Мой дядя, как и мой дед, водил грузовик. Он однажды взял меня покататься с ним, и мы поехали по каким-то дядиным делам. Долго колесили по городу, пока не пристали к какому-то магазину.
Я быстро, сказал дядя, выскочил из кабины и пропал минут на пятнадцать.
Сначала было занимательно сидеть и разглядывать прохожих через лобовое стекло, но ребенку легко почувствовать себя брошенным. Вглядываясь в каждого, кто выходил из магазина, и не узнавая в нем дядю, я запаниковал и принялся мелко всхлипывать. Я бы побежал следом за ним, но знал, что нельзя оставлять машину, да и скорее всего меня заперли. Я одиноко и тяжко переживал эту пятиминутную драму.
Когда он появился, то спросил без особого интереса:
Ты чего ревешь?
Ничего, сказал я.
Испугался, что ли, чего-то?
Нет.
Ну и правильно.
Я не хотел, чтобы мы говорили на эту тему, поэтому спросил с некоторым намеком, мол, не пора ли:
Мы сейчас домой поедем?
Да, сказал он и завел мотор.
А как мы поедем? спросил я, видимо, имея в виду, как вообще после такого можно куда-то ехать.
Ну как поедем? Так и поедем. Молча, ответил дядя.
Думаю, будь он здесь, он что-нибудь придумал бы. И сделал все как надочетко, быстро и, конечно, молча.
Глава тридцатая
Проходит две недели, от него ни ответа ни привета. Каждый день ожидания истончает расшатанные нервы. Я все лучше понимаю, что человек в безликом офисемоя последняя надежда, ибо сам я уже ни на что не годен.
Набираю его номер, он не берет трубку. На следующий день та же фигня. Я беспокоюсь, не нахожу себе места. Закрадывается совсем уж дикая мысль, что он нашел Горазда, и Горазд ему этого не простил.
Я срываюсь с места, еду к нему в офис. Что если я зайду туда, а там Горазд? Нет, ну не до такой же степени. И все-таки мне стыдно, что я втянул постороннего человека в разборки с этим Мефистофелем.
Но когда я стучу в дверь детективного агентства (табличку он до сих пор не заказал) и тяну ее на себя, то вижу его сидящим за столом как ни в чем не бывало. Он не поднимает на меня головы, потому что, видимо, уверен, что это очередной клиент рекламного агентства, который ошибся дверью.
Я захожу внутрь. Он откладывает в сторону какие-то бумаги смотрит на меня без выражения. Он сейчас попросит меня представится, а потом скажет, что видит меня впервые.
Как раз хотел вас набирать.
Да? я благодарен ему хотя бы за то, что он меня признал.
Извините, что не брал трубку, были дела. Как говорится, рыл носом землю, искал вашего Горазда Знатного.
И как успехи?
Я заметил, что он даже не предложил мне сесть.
Никак. Совершенно никак. Не нашел ровным счетом ничего. Пустота. Ноль. Зеро. В полиции о нем не слышали, ФСБ с ним дела не имела. Имя скорее всего ненастоящее. Вот и все, что я могу вам сказать.
У меня холодеет внутри. Я дико прошу прощения за этот убогий штамп, но так и есть. Холод такой, что сердце онемело. В нем больше не теплится надежда на сыщика, на лучшее, на то, что Горазд получит по заслугам. Все кончено.
Не может быть, говорю я.
В смысле? Конечно, может. Почему это не может?
Вы сыщик, я заплатил вам деньги.
И что? Я же вам говорю, ничего про вашего Горазда Знатного
Он не мой.
Ничего про этого Горазда Знатного неизвестно.
Но должны же быть какие-то зацепки?
Зацепки? она начинает злиться, и этого я от него не ожидал. Вы сериалов по НТВ пересмотрели? Я вам объясню, что такое зацепка. Зацепкаэто улика, какой-нибудь предмет, допустим, пуговица, которую покойник сжимает в кулаке. И вот следователь начинает эту зацепку раскручивать. Еще зацепкаэто какой-нибудь факт. Например, подозреваемый утверждает, что был там-то и там-то в ночь убийства, а свидетели говорят, что нет, на самом деле он был там-то и там-то. Вот что такое зацепка, понятно? В вашем деле зацепок нет. И результата тоже нет, здесь ничего неожиданного.
А про Григория Знатного вы что-нибудь нашли? не отступаю я.
Про кого?
Про Григория Знатного. Тот человек, который захоронен
А, этот Э-э Да, нашел. Конечно, нашел. Но это ложный след. Он никто.
А именно?
Да просто какой-то э-э слесарь, вот. Обычный слесарь, таких миллионы. Ничего необычного. Давным-давно умер. Ложный след.
Он врет. Он даже не искал ничего об этом Григории. Не был на кладбище. Не рыл землю носом. Я пытаюсь скрыть шок. Такого просто не может быть. Мыловаров отзывался о нем как о человеке, для которого не сделать свою работуэто преступление. Он был чудотворцем, его боготворили на ТВ, для одного из выпусков Мыловарова он нашел подмененного тридцать лет назад в роддоме ребенка, семья которого увезла его в Намибию.
Он не смотрит мне в глаза. Моя догадка о Горазде теперь уже не кажется бредом, но все обстоит еще хуже. Он подкупил его. Этот вывод мог бы размазать меня по стене и лишить остатков самообладания, но все наоборот, я чувствую прилив сил. Мозг искрит идеями, как костер, в который подбросили охапку соломы.
Очень жаль, говорю я.
Да, мне тоже. Я понимаю, что разочаровал вас, он говорит искренне. Я готов вернуть предоплату по первому требованию.
Нет, что вы, говорю я, мне бы хотелось, чтобы вы продолжили ваши поиски.
Продолжить поиски?
Да. Насколько я понял, вам просто не хватило времени?
Нет, вы не так поняли. Это тупик. Мне даже кажется, что этого Горазда Знатного не существует. Что вы его выдумали.
Хочет задеть за живое и отвадить от дальнейшего сотрудничества, понимаю я.
Он существует, говорю я, и вы его найдете.
Вы меня слышите?
Я пришел не просто так. У меня для вас новая зацепка.
Он проводит ладонью по лицу сверху вниз, как будто только что умылся. Шумно вздыхает.
Вот она, говорю я и вынимаю из кармана браслет Лиды, который зачем-то таскаю с собой уже который день подряд. Что-то вроде талисмана.
Это женский браслет, констатирует детектив.
Верно. Он обронил его в кафе. Возможно, на нем есть отпечатки пальцев.
Я протягиваю браслет детективу. Он не реагирует.
Почем вы не принесли его в прошлый раз?
Согласен, выдумка хлипкая, глупая, но, кроме нее, у меня ничего нет.
Совсем о нем забыл. Думаю, можно установить, в каком магазине он был куплен.
Вы опять со своими детективными сериалами? Оно так не работает. Даже если вычислить, где он был куплен, что это, по-вашему даст? Они эти браслеты сотнями в день продают. Да и вообще, это не его браслет. Он его мог украсть, допустим.
Я кладу браслет на стол.
Позвоню через неделю, говорю я.
Глава тридцать первая
Я сижу на стреме до глубокого вечера. Я думал, что частные детективы ведут более активный образ жизни: преследуют подозреваемых, встречаются со свидетелями, может быть, даже спасают жизни. Но мой подрядчикисключение из правил, он больше напоминает офисного клерка, чем героя фильмов с стиле нуар. Хотя с последними его роднит идиотская панама, которая, судя по всему, должна напоминать фетровые шляпы сыщиков из фильмов Хичкока. Направляясь в сторону центра, он придерживает панаму рукой, будто опасается, что ее сдует ветром. Я, выражаясь соответствующим языком, сажусь ему на хвост.
Он выглядит беспечно и повадками напоминает неопытного туриста: потерянно озирается, надолго замирает возле витрин, петляет узкими проулками. Я сначала думал, что это способ вычислить слежку, но потом понял, что он просто дожидается назначенного времени. Значит, я все сделал правильно.
Спустя два часа бесцельного шатания и поглощения уличных снеков (хот-дог, мороженое, еще какая-то сладкая дребедень), он как-то спохватился и довольно быстрым шагом направился к торговому центру, что своей округлой формой и светящимися вывесками напоминал праздничный торт.
Сомнительно, что Горазд назначил ему встречу в таком месте, вероятнее, что он собирается в кино или шопиться с женой. Но весь мой план был сплошной импровизацией, в какой-то момент он обязан был провалиться. Я обреченно поплелся за ним следом.
Лавируя между посетителями-сомнамбулами, я старался не упустить его из виду. Я ориентировался на его дурацкую панаму а потом вдруг потерял его. Двигаясь наугад, я почти перешел на беги чуть не врезался ему в спину. Оказывается, он снял головной убор и теперь мял его в руке. Я взял резко в сторону и пристроился под прикрытием декоративной колонны, наблюдая за его маршрутом. В кино он не пошел, а направился на фудкорт. Здесь все походило на турнир по скоростному поеданию недорогой пиццы, пухлых блинчиков и жирной пасты. Менеджеры по продажам, страдающие от одиночества и лишнего веса, второпях приканчивали свои порции, чтобы отправиться в пустую квартиру с набитыми животами. Сладкие парочки спешили разобраться с перченой снедью, дабы не опоздать на киносеанс. За прилавками шипела и пахла скоростная готовка.
Сыщик замер в центре зала, пристально осматриваясь и иногда переводя взгляд на свою панаму, словно она служила ему компасом. Наконец он приметил искомое и стал прокладывать себе путь через столики, загроможденные блюдами с наггетсами. Я присмотрелся и возликовалтам был Горазд!
Еще плотнее прижимаюсь к колонне. Горазд никак не реагирует на появление сыщика, тот аккуратно присаживается к нему за стол. Я, разумеется, не слышу, о чем они беседуют, но это ясно и без слов. Детектив извлекает из кармана наживкубраслет, который я передал ему несколько часов назад. Горазд, не сказав ни слова, забирает украшение и прячет его в карман. Он, возможно, все понял, но не подает виду. Я размышляю, направиться ли мне к ним сейчас или дождаться, когда сыщик уберется восвояси. У меня нет цели обличать Горазда, все и так на поверхности, поэтому присутствие постороннего ни к чему.
Я терпеливо жду в засаде. Детектив поднимается, нахлобучивает панаму и следует к выходу. Выглядит он униженным. Я собираюсь с духом. Сейчас или никогда. Я подойду к нему и потребую сатисфакции. Или хотя бы оставить меня в покое. Я скажу ему, что творчество не терпит контроля, соглядатаев, контрактов и прочих мелочей, потому что в мелочахдьявол, то есть, он, Горазд. Я скажу, что он не на того напал, потому что с меня нечего взять, я ничего не знаю о том, что ему нужноо книге, настоящей книге, а не натужной выдумке, книге, написанной мною о самом себе, но при этом интересной миллионам, о, чего уж там, шедевре. Я скажу, что не умею писать таких книг и никогда не умел. Я скажу, что я поденщик, ремесленник, призрак, но никак не писатель, потому что писателиэто те, кому плохо оттого, что они писатели, это те, кто пишут в стол, в сердце, в гроб, в могилу. Ты читаешь их книги и мечтаешь закончиться в тот миг, когда заканчивается одна из них. И если ему требуются мои извинения, то пожалуйста, я принесу ему извинения. Но если он их не примет, если продолжит требовать, запугивать, если скажет, что ничего не закончилось, что я должен что-то написать и чем быстрее тем лучше тогда я убью его. Я схвачу с чужого стола нож и раскромсаю ему лицо, придушу, разгрызу сонную артерию, если потребуется. Я уничтожу в его лице любое напоминание о том, что у меня могло быть писательское будущее. Сотру в порошок надежду написать что-то стоящее. Она мне не нужна.
Я делаю шаг от колонны и вдруг вижу, как к его столику подходит еще один человек, он мне не знаком. Гораздсамо гостеприимство. Он поднимается навстречу собеседнику, усаживает его на стул, где еще недавно сидел детектив, делится с ним заранее припасенной чашечкой кофе. Горазд разглагольствует, улыбается, жестикулирует. Его собеседник пожимает плечами, отворачивается, качает головой. К кофе он так и не притронулся, словно опасаясь отравления. Что-то мне все это напоминает. И тут до меня доходит. Это его очередной «клиент». Очередной я. Наверное, прямо сейчас Горазд ему заливает о книге, настоящей книге, которая будет интересна миллионам. Вот же говнюк.
И да, в моих силах разрушить его планы. Это будет так: я подойду, бесцеремонно усядусь рядом и, не обращая внимания на Горазда, расскажу ничего не подозревающей жертве, что его ждет: слежка, травля, чудеса в решете, что в скором времени обернуться проклятием. Я сделаю все от меня зависящее: спасу из его лап хоть кого-то, кроме себя.
Но слишком поздно. Встреча на фудкорте быстро заканчивается. Человек, не прощаясь, спешит прочь. Теперь мне ничего не мешает попытать счастья в переговорах с Гораздом. Но Если бы здесь был сыщик в панаме, то я думаю, что он согласился бы со мной: собеседник Гораздаэто моя главная зацепка.
Глава тридцать вторая
Здравствуй, Лида. Скорее всего когда ты прочтешь этот текст, меня не будет в живых. Я бы хотел сказать, что постараюсь избежать такой развязки, но дело в том, что от меня здесь уже ничего не зависит. В какой-то момент я потерял веру, что в этой истории возможен хэппи-энд. И я имею ввиду не эту историю, а в целоммою жизнь. Точнее, нашу с тобой жизнь.
Я примерно представляю, что ты будешь чувствовать, когда узнаешь о моей гибели. Это будет что-то в таком духе: Ничего удивительного. Да, тебе будет ужасно жаль, ты сочтешь, что я этого не заслужил, но в глубине души согласишься, что так и должно быть. Что так проще для нас обоих. Но я сейчас не об этом.
Я сейчас о Греции. Помнишь тот пляж, с которого было видно взлетающие самолеты? А еще Кносский дворец, наглых афинских таксистов и ту крохотную гостиницу в Ираклионе, где ужасно скрипели половицы и ты, переступая с одной на другую, умудрилась исполнить вступление к Seven Nation Army?
Ты потом в шутку говорила, что после Греции я тебя разлюбил, потому что у нас больше не было ни одного совместного отпуска. Но правда в том, что все наоборот, только после Греции я и любил тебя по-настоящему. Только это такая любовь, которой любят не женщину, а потрясающий фильм или шедевральную картину, или дорогое украшение в витрине ювелирного. Я знал и не отступлюсь: ты совершенство. Но совершенствоудел знатоков, маститых критиков, а я, я не понимал тебя и наполовину, не знал всей глубины, масштаба и размаха.
Думаю, читатель несколько удивится повороту. До этого в книге твое имя появлялось в лучшем случае полдесятка раз, а тут такое признание. Это объясняется просто: мне неловко перед тобой за себя. Наше время движется в разных направлениях: вскоре я стану прошлым, а у тебя, безусловно, есть будущее. Мне неловко, что мы с тобой так не совпали, вернее, что я не совпал с тобой, потому что с остальным миром ты уживалась прекрасно.
Все, что я написал, было написано только для тебя. Так поступают многие писатели: они выбирают некий ориентир, рисуют образ идеального читателяпонимающего, умного, эмоционального. Того, кто гарантированно прочтет книгу правильно. Многие в качестве такого ориентира выбирают своих родителей, знакомых или кумира. А я выбрал тебя. Может быть, поэтому я написал так мало. Ты была фильтром, который останавливал поступление в мир скверной литературы. Написав рассказ или повесть, я прикидывал, как ты отреагируешь на них, заинтересуют ли они тебя или же заставят скучать. И если у меня было подозрение, что твоим вердиктом будет неуд., то я просто стирал написанное.
Нет, я не пытаюсь обвинить тебя в том, что был недостаточно плодовит. Напротив, я благодарен тебе за это. Ведь в конце концов, Антитезу-то я написал и даже опубликовал. И если бы мне выпала возможность изменить в этой книге хоть что-то, то единственное, что бы я добавилстрочку в самом начале: Посвящается моей жене Лидии. Многие в таких случаях указывают, за что именно объект посвящения удостоился такой почести и делают приписку: Спасибо за то, что пробудила меня ото сна, за вдохновение, за мотивацию написать эту книгу, за наших семерых детей, двое из которых не от меня, за уют, за секс, за то, что никогда не критикуешь мои идеи, и т.д. и т.п. Но мне добавить особо нечего. Вернее, я бы мог написать абзацы текста, но главного так и не сказал бы.
Когда я начал печатать на заминированной машинке, я еще не знал, что мне предстоит написать книгу. Иначе я обязательно начал бы с посвящения. Сейчас уже не отмотать назад, но лучше поздно, чем никогда. Эту книгу, эту дикую, несусветную, невообразимую и странную книгу я посвящаю тебе. Всю без остатка. Каждую ее букву, строчку и пробел. Посвящаю ее тебе такой, какая она есть. Возможно, мне стоит принести за нее извинения, она могла быть лучше, чище, мастеровитее, но важнее, что последние написанные мной строчки будут твоими. При условии, конечно, что тебе удастся их прочесть.
Послушай, Лида, я никогда не был писателем. Все это было изящной позой, поводом отказаться от поиска нормальной работы. И знаменитости из меня тоже не получилось. Не говоря уже о миллионере. Но знаешь, кем я был по-настоящему? Человеком, который знает тебя как свои пять пальцев. Возможно, это лучшее, что я сделал в своей жизниузнал тебя.
Я знаю тебя настолько, что единственный, кого я не подозреваю в сговоре с Гораздомэто ты. Мыловаров, Аида, нанятый мною сыщик, журналисты, которые сначала превозносили меня до небес, а потом смешивали с грязью, все они были под пятой Горазда. Я знаю, что это звучит как теория заговора, но у меня есть основания так думать. И только в тебе я увереннет силы, которая обратила бы тебя против меня. Даже если это сила, которая вечно хочет зла и вечно совершает благо. Даже если это я сам.