Она ещё не жена отозвался Пашок. А жена к мужу должна ласковая быть.
Наташа, заморгав своими длинными и красивыми ресницами, закатила глазки.
Можно подумать, я не ласковая, когда надо.
Давай выпьем с тобой, Паш, за взаимопонимание и согласие, и чтоб у вас всё было хорошо, предложил Петрович.
Пашок с готовностью схватил у Наташи стаканчик.
Давай, наливай.
Они выпили.
Бери, закусывай, закусывай, тепло, как-то даже по-отечески, ухаживал Петрович.
Но Пашок, с огромным усилием справляясь с крепостью водки, наотрез отказался:
Нехрена закусывать.
Не забудь, нам ещё ехать предстоит, вставила Наташа.
Он, тяжеловесно разрезав воздух рукой, поднял вверх указательный палец и с фальшивой, напускной основательностью поинтересовался у Кирилла:
У тебя подруга есть? Она тоже такая стерва?
Подруги нет сейчас, а стервочки мне, наоборот, даже нравятся. Что-то в них есть пролепетал тот.
Ответ Пашку, похоже, пришёлся по сердцу, и он опустил палец.
Да! За то я её и люблю, Натаху-то. Наливай, батя, ещё, выпьем за неё.
Петрович не замедлил, и они выпили.
Все они, девчонки, одинаковые, осмелел Кирилл. Я только зануд не люблю, которые ломаются, строят из себя не понятно что.
Единственно, что в них одинакового это месячные, вдруг вмешался Алик. А так они разные, как и все люди.
Но Пашок не оценил его выпад и, словно зверь, прорычал:
Вот это сейчас грубо сказал, на, волосатый! Чё ты тут буробишь в присутствие девушки?
Алик испуганно уронил голову и умолк. Артём нахмурился. Нетрудно было догадаться, к чему могла привести такая агрессивная настроенность Пашка. Ему сейчас только дай повод, дай жертву.
Артём жертвой быть не собирался и решил, что благоразумнее было бы просто несколько отойти в сторону, отгородиться, отрешиться от этого. Он снова включил плеер.
«Я искала тебя» запел женский голос. Артём вздохнул: «Дурак Алик. Куда он лезет со своими глупостями?»
А что он такого сказал? улыбнулась Наташа. Я не такая, как все. Я особенная.
Артем встретил её взгляд. Настолько откровенный и соблазнительный, что невольно возникло страстное непреодолимое желание обладать ею, как тогда, в середине марта, он обладал Машей.
Между ними проскочил некий импульс, и целое мгновение обладание казалось вполне реальным фактом. Можно было даже почувствовать, как пахнет её тело, как оно бьётся в его руках, но она ускользнула, томно моргнув ресницами и чувственно потянувшись.
Пашок продолжал злиться, и ей пришлось обратить на него более пристальное внимание.
Правда, их разговор был недолгим, и его суть Артём не смог уловить.
«Ты совсем как рассвет!..» что есть мочи взывал голос и за ним ничего нельзя было расслышать.
Пашок собрался куда-то звонить. Конечно, у него ничего не вышло, и он опять нервничал и злился хлопал себя по коленям, теребил брелок с ключами, вертел в руках мобильник, а потом подошёл к окну. Петрович снова запьянел и поковылял в свой угол. В итоге Наташа с Кириллом куда-то засобирались.
«А ты-то, ты-то кто?!» истерично вопрошал другой женский голос, чем сильно действовал на нервы.
Артём хотел убавить громкость, чтобы прояснить для себя происходящее, но не успел. Кирилл взял у Пашка куртку, Наташа ключи, и они ушли.
Пашок вернулся за стол. То, что он не замедлит прицепиться к Алику, Артём совершенно не сомневался, а потому отложил расставанье с миром музыки до более подходящего момента.
Расстаться же пришлось помимо воли. Как и ожидалось, Пашок к Алику всё-таки прицепился, и тот через некоторое время окликнул Артёма.
У тебя что там в плеере играет? спросил он.
Артём испугался, отложил наушники и брякнул:
Да всё подряд
А ты рок слушаешь? Паша говорит, что рок это не музыка.
Нет, хоть Артём рок, в основном, и слушал, но идти против Пашка не очень-то хотелось.
Слушаю Но рок, думаю, музыка недобрая дьявольская какая-то осторожно, словно переступая противопехотные мины, ответил он.
Во! похвалил его Пашок. Правильно пацан сказал. Музыка должна быть добрая.
Ну а что тогда? Классика? насел на Пашка Алик.
От классики у меня голова болит Но вот у меня знакомый пацан есть, музыкалку закончил так он всё, чё хошь, может сыграть на пианине. Даже «Владимирский централ» враз подобрал. А у рокеров только понты гнилые, ничего путём подобрать, сыграть не могут! Зато мнят из себя музыкантов, на.
Рокеры играют только то, что прёт, то есть, что нравится. А если не нравится, тогда зачем играть?
Ну, это не музыканты. Музыкант должен всё знать и уметь играть. Вот друган мой, Женёк, играет блатные песни, а мы попросили его один раз подобрать «Чёрный ворон», так он не смог. Мне, говорит, народные не нравятся. Вот скажи, он чё, музыкант что ль? Так же и рокеры.
Артём с облегчением и чувством исполненного долга впитал в себя Пашкову похвалу. Видя, что разговор, в принципе, безобиден, ему захотелось как-то сгладиться и перед Аликом, выразить свой более правдивый взгляд на музыку.
Он и выразил:
Музыкант должен быть профессионалом. Есть, конечно, в роке хорошие музыканты, но это те, что собаку в своём деле съели. Также и джаз. Сколько джазу уже? 100 лет. Вот они и научились, свои законы, гармонии выдумали, а старую традицию не забыли, всё могут сыграть, на ходу импровизируют. Нельзя же всё отрицать. Гении, конечно, всё могут, но их единицы всегда были. А сегодня каждый о себе, как о гении, думает.
Но Алик, наоборот, только рассердился:
Понимаешь, Артём, мы панк играем, там другая идея заложена!
Его глаза преобразились и заиграли яркими, жгучими огоньками. И та отвратительная каша, что была в них раньше и тоска, и боль, и злоба, и жажда, и мольба, и обличение, и укор, и жалость всё пришло в движение, заклокотало. Оно уже не стремилось просто присосаться, оно намеревалось сожрать. Но теперь Артёму нечего было бояться Алика. Тем более в музыке он не считал себя профаном.
Какая разница. Что же это, панки могут тогда и играть не уметь совсем? Даже собственно саму панковскую традиционную музыку тех, кто начинал панк и развил его?
Алик бросил на него презрительный взгляд и замолчал. Вампир в его глазах, обнажив острые клыки, вспыхнул, наслаждаясь своим огнём. Было смешно смотреть на это бессмысленное превозношение. К счастью, долго терпеть не пришлось, потому что вернулись Кирилл и Наташа с двухлитровой коробкой вина.
Как там погода? сразу переключился Пашок.
Кирилл, чем-то очень встревоженный, промолчал, поставив вино на стол. Было видно, что руки его дрожали.
Хреновая, очень невозмутимо, в отличие от него, ответила Наташа.
А чё так долго?
Ничего не долго. Сам бы сходил, если быстро надо.
Пашок смягчил голос:
Мы тут с Артёмом и Музыкантом за музыку успели потрещать
Молодцы. А я думала о религии.
Почему это?
Кирилл сказал, что Артём батюшкой будет.
Артём поднял голову и столкнулся с мрачно-насмешливым взглядом Алика. Тут же смутился. Он был готов защищать свои принципы перед кем угодно, но перед девушками оказывался всегда беззащитным.
Наташа нанесла удар в спину.
И теперь каждый мог посмеяться над ним.
Да нет, я имел в виду, что он может быть батюшкой, попытался оправдаться Кирилл.
Не буду я никаким батюшкой, растерянно огрызнулся Артём, и нечто рухнуло у него внутри, как ледяной замок под лучами весеннего солнца.
Да ладно, чё ты! заржал Пашок. Я тоже, может, когда-нибудь в попы подамся!
Давай, а я чё, попадьёй буду? закатила глазки Наташа.
У Артема ёкнуло сердце. «Всё, началось!.. ахнул он. Теперь накинутся и сделают из меня посмешище!..».
Краска залила лицо, а язык точно прилип к стиснутым так, что не отодрать. Маленькая Голгофа угрожающе обступала Артёма со всех сторон, а он, увы, даже отдалённо не напоминал маленького Христа.
Однако уязвлённая христианская совесть всё-таки призывала обороняться.
Священники не люди, что ли? со скрежетом вырвалось из груди.
Пашок закашлялся, сдавливая смех, сделал серьёзное выражение лица и принял бой.
Почему не люди. Я к православию нормально отношусь. И в церковь иногда захожу, свечку ставлю за мать там, отца дядьку за пацанов, но сейчас попы какие-то не те пошли.
Как известно, лучшая защита это нападение. И Артём напал:
Почему не те?
Но тут же поплатился, нарвавшись на Пашков гнев.
Да потому что там половина голубых, а половина х** знает каких!
Вот мой дед говорил, влез Кирилл, что сейчас настоящей церкви нет, что после войны ересь одна, что если б в наше время опять Иисус пришёл, то попы Его опять и распяли бы.
Это придало Артёму новой энергии. Он почувствовал, что весь мир идёт на него войной, привлекая как грациозную, изящную кавалерию в лице Наташи, как тяжёлую смертоносную артиллерию в лице Пашка, так и хорошо обученную пехоту в лице Кирилла. Не хватало ещё, чтобы несметные полчища разношёрстных ополченцев в лице Алика и Петровича со всею своею обывательскою злобой ринулись на него. Ведь он, Артём, один, как последняя крепость, стоял на страже Христовой Церкви.
И его глаза засверкали:
Христос, как тогда, уже не придёт, он придёт судить всех нас!
Вот он попов-то в первую очередь и осудит, на! прорычал Пашок.
Артём в ужасе от этого чудовищного рыка поспешил отправить дипломатическое посольство и, насколько возможно, мягко сказал:
Да вы просто не понимаете. Кто вам всё это наговорил? Вы пожили бы церковной жизнью, всё своими глазами увидели бы и
Но дипломатия не сработала. Пашок перебил его и ударил по столу.
У нас в церковь поп, знаешь, на какой тачке ездит? А, знаешь, откуда у него она? Я знаю бандюки дали! И что он, думаешь, поп-то этот заповеди, что ли, соблюдает? Живёт, как все, на!
Но ведь он за себя Богу ответит, а нам за себя нужно будет отвечать, как бы сдаваясь, Артём выбросил белый флаг.
Но Пашкова артиллерия не заметила сдачи и продолжала закидывать ближайшие окрестности своими разрушительными ядрами:
А люди зачем в церковь ходят, на? За тем, чтоб им поп грехи отмолил! Они верят, на! Хотят на хорошего человека положиться, на! Когда везде дерьмо, надо, на, чтоб где-то не было дерьма, на, вот люди и идут в церковь, бабки свои оставляют. А кому, на? Богу, на! Приходят, а там такая же скотина, как и все, стоит, кадилом машет!
Мой дед говорил, снова вставил Кирилл, что в церкви благодати нет и что скоро конец света.
Пехота, взяв очередную высоту, умолкла, но вслед за ней ринулся левый фланг ополченцев.
Все сгниём промямлил Петрович из своего угла.
Ты еще, сука, не вякай! запретил ему Пашок и таки принял у Артёма капитуляцию. Не надо во всём верить попам этим, надо свою голову иметь. Ты, Артём, я вижу, нормальный пацан, будешь попом-батюшкой, служи реально, а не для отмаза.
В конце концов, всё отдалось на разграбление безжалостной пехоте. Кирилл с обидным смешком заявил:
А ещё мой дед говорил, что церковь у нас жидовская и правят ей фарисеи.
Но неожиданно правый фланг ополченцев робко поддержал павшую крепость. Это вмешался Алик.
Да что вы парня затравили Что мы во всём этом понимаем? Бог видит, кто какой из себя есть.
Но было слишком поздно. Артём, как истерзанный генерал, влекомый в цепях вдоль руин, мог только благодарно отозваться с высоты своего великолепного и героического падения:
Бог всё видит.
А я не верю в Бога, вдруг хихикнула Наташа, и война вдруг закончилась, потеряв всякий смысл.
Все резко замолчали. Пашок вроде хотел ещё что-то сказать, уже набрал в лёгкие воздух, но передумал и громко выпустил его. Алик, скинув свою гримасу хмурой обособленности, немного приободрился и посветлел. Кирилл, глядя на керосинку и отчего-то щурясь, поплотнее закутался в Пашкову куртку. Наташа встала и прошлась по комнате, чуть не наступив на Петровича. Петрович захрапел. Артём улыбнулся. Он вдруг явственно осознал, что все эти люди и потерянный Алик, который сначала почему-то так ему не понравился, и неприятный, буйствующий Пашок, и лицемерный, трусливый Кирилл, и несчастный Петрович, вызывающий лишь презрение ему, отнюдь, не враги; что они не из противоположного лагеря, как воображалось ранее; что их зло ничуть не хуже его зла; что, в целом, они все Божьи люди, так как никто из них не ругал Бога и не отрицал Его.
Все, кроме Наташи, с которой он уже успел совокупиться в своём сердце. Уронив голову на стол, Артём ощутил себя предателем, Иудой, и никак не меньше. Ему оставалось только бросить серебренники к ногам Наташи и вздёрнуть себя на дереве. Он застыл в глубоком немом отчаянии.
Ладно, давайте бухать! Пашок схватил коробку с вином.
Может, ты не будешь больше? Гаишников не боишься? посмеялась над ним Наташа.
Волков бояться в лес не ходить, на! Моё вино, я выпить хочу с пацанами! он достал краник из коробки и с пафосом повелел: Женщина, тащи стаканы!
Мне в этот! абы как пододвинув посуду к Пашку, она указала на стаканчик Кирилла. Он водкой вашей не воняет.
Давайте, разбирайте, налив, Пашок произнёс тост: За встречу.
Артём воспринял это как спасение. Ему требовалось хоть как-то заглушить боль, которая терзала его. Он видел себя жалким ошмётком грязи, омерзительной смрадной блевотиной, бессмысленным и ненужным червём. Ничего не желалось. Никуда не рвалось. Ушли, обратились в ноль и мама, и Псалтирь, и немалые неприятности, которые теперь, без всякого сомнения, ожидали его дома.
И Маша тоже стала куда-то удаляться, но он не держал её. Он хотел забыть всё и не осознавать ничего. Словно драгоценная микстура, невкусное дешёвое вино обожгло его горло и провалилось, как в пропасть.
Кстати, как вы тут оказались-то в такую погоду? спросил Пашок.
Да мы уже тут почти целый день сидим! пожаловался Кирилл. Спрятались от дождя, думали просто переждать
Пашок засмеялся:
Вы чё, дураки? Промокнуть испугались, что ли, как бабы?
Да это всё Алик! запричитал Кирилл. На автобус опоздали, пришлось голосовать. Никто не остановился, промокли все до нитки. Он говорит, мол, пошли в домик, на семичасовом уедем. Уехали, блин!
Что ты на других сваливаешь? набросился на него Алик. Своей головы, что ли, нет? Шёл бы, куда тебе надо.
А я на тебя понадеялся! Думал, ты лучше знаешь
Что я знаю? Мне вообще в Красный Восход надо было!
Во, блин! А я думал, вы друзья или типа вместе как-то! с недоумением воскликнул Пашок.
Да я его не знал до этого проклятого домика! продолжал жаловаться Кирилл. Не знал и знать не хочу!
А Батюшка как же?
Да так же
Я вообще в этих местах никогда не был, пугаясь своего голоса и ненавидя его, сказал Артём и добавил: И не буду больше, наверное
«Наверное» это потому что Маша ещё не удалилась совсем, не ушла в яму отчаяния, в которую уже отправилось почти всё, что можно. Он продолжал пока грезить ею по инерции, но первые капли сомнения упали и на её неприкасаемый образ.
Тогда за знакомство давайте выпьем! влез в уши и, проникнув в горло, перекрыл любое дыхание дьявольски соблазнительный голос Наташи.
Я не буду больше, отказался Алик.
«А я буду!» безумно закричал внутри себя Артём со всею силой и скоростью мысли и почему-то захотел убить себя.
Не, Музыкант, на, нельзя девушке отказывать, когда она просит, пригрозил Пашок, подливая вино в стаканы.
Ладно, но потом я больше не буду, сдался Алик. И мне надо отлучиться ненадолго, приспичило
Пиво наружу просится? после того, как все выпили, ухмыльнулся Пашок, вставая. Я тоже пойду, на. Кирюх, давай куртку мою! Ты не пойдёшь?
Нет, ответил Кирилл и нехотя разделся.
Убить себя Артём не мог как христианин и боялся как человек. Это был всего лишь бред, ни к чему не обязывающая прихоть воспалённого, униженного рассудка. Чего же на самом деле нужно было всепожирающей яме его отчаяния? Чего?! Артём знал это.
Я пойду, тихо, но твёрдо сказал он.
Они втроём, Пашок, Алик и Артём, вышли на улицу. Снег по-прежнему шёл, но небо немного посветлело. Было совсем не страшно, хотя ветер продолжал терзать крышу домика и размахивать кронами деревьев. Его порывы лишились былой грозности. Артёму даже померещилось, что стало теплее.