их ограниченные возможности стали отправной точкой для величия. Я нажал кнопку экстренного вызова медсестры, но перед тем, как уйти, он вновь напомнил мне о контракте.
Я задался вопросом, каким еще материалом Горазд снабжал людей творческих профессий. Ограбления, похищения, изнасилования, пытки, отравления, буллинг и шантаж, на что еще он был способен?
И я я решил отвязаться от него. Написать хоть что-то. Ведь он наверняка ничего не смыслит в музыке. Пусть это будет легкая пьеса, мажорная побрякушка, какая разница И в этот момент я понял, что больше ничего и никогда не смогу написать. Что мне это не надо. Что я вообще не музыкант. И никогда им не был.
Мне это знакомо, горестно подумал я.
Конечно, всему виной был Горазд. Этим идиотским контрактом, непрестанными напоминаниями о нем, одним своим появлением на горизонте он испортил мне карьеру и жизнь. Отбил желание быть тем, кем я стал После выписки из больницы, я стал пить. Я выпал из жизни. Я с удивлением узнал, что почти разорен: со мной судились из-за срывов концертов, выхода альбомов, меня обвиняли в плагиате, а журналисты превратили меня в пугало и персону нон-грата. Вчера Горазд позвонил мне и назначил встречу. На фудкорте торгового центра. Вы замечали, какие у них невероятные названия? Европа, Столица, Ривьера, Океания. Как будто их придумал один и тот же спившийся учитель географии. По-моему, это смехотворно. Но я не нашел в себе сил проигнорировать его приглашение.
И вы встретились с ним?
Судьба Нестора, кажется, беспокоила меня больше, чем развязка этой книги.
Да. Я недавно был у него. Он спросил, как продвигается моя работа. Я ответил, что никак. Он сказал, что так и знал. Я понял, что в этом и состоял его план. Я спросил, зачем ему это надо? Он ответил, что онлакмус. Он выводит на чистую воду тех, кто прикидывается гениями. Ставит их на место. Что его воротит от таких, как я. И от тысяч подобных мне. Он одаривает нас абсолютной властьюденьги, слава, успех, любовьс единственной цельюдоказать, что мы не в состоянии воспользоваться этой властью. И обратить нас в тех, кем мы всегда былив ничтожеств.
Он сумасшедший, говорю я.