Ее воркующий тон несколько охладевает, потому что до нее доходит, с кем она имеет дело.
Да, говорит она. Фонд будет полностью вам подотчетен, но операционной деятельностью займутся наши специалисты. В область их компетенции входят
Я согласен, повторяю я. Сегодня я найму юриста, он свяжется с вами насчет деталей.
Как все легко. Нанять, делегировать, довериться профессионалам. Я в восторге.
Следующий звонокиз офиса издательства, который полгода назад опубликовал Антитезу. Издательство тянет на себе его директорнапористый мужичок, который всячески старался урезать мне роялти и сделал все возможное, чтобы обложка книги выглядела по-уродски.
У нас аврал, сообщает он без предисловия, будто мы возобновили прерванный десять минут назад разговор. Тираж Антитезы полностью раскуплен. Печатаем новый. В два раза больше.
Я, конечно, ожидал подобного, но не думал, что это произойдет так быстро. За 24 часа Антитеза ворвалась в книжные хит-парады, столкнув с пьедестала ироничный детектив о домохозяйке, сражающейся против наркокартеля, нон-фикшн о судьбоносной роли мозжечка и фантастический роман, в котором действует разумный трактор. Что я чувствую, став востребованным писателем? Ничего. Вывод простой, он обескураживает: я хотел денег, и я их получил, только не благодаря писательскому труду. Но какая разница?
Ты здесь? спрашивает издатель.
Да.
Может, подъедешь? Обсудим договор на новую книгу.
На какую книгу?
Ну, ты же собираешься написать что-нибудь еще? После такого-то.
Он по широкой дуге обходит историю с Андреем, и я чувствую, что о моем участии в ней он невысокого мнения.
Роялти с нового тиража можешь оставить себе, говорю я и кладу трубку.
На этот разАида.
Как дела?
Нормально. Если не считать, что кофе не успеваю выпить.
Такова природа славы, привыкай.
Спасибо за сочувствие.
От меня ты его точно не дождешься.
Ну еще бы.
Она умолкает, будто прикидывает, прошел ли я испытание на прочность.
Ладно. Я вот по какому поводу. Что там у тебя с твоей новой книгой?
Ты передумала?
Вроде того.
Ты же говорила
Я помню, что я говорила. Ситуация изменилась. Ну и? Как твоя книга?
Пока никак.
Ясно. Бестселлер хочет предложить тебе контракт.
И вот опятьлитературное величие и признание этого величия сами идут ко мне в руки, а мне от этого неловко, что ли. Но отказать Аиде я не смогу.
Готов обсудить.
Она облегченно вздыхает. Ждем тебя сегодня к трем.
Нет, говорю я. Буду у вас в шесть.
И даю отбой. В три я, разумеется, был свободен. Но с Аидой по-другому не получается.
Первые хвалебные отзывы на ранее игнорируемую Антитезу появляются спустя пару дней. Книгу в один голос называют скромной. В том смысле, что характер книги отражает содержание внутреннего мира ее автора. Рецензенты уверены, что книга могла быть мощнее, длиннее и успешнее, но Стеблин словно не хочет выставлять напоказ свой талант. Критики считают, что Антитезаэто разминка перед большим и важным романом. Дескать, у меня есть все необходимое, чтобы написать его. Тем более, сейчас, подчеркивают они. Пожалуй, такие отзывы не назовешь разгромными или уничижительными. А вот снисходительными их назвать можно. Меня пожалели. Учли, так сказать, прошлые заслуги. Выдали аванс и карт-бланш. Ждем-с шедевра. Стеблин молчит о новой книге, написал в своей статье один из критиков. Надеюсь, это молчаниезнак согласия с мнением, что она обязательно должна состояться.
Тон рецензий надолго портит мне настроение. Подмывает опоздать или вовсе не ехать на встречу с Бестселлером. Но ровно в шесть я как штык ожидаю приглашения в кабинет босса Аиды. Мне остается только надеяться, что у меня действительно хватит сил (или желания? примечание редактора), чтобы написать шедевр.
Глава без номера
Я отправляюсь в путешествие. Решение принято спонтанно, но оно напрашивалось уже давно. Во-первых, в отпуске я не был с полдесятка лет, во-вторых, перед тем, как ударно поработать, следует ударно отдохнуть. Я еду за вдохновением и впечатлениями. Еду, чтобы расширить картину мира. Еду, чтобы убедиться, как необъятна и великолепна планета Земля. Потом я, быть может, напишу об этом в своей книге.
Мне лень возиться с получением шенгена, поэтому я выбираю безвизовый маршрут. Но маршрутэто сильно сказано, у меня нет четкого плана, кроме того, чтобы лететь ближайшими рейсами и проводить в простое как можно меньше времени. Первой на очереди, ясное дело, Турция. Я здесь впервые и ожидал худшего. Главное воспоминание о Стамбулеэто минареты мечетей, что стремятся вверх, как выхлопной след отчаливших космолетов.
Из Турции я лечу в Грузию. Порции в ресторанах внушают ужас. Спустя пару дней в моих жилах течет Киндзмараули.
На очередиУзбекистан. Самаркандэто другая планета или параллельная реальность. Архитектура мавзолеев, базаров и заброшенных дворцов словно головоломка: у такой красоты наверняка есть второе дно.
Катапультируюсь из Ташкента на Гоа. Неделю отбиваюсь от попрошаек на пляже. Затем я съедаю что-то не то и весь день провожу в душном номере, глядя, как плавно вращается потолочный вентилятор. В обморочной полудреме мерещится, что ко мне прибыл вертолет, чтобы эвакуировать меня на родину.
Из огня да в полымя: теперь я на Шри-Ланке. Здесь не менее жарко, чем в Индии. Освежаюсь поездками на жужжащем мотороллере. Останавливаюсь только в тех населенных пунктах, название которых могу выговорить с первого раза без запинки. Океан походит на больное чудище, что разлеглось на солнцепеке.
Из дальней дали до меня дозванивается женщина с воркующим голосом. Она отчитывается о проделанной работе: наняли пятерых штатных психологов, организовали счет для публичных пожертвований, запустили флешмоб в социальных сетях под хештегом #как_долго_не_кончать_с_собой. Она уверяет, что эпатаж необходим, поскольку Связь обрывается, и я не перезваниваю.
В Юго-Восточной Азии чувствуешь себя Гулливером. Тайцы, вьетнамцы и лаосцы, как правило, ниже меня на полторы головы. Шумной суетой, торопливой речью и тонкими пальцами они все походят на карманников или наперсточников.
Меняю континенты как перчатки: в Каире песок скрипит на зубах. Всю жизнь мечтал увидеть пирамиды в Гизе. Оказалось, что по виду напоминают песочные замки. Чуть усилится ветер, и от них не останется и следа.
В Марроко пристрастился к кальянам. Каждый вечер на центральной площади Касабланки я сижу за круглым столиком и выдуваю из себя клубы дыма, как печная труба. В один из таких вечеров дымная пелена рассеивается, и напротив меня возникает Горазд. Пора завязывать с кальянами. Я жмурюсь, прогоняя жуткий мираж, но Горазд по-прежнему на месте. На нем чертовски неуместный костюм. Тот самый, в котором я его видел в Москве, включая бляху с головой Медузы Горгоны. В Касабланке жара, но он к ней, по-видимому, безразличен.
У него вид начальника, который собирается сделать выговор, но заранее понимает, что толку ноль.
Долго это будет продолжаться? спрашивает он.
Что именно?
Ваши скитания.
Я кладу трубку кальяна на столик, он берет ее в костистый кулак и делает глубокий вдох. Выпускает дым в мою сторону.
Горазд, что вы здесь делаете?
Я прибыл, чтобы напомнить вам о нашей договоренности.
У нас нет никакой
Это не так. Механизм запущен. Я выполнил свою часть контракта, вы ведь не станете этого отрицать? Это раз. И два: насколько мне известно, договоренности у вас есть не только со мной.
Намекает на Бестселлер. Подходит официант, поправляет угли в кальяне, интересуется, принести ли мне что-нибудь еще. Странно, что он проигнорировал появление Горазда.
Я все еще сопротивляюсь участию в игре, затеянной этим психом. Вернее, я уже втянулся, но упрямо отказываюсь играть по правилам. Наверное, со стороны это выглядит глупо.
Вы меня преследуете? Как вы узнали, где я?
Там, откуда я родом, говорит Горазд, ваше поведение назвали бы предательством.
Извините, а откуда вы родом? зачем-то спрашиваю я.
Вам этого лучше не знать. Вам это место не понравится.
Хорошо. Но я все-таки не понимаю
Все вы прекрасно понимаете, отсекает он.
И я действительно понимаю. Правда, поверить в это я не могу. Это как узнать, что твоя любимая футбольная команда проиграла важнейший матч аутсайдеру из третьего дивизиона. Факт не сходится с мироощущением.
Возвращайтесь в Москву. И приступайте, командует Горазд. Вы уже достаточно отдохнули.
А к чему спешить? я позволил себе закинуть ногу на ногу. Вроде как я расслаблен донельзя.
Он поднимается, по-прежнему держа в руках шланг от кальяна, словно собирается придушить меня им.
Возвращайтесь в Москву, повторяет он. Время пришло.
Глава двадцатая
Итак, с какого перепугу у предыдущей главы нет номера? Сейчас объясню, но думаю, что вы и сами догадались. Насколько достоверной вам кажется ситуация, что Горазд сел мне на хвост и настиг меня в Касабланке? Мы говорим о человеке из плоти и крови, а не вездесущем Мефистофеле, который перемещается по свету по щелчку пальца. В этом случае появление Горазда в марокканской кальяннойситуация фантастическая. Да, понимаю, вы скажете, что получение наследства от дальнего родственникасобытие еще менее реалистичное. Что уж говорить об истории с моей внезапной славой. Но, знаете ли, такое иногда происходит с героями романов, фильмов и анекдотов. В смысле, они получают легкие деньги, становятся известными, обретают любовьи все это по воле случая.
Но появление Горазда в Касабланкеэто уже чересчур, согласны? Книга с этого момента резко меняет курс и наполняется булгаковскими мотивами. Главному герою противостоит (и подчиняет его себе) уже отнюдь не надоедливый эксцентрик, а самое настоящее зло. Поэтому я решил заключить этот эпизод в скобки.
И еще. Сейчас, сидя в своей писательской темнице, находясь за пределами не только привычного мира, но и собственной жизни, я задаюсь вопросом: а случилась ли то столкновение на самом деле? Знаю, похоже на рассуждения маразматика, но я уже говорил, что встречи с Гораздом имеют свойство испаряться из памяти, как пот испаряется с разгоряченной кожи. Пройдет времяи ты уже не вспомнишь самых важных деталей: время, место, тема разговора. Так произошло и в этот раз.
Нельзя утверждать, что если у главы нет номера, то читать ее необязательно. Напротив, по моему мнению, она несет важную смысловую нагрузку. Горазд из мистического злодея преображается в эффектную метафору. В чем ее суть. Творчествопопытка угодить заказчику. Заказчикпонятие растяжимое. Это может быть сам творец, его почитатели, издатели, родители, жена или кошка, в зависимости от масштаба амбиций и адресата творения. Ничего не стоит нарушить обещание, данное одному из них. Но есть заказчик, который не позволит тебе пренебречь обязанностями. Он достанет тебя из-под земли или одеяла и припрет к стенке за то, что ты до сих пор палец о палец не ударил. Называйте его как хотите: совесть, внутренний голос, бог, дьявол, Аполлон. Ему, скорее всего, плевать на ярлыки. А вот на что ему не плевать, так это на конечный результат. И если его нет, то и вас однажды может не стать. Не в том смысле, что он вас укокошит, а в том, что писатель, который не может или не хочет писать книги, он ведь и не писатель вовсе, не правда ли? А если писатель больше не писатель, то он и не человек.
Впрочем, концепция Мефистофеля все еще маячит на заднем плане. Возможно, Горазду нужнее моя душа, чем моя книга. Последняялишь повод забрать себе первую.
Итак, если опустить мои мытарства по безвизовым странам Европы, Азии и Африки, то после подписания контракта с Бестселлером начинается следующая глава, в которой я стараюсь условия этого контракта соблюсти, но как несложно догадаться, получается у меня из рук вон плохо.
Глава двадцать первая
Я выгребаю из письменного стола все блокноты, в которые записывал идеи, наброски или темы. Провожу ревизию жесткого диска и кропотливо собираю в одну папку все заброшенные черновики. На то, чтобы перечитать эту макулатуру и понять, что ни о чем подобном писать не хочется, у меня уходит неделя. Из более или менее приличного мне нравится незаконченный рассказ Бессонницафантастический сюжет о далеком будущем, в котором жизнь людей почти полностью переместилась в коллективные осознанные сновидения. Там играют в футбол без правил, пишут психоделические картины размером с Йеллоустоун, занимаются групповым сексом, путешествуют на другие планеты, и все это не отрывая головы от подушки. Из названия понятно, что главному герою все это не дано, потому что он страдает расстройством сна. Он пытается компенсировать недостаток впечатлений а чем именнонеизвестно, ибо рассказ, напоминаю, незаконченный.
Некая перспектива мерещится в сюжете о клинике лечебного голодания (у наброска нет названия), где герои пытаются поддерживать свои гастрономические привычки, но этому сопротивляется персонал клиники. Фабула имеет явно антиутопический уклон: безжалостная директриса учреждения, которую никто не называет по имени, ее мускулистые прихвостни, которые пресекают любые разговоры о креветках в кляре, бифштексах средней прожарки или даже супе из шпината, а сами каждый вечер устраивают в столовой клиники роскошный ужин. Постояльцы заведения чувствуют разносящийся по всем закоулкам запах деликатесов и от этого страдают еще пуще. На воротах клиники имеется надпись: Голод освобождает. Ну, вы поняли.
Еще один роман представлен в виде подробного плана. Он представлял собой иносказательный детектив. К следователю один за другим приходят люди, которые признаются в убийстве одного и того же человека. Поразительно, но каждый рассказ в той или иной мере достоверен, по крайней мере, следователь не может стопроцентно опровергнуть ни один из них. Стандартная тактика встает с ног на голову: теперь его работа заключается в том, чтобы доказать существование алиби каждого из виновных. Все пятеро дожидаются своей участи в изоляторе. К середине книги следователь понимает, что отгадка не в них, а в том человеке, которого они якобы убили. В конце выясняется, что жертва наложила на себя руки. Мотивы прочих персонажей остаются неизвестны.
Я пересматриваю записи, и мне кажется, что их сделал кто-то другой. Они принадлежали руке человека, который горел желанием писатьо чем угодно, взахлеб, напропалую, напролом. Но прямо сейчас я не был этим человеком. Использовать один из набросков для создания романа сродни воровству. Мне нужно что-нибудь свое. Но у меня ничего нет. Деньги, полученные в наследство, слава, обретенная по чистой случайности, давным-давно опубликованная книга, из которой я не помню ни строчки.
Я мог бы написать о своем путешествии, мне есть что сказать: об узбекской архитектуре, балийских пляжах, египетских песках и особенно о марокканских кальянах. Но и это чужоепередаваемое из руки в руки, из уст в уста. В тысячный раз написать о минаретах стамбульских мечетей означает не написать ничего.
Кстати, а чем не вариант? Почему, собственно, я должен что-то писать? И кому я должен? Горазду? Бестселлеру? Да пошли они все. Или я должен себе? Послать себя труднее, это факт. Но если постараться
Я пытаюсь вспомнить, как написал Антитезу. В этом не было ничего особенного. Я напоминал себе гончара. Из глинистого месива идей, набросков и снов мне предстояло вылепить нечто вразумительное. Потому что негоже этому месиву пребывать в таком виде. С ним что-то нужно сделать, чтобы от него был хоть какой-то толк. Идей у меня по-прежнему в избытке, а вот слепить из них книгу не получается.
В такие моментытворческие люди не дадут совратьприходит мысль, а тем ли я вообще занимаюсь? И кто сказал, что я писатель? Может быть, я астролог или тот же самый гончар? Просто у меня есть странная привычка складывать слова в текст, чтобы получалось интересно и небанально. Я ощущаю себя писателем, скажем так, но прямых доказательств тому (кроме Антитезы) у меня нет.
Я даже не учился на писателя, если не считать учебой многократные попытки создать что-нибудь стоящее. Эта мысль взяла меня за живое. Может быть, мое незавидное положениелишь следствие того, что я не умею писать книги? Может быть, профессионалы знают то, чего не знаю я? Например, как писать, когда тебе лень, а все ждут от тебя гениального текста?