«А что ещё остаётся?» обречённо сказал себе Артём и, не раздумывая, согласился. На этот раз выпить изъявил желание и Кирилл.
Они пропустили ещё по паре стаканов. Петрович, чуть-чуть не допив свою водку, опьянел и едва сидел за столом. Алик с отвращением бросил ему:
Тебе надо, отец, проспаться.
Петрович без всякого пререкания встал, расстелил свой плащ на полу и лёг. Очень тихо он пробормотал:
Не обижайтесь на меня, ребята.
«Обижаться на тебя грешно! прокомментировал его внутри себя Артём и добавил: А точнее даже противно!»
«Ёрш» же всё-таки сделал своё дело Алик, видно было, снова согрелся, а Артёму вообще стало очень хорошо и очень спокойно. На радостях они открыли третью баклажку.
Хотя какая здесь была радость? Артём не думал о радости. Он вообще ни о чём не думал. Зачем? Можно было уйти в тень, спрятаться, поплыть по течению. Когда Алик кивком головы предложил снова забодяжить «ёрш», Артём, почти не раздумывая, согласился.
А, по правде, он и не раздумывал. А зачем? Своеволие ушло. Мол, будешь? Мол, буду. И всё. Своеволия нет. Одно рабство с примесью чувства вины. Таково ли христианство? Пожалуй, Артём не думал о христианстве. Когда в теле очень хорошо и очень спокойно, то христианству в теле места не находится. Артём ушёл в тень, и она накрыла его. Артём спрятался, и никто не мог найти его. Артём плыл по течению, и никто не мог потопить его. Внешне, возможно, это выглядело непоколебимой невозмутимостью, и ей можно было только позавидовать.
Мне тоже налейте этой дряни позавидовал Кирилл и пододвинул к Алику свой стакан.
Тот иронично ухмыльнулся и разлил водку в три стакана. Вышло ровно по пять капель. Добавил пиво и также иронично произнёс тост:
За отцов.
Чокнулись, выпили.
Мой отец миллион заработал не то что этот Вован Петрович, похвастался Кирилл. И я заработаю.
А зачем он тебе, миллион-то? спросил Алик, закусывая пиво ветчиной.
Как зачем? Зачем всем миллион? Чтобы жить достойной жизнью.
Кто достойно живёт, тот и без миллиона достойно живёт, заметил Артём.
Это кто же?
Да много святых людей было.
Так я же не святой, засмеялся Кирилл. Я пожить хочу!
Артём не собирался проповедовать, прекрасно понимая, что грех, выпив, рассуждать о Боге. Да и не хотел. «Зачем метать бисер перед свиньями?» вздохнул он.
А у меня нет отца, загрустил Алик.
У меня тоже.
Отец ушёл из семьи, когда Артёму было девять, а если по правде, и того раньше дома тот появлялся очень редко, но всегда со скандалом. Мама говорила, что он ходил к другой женщине. Артём боялся его, а позже возненавидел всей душой. Отец ни разу не приласкал его, обходился в лучшем случае с сухостью и равнодушием. Потом он запил и больше не приходил никогда. Мама сказала, что та женщина бросила его и что так ему и надо. Артём воспринял это с неподдельной детской радостью, но мама, наоборот, очень сильно плакала, а через год стала ходить в церковь.
Со временем всё устроилось и вылилось в нынешнюю тихую и нормальную жизнь. Артём прямо и жёстко, без оглядки, вычеркнул отца из сердца и всего чего угодно, как будто его и не было.
Только одно всё-таки иногда приходило на ум и очень смущало: почему отец порой то ли в шутку, то ли всерьёз называл его Артёмом Ивановичем, а не Анатольевичем по своему имени, как полагается? Но мама сказала, что он просто дурак. С этим, конечно, Артём целиком и полностью был согласен.
За окном пошёл снег сильный, крупный, тяжёлый. Кирилл, взглянув на часы, запаниковал:
Без пяти шесть Как вы думаете, снег для нас хорошо или плохо?
У Артёма схватило дыханье. «А что, собственно, меня держит здесь, когда она где-то тут неподалёку, почти рядом? Что мне этот дождь, этот ветер, да хоть быть даже ни с того, ни с сего снег пошёл?» вспомнил он свои мысли, когда всё ещё только начиналось, и от этого даже несколько протрезвел.
Получилось, что как бы напророчил, накаркал. Стало гадко на душе. Дождь закончился, и вот ни с того, ни с сего пошёл снег, а домик всё ещё держал его, не смотря на то, что Маша по-прежнему была где-то «неподалёку, почти рядом».
А ветер стих хоть немножко? чрез силу выдавил из себя Артём.
В комнате стало совсем темно, потому что мокрая снежная масса, наседая на рамы, полностью залепила маленькие стёкла окошка, и уже никакой свет не мог попадать внутрь.
Не стих, со злостью ответил Алик.
Потом он залез на лавку, достал керосиновую лампу, побултыхал её и зажигалкой зажёг фитиль. Тускло-жёлтый огонёк озарил комнату, загнав победившую было тьму обратно в углы, в каких она пребывала ещё пару часов назад.
Этот огонёк напоминал немного лампадку, и Артёму вновь представилось, как Маша ласкает его. Так нежно, что проскользнула умиленная молитва: «Господи, сделай так, чтобы она пришла сюда и забрала меня!». Артём с чувством уронил голову, и его взгляд упал на противоположный угол комнаты. А там, в углах, теперь стояла до невозможности унылая чернота и как бы говорила голосом мамы: «Сын, ты забыл почитать Псалтирь. Прочитай хотя бы одну кафизму». Чувство утонуло. Артёма пробудил Кирилл.
Ты прямо волшебник! воскликнул он. Вот так бы взять, чиркнуть зажигалкой и в один миг оказаться дома или хотя бы в городе, или хотя бы в автобусе, который едет в город. Кстати, насчёт автобуса. Если хотим уехать, то надо двигать отсюда. Скоро семь. Будем сидеть да выжидать, так тут и останемся.
Это было подобно прозренью. Как будто пелена спала. Действительно, хватит уже. Всякому приключению или злоключению должен наступить конец. В семь автобус, в семь должно всё это закончиться. Тогда можно будет с облегчением прочитать пару кафизм, а с Машей легче встретиться в городе А.
Артём, видя, что Кирилл стал решительно одеваться, обрадовался и тоже схватил свою одежду. Да, она была мокрая и холодная, но это ли препятствие, чтобы дойти до Брехаловки, чуть-чуть подождать и сесть в тёплый автобус?
А Алик одеваться не спешил.
Может, ещё по пиву на дорожку и пойдём? весело предложил он и, не дожидаясь ответа, щедро налил в каждый стакан. За домик.
За домик, будь он неладен, просиял Кирилл.
Артём ликовал от мысли, что скоро они будут в городе А., и на волне своего ликования не мог не заступиться за домик. Он поправил Кирилла:
За домик, что приютил нас.
Алик залпом осушил свой стакан и, одеваясь, сказал:
Надо будет сюда приехать в более благоприятную погоду. Впечатление какое-то нехорошее о домике осталось. А жаль, хороший домик-то.
Кирилл только посмеялся над этим:
Одевайся скорей, пора нам из домика этого валить, а то в свои настоящие домики не попадём!
Кто в домике живёт? вдруг громко прохрипел чей-то голос за дверью, и в комнату вошли двое: парень и девушка.
Сказать, что это было неожиданностью, значит, ничего не сказать. Эти люди были круче снегопада. Они явились сюда, как неведомые белые мореплаватели для чернокожих туземцев на затерянном в океане острове. Казалось, что в этом домике трое парней и пьяный мужик точно на краю света, и до них никто не может добраться. Да, и, похоже, они рано решили, что приключение подошло к концу.
Хотя Артём не сильно расстроился. Это же не злодеи какие-нибудь пожаловали. Может, они тоже от непогоды решили укрыться? Или, может, живут неподалёку? А вдруг они из лагеря и их послала Маша?
Особенно девушка Артёму сразу приглянулась. У неё было миловидное личико с румяными щёчками, вздёрнутым носиком и живыми, игривыми глазками. Маленькая такая, с аккуратной фигуркой. Разве что чуточку полновата, но ей это даже шло. Тёмные прямые волосы падали на хрупкие плечи, украшая тоненькую шейку. В общем, красавица.
А Артём любил красивых девушек. Разглядывая эти соблазнительные выпуклости и окружности, он забывал обо всём. Только вот дар речи пропадал куда-то окончательно и приходилось созерцать молча, не рассчитывая на что-то большее. Только с Машей вышло иначе, за что он её и полюбил.
Как ни странно, молчали и Алик, и словоохотливый Кирилл. Хорошо, что неожиданно проснулся Петрович и разрубил всеобщее оцепенение полупьяным голосом:
Мы! Мы тут живём, от непогоды спасаемся.
Парень из той распространённой ныне породы людей, что ни человека не уважают, ни Бога не боятся, повернул в его сторону коротко стриженную массивную голову и презрительно усмехнулся:
Спи, на, не рыпайся.
Петрович развёл руками и поспешил закрыть глаза.
Это чё за хмырь? заулыбался парень.
На этот раз коммуникабельный Кирилл опомнился и таки пошёл на контакт:
Да тоже, как и мы, от дождя сюда пришёл прятаться.
Неплохо прячетесь, парень деловитым кивком указал на красноречивый натюрморт на столе, там, кстати, снег уже валит.
Что ж поделаешь, вздохнул Кирилл, сейчас пойдём до деревни на автобус, а то так и останемся здесь.
Ты чё, дурак? парень неуважительно засмеялся. Автобусы отменили все. Ты чё? На дороге не видать нихрена!.. Чё бы мы сюда припёрлись-то? Я машину бросил, на, тут недалеко.
Кирилл опешил и обессилено рухнул на лавку.
Это правда? обречённо проговорил он.
Да, сказала девушка, и Артём отметил про себя её ангельский голосок, мы из Б. Я должна была ехать на этом автобусе, но рейс ещё час назад отменили. Там такое на улице творится, мы чуть не перевернулись на машине!..
«Чуть не перевернулись», грубо передразнил её парень. Сама виновата. Завтра поехали бы! А теперь всё, садись вон на лавку. Приехали, на!..
Но она не дала себя в обиду и, к удовлетворению Артёма, ангельский голос обрёл властные нотки:
Да пошёл ты, знаешь куда! Посидим часа два, утихнет немного и поедем. Машину ребята помогут вытащить.
Парень развязно уселся на лавку и, отвернувшись от неё, сказал:
Я домик этот увидал, на, ну и свернул на лесную дорогу тут недалеко. Думал, по ней сюда доеду, но снега уже навалило, на. Встал, на.
Никто на его реплику не отреагировал, и наступило неловкое молчание. Кирилл пребывал в отчаянии, часто моргая, будто вот-вот хотел заплакать. Парень вертел в руке брелок с ключом от машины. Алик с хмурым лицом смотрел на этот брелок. Девушка, окинув взором комнату, разглядывала лежавшего на полу Петровича. Артём, переминаясь с ноги на ногу, разглядывал девушку. Петрович вроде снова уснул. А за окном выл ветер, бросая в окошко все новые и новые хлопья снега. Домик угрожающе скрипел, и молчать было очень уныло и неуютно. Первым не выдержал Кирилл:
А вы ведь в А. ехали, да? Не подбросите нас, когда распогодится немного?
Машину поможете вытащить, подброшу, на, чё не подбросить нехотя прохрипел парень.
Но Кирилл тут же преобразился, пропустив мимо ушей недовольную окраску ответа, и подчёркнуто уважительно протянул парню руку:
Давайте знакомится тогда. Меня Кириллом зовут.
Парень громко, с размахом, и крепко пожал ему руку:
Пашок, на!.. А это подруга моя, Наташка, он, не поворачиваясь, большим пальцем руки показал куда-то в сторону девушки и, помолчав, добавил: Я за неё голову, кому хошь, отверну.
Хотя сразу же, как бы снимая напряжение, неубедительно и коротко посмеялся. Кирилл с подчёркнутым уважением ответил таким же смехом, а потом почему-то, наоборот, как-то неуважительно представил остальных:
Этот, с бородкой Артём, а который волосатый Алик.
Волосатый и сам бы мог представиться, обиделся Алик и протянул руку Пашку. Тот также размашисто, громко и крепко её пожал.
Да, ладно, не обижайся ты, отмахнулся от него Кирилл и обратил внимание парня на Петровича: А это Вован Петрович пьяный сюда забрёл отдохнуть.
Артём, немного побаиваясь Пашкова рукопожатия, подошёл к нему, приготовившись и собрав всю силу, но тот только слабенько сжал его пальцы. Артёма это обидело.
Такие, как Пашок, никогда всерьёз его не воспринимали, как будто он не мужчина в отличие от них. Как будто весь мир только для них. Потому что они дети этого мира. Потому что они сильные. Потому что они не связаны приличиями интеллигентов, моралью, нравственностью, этикой и прочими общечеловеческими ценностями. Потому что они не связаны всерелигиозными законами и христианскими заповедями. Для них один закон бери от жизни всё. И они берут. Пробираются на лучшие места, обживаются нужными связями, непонятно как получают машины, квартиры. Портят красивых женщин и всё то красивое, к чему прикасаются. И, взяв в одну руку деньги, а в другую власть портят весь этот мир.
Даже в храме они не шугаются, как прочие новопришедшие, а нагло, по-хозяйски, расхаживают, расставляя пачки свечек и продолжая портить всё вокруг.
То, что они не такие, как он, радовало Артёма. А то, что он, не такой, как они, иногда его расстраивало. Не тогда, когда они начинали всё портить, а когда они начинали всё брать.
Надо бомжа этого на крыльцо вытащить. Нехрена вонять тут лежать, важно заметил Пашок относительно Петровича.
Алик раздражённо вдохнул воздух, правда, вслух ничего не сказал. Однако Артём увидел это и тоже рассердился. Ему стало жалко для Пашка и Петровича, и Аликовой раздражённости, и Кирилловой уважительности. И этого домика. И даже как бы спасительной для всех Пашковой машины, стоявшей где-то в лесу. Но особенно ему было жалко для Пашка Наташи.
Единственное, что его внутренне мирило с ним, это то, что автобусов, как выяснилось, сегодня больше не ожидалось, и только он, Пашок, со своей машиной казался верной дорогой отсюда к милому дому, в город А. А это было очень важно. Ради этого можно было и потерпеть его компанию, и за одно всё простить до времени.
Э, командир, на, Пашок углядел, что Алик, весь бледный то ли от гнева, то ли ещё от чего, налил себе пива. Давай уж всем наливай, раз взялся. Ладно, хрен с ним, с бомжом-то Как говорится, не трожь, говно, на!..
Алик побледнел ещё больше, но всё же послушался и стал разливать пиво всем. Только вот стаканов на всех не хватало. Один Петровичев, три, из которых они сами пили, и ещё только один свободный.
Стаканов на всех нет. Девушка будет? спросил Алик Пашка.
Буду, с удивительной нежностью в ответила Наташа.
Артём почувствовал, как теплота и звонкость её голоса ударили ему в уши и грудь, а потом упали куда-то вниз.
Пашок же посчитал стаканы:
Почему нет? Пять. Чё, бомж, что ли, один стакан загадил, на?
Петрович, приподнявшись, сию же минуту отозвался:
Сынки, я не бомж. У меня в Брехаловке дом.
Ну а чё ты тогда тут разлёгся, на? Пашок рассмеялся.
Сейчас пойду домой. Я тут от дождя А потом вот с ребятами выпил и сморило.
«Сморило»! Ладно, сказал Пашок Алику, наливай, а я из горла буду.
Но Петрович вскочил, полез в свою сумку, и в его руках оказалась ещё одна бутылка водки, «чекушка».
А можно, ребята, я с вами тоже выпью немножко? Я, знаете, как люблю молодёжь!.. проникновенно попросил он, подбежав к столу, и будто бы в качестве чего-то очень весомого, важного добавил: Вон и девочка у вас какая красивая сидит.
Иди домой! отрезал Пашок.
Я пойду, Петрович хлопнул себя в сердце. Пять минут посижу, выпью пять капель и уйду. Тебя как звать?
Тебе зачем, на?
Ну как?
Павел меня зовут, на.
Паша, не откажи, попросил Петрович с размеренной и внятной твёрдостью. Пять минут, выпьем, и я пойду.
Он протянул Пашку свою мозолистую руку.
Владимир Петрович.
Пашок с видимым нежеланием, но в то же время с неким удовлетворением пожал её.
Ладно, садись.
Когда все уселись, Петрович налил себе водки.
За молодых! Особенно за девочку вашу.
Выпив, Алик с Кириллом закурили.
Пашок большущими и жадными глотками отправил всё содержимое баклажки себе внутрь и бросил её в угол комнаты. Та, звонко отскочив от стены и закатившись куда-то под стол, некоторое время там ещё билась об пол, резонируя пронзительным, пластмассовым звуком. Который очень не понравился Наташе.
Ты чё буянишь? разозлилась она.
Пашок, оглядев парней, сквозь зубы процедил:
Вот все они бабы такие. Из-за неё попали в эту жопу, а она ещё «чё буянишь», на.
Он в сердцах плюнул на пол.
Ничего, Паш, стал утешать его Петрович, у меня жена тоже ругается А пусть ругается. Куда она без мужика? Поругается и перестанет. Жена на то и жена, чтоб при муже быть.