А после, ягнёнок был съеден.
Сытый волк скатился с неё. Капельки пота охлаждали ее высохшую кожу. Она продолжала кончать - он давно вышел из неё, однако её бедра до сих пор сотрясала мелкая дрожь. Её грудь болела. Следы царапин на её теле были подобны светящимся чувствительным дорожкам, бегущим вдоль нервов.
Господи, - подумала она, хрипло дыша под маской. Она оглянулась и увидела густую слюну на его губах. Ее собственное молоко, как сперма на его лице. Кровь Агнца.
Она тут же уснула...
...и вновь увидела сон. Странные молочно-голубые глаза смотрели на неё с жалостью. Она лежала обнажённая, неподвижная. Агнец на заклании?
Нет, вовсе нет. За стеной черноты Кристина услышала бормотание. Оно казалось приглушенным эхом. Маленькие мягкие штуки входили в неё, не просто в отверстия её тела, a и между её пальцев, между лакированными пальцами ног. А потом пришло влажное шевеление. Холод. Руки, или что-то вроде рук, мягко поглаживающие её гладкую спину, бедра, ноги, икры, ступни.
Один оргазм за другим, едва уловимый, но удивительно мощный и такой непохожий. Её разум стал подобен лабиринту, китайской шкатулке-головоломке из VIII века. Шкатулка начала открываться.
Как он тогда сказал?
Тогда ты будешь первой.
Оргазмические спазмы будто извлекались из неё, как длинная нить тёплых бус, как маленькие звери, спущенные с поводка...
Бормочущая чернота всё нарастала и нарастала.
Чуть позже она вновь проснулась, её лицу было жарко под маской. Тем не менее, она не хотела её снимать. Ей самой было невдомёк почему. Стивен тихо спал рядом с ней. Свеча догорела до самого огарка, вокруг была полная темнота. Кристина выскользнула из постели, прошла босиком мимо бесчисленных реликвий бесчисленных времен и вышла из комнаты.
Дальше по устланному ковром коридору.
В углублении стоял шкаф-бюро 1760-го года. Над ним висел британский мушкет «Браун Бесс», чуть ниже - мушкетон со стволом ручной работы, должно быть сделанный на сотню лет раньше мушкета.
Она заметила скрипку Страдивари в комплекте со смычком. На противоположной стене - грубую железную маску Ксипе, ацтекского бога удачи. А рядом с ним - Кетцалькоатль.
Не эти ли маски они наденут в следующий раз?
И будет ли следующий раз вообще?
И почему она об этом думает?
Она прошла через застеклённые двери, ступила в ночную влажную жару. Луна цвета сыра взгромоздилась на рифы освещенных облаков. Она вытянулась на балконе, чувствуя, как расслабляются ее мышцы, предлагая свою наготу луне. Улица внизу была полуживой, по ней всё ещё бродили туда-сюда тусовщики и завсегдатаи баров, а также усталые и печальные отбросы города, которых нигде не ждут в 4 часа утра, но здесь, наверху?
Никто не мог видеть ее, кроме богов.
Ее темные соски стояли торчком. Она потерла пальцем пупок и вздрогнула. Какое-то электрическое ощущение. Затем она коснулась себя ниже и вздохнула.
В перламутровом свете луны Кристина позволила своим рукам массировать тугие контуры тела. Больше электричества. Через двойные прорези своей маски она глядела вверх.
Луна стала размытым пятном.
Небо приобрело чёрно-розовый окрас.
Сотни мёртвых цивилизаций, - подумала она. - Тысячи. Все смотрели на одну и ту же луну. Столетие назад или пятьдесят веков назад.
Её сознание помутнело; что-то будто схватило её изнутри. Она знала, что любит его. Кристина не могла сказать почему и для чего - она знала лишь то, что любит его больше чем кого-либо ещё в своей жизни. Его непознаваемую глубину, его понимание жизни, взгляд на цивилизации и течение времени. Даже его странности, вроде плача в темноте. И чем дольше она об этом думала, тем сильнее ей казалось, что её предыдущие влюбленности были лишь долгими шагами, ведущими к тому моменту, в котором она находилась сейчас. Обнажённая. Удовлетворённая. Буйная и легкомысленная.
Её восприятие вновь изменилось, теперь она смотрела вверх - в темноту. В этот раз Кристина видела не сон, она наблюдала чистую абстракцию. Чёрное бормотание целовало её в уши. Она приподнялась на цыпочки ощутив знакомые мягкие поглаживания. Теперь Кристина всё испытывала иначе, и она знала, что всё это из-за него, из-за Стивена.
Мужчина её мечты? Слишком банально. Мужчина, созданный миром, мужчина, невероятно удалённый от всех примитивных существ, некогда бывших частью её жизни.
Мужчина, достойный любви, достойный слияния с ним.
Она вырвалась из объятий ночной неги и вернулась назад. Ношение маски из толстого дерева с полновесной подкладкой должно было утомить её, но вместо усталости она ощущала лёгкость, будто эта вещь была сделана из прозрачной кожи. Она оглядела комнату вокруг себя.
От Трои до Кносса и Ниневии, - подумала она, в очередной раз присматриваясь к артефактам. - Он побывал везде. Объездил весь мир.
Она остановилась перед Сегунским зеркалом с тканевыми вставками. Ее образ - образ в маске - оглянулся назад.
Она была красива, но...
Глаза.
Голубые, как океан, с лёгкой примесью молока.
Совсем не её глаза.
Испугавшись, она сбросила маску с лица. Всё из-за свечей и возбуждённых страстей. Едва ли сейчас она могла доверять своим чувствам.
Азиатский ковёр был тёплым под её босыми ногами. Кристине не хотелось спать, она всё ещё была возбуждена. Она вновь дошла до шкафа-бюро в коридоре и приоткрыла центральный ящик, отделанный перламутром и цветами из древесины белой сосны.
Сверху, прямо над горкой каких-то непонятных деталей, лежала папка. Она подняла один из мелких предметов и обнаружила, что он очень твёрдый, хотя и тонкий, как газетный лист.
Непонятная изогнутая [-образная деталь, по цвету напоминающая кусок бальзовой древесины, которая даже не сгибалась, когда она пыталась ее согнуть. Что это за штуковина?
И что внутри папки?
Кристина положила деревянную маску ягненка поверх стола и раскрыла папку.
Пожелтевшие страницы, перемежающиеся с зернистыми черно-белыми фотографиями.
На одной из фотографий был Стивен, в военной форме, склонившийся над куском чего-то непонятного, прямо посреди пустыни. Так, значит он и в самом деле был военным. Предмет на фотографии отдалённо напоминал таинственный кусок древесины, который она только что рассматривала. На другой фотографии [-образную деталь запечатлели с сильным увеличением, в её центре можно было разглядеть странные отметки, напоминающие глифы.
Она наугад вытащила из папки лист бумаги и прочитала:
СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО, ТРЕБУЕТСЯ ОСОБЫЙ ДОСТУП. ТЕКНА, БАЙМАН 21 АПРЕЛЯ 1972
Уважаемый господин Президент:
В приложении вы найдёте официальный анализ вышеизложенного инцидента касательно объекта, замеченного НОРАД 18-го апреля 1972. Периметр падения определён, 198СВ, 2017Ю, неподалёку от Военного комплекса Неллис. Военная контрразведка и технический персонал были должным образом опрошены. Извлечённый материал направлен в В-Б АФБ с 61 группой технического сопровождения КРИБ. Прошу дать ответ в соответствии с АФР 200-1.
Генерал-майор Стивен Д. Ганнет, командующий 0-7, Служба военно-воздушной разведки форта Белвуар, Вирджиния, МДЖ-12/Деп. 4
Она уставилась на листок так, будто тот был куском человеческой кожи. Позади неё раскрылась дверь.
- От Трои до Кносса и Ниневии, - раздался его струящийся голос. - От Галилеи до Агинкуртa и далее - на кровавые поля Карфагена, где Ганнибал потерял свою мечту.
Комната будто сжалась.
Он вновь надел маску, но она всё ещё видела его глаза, невероятно голубые с молочными прожилками. Он шагнул вперёд раз, другой. Tретий раз. Размеренные, одинаковые шаги. Он простёр руки и стал похож на древнего жреца, стоящего в центре раскалённых дольменов из обсидиана и гранита, испачканных кровью невинных.
- И от Кингмана в Сан-Энджело, и далее - в Роузвелл, - сказал он. Теперь его голос напоминал шум камнепада. - Кристина, в маленьких кусочкaх есть истина, и совсем неважно откуда они - отсюда или из совсем других, непостижимо далёких для нас, мест. Маленькие кусочки, по своей сути являются призраками, которые не до конца освободились от своей плоти.
Его глаза остановились на бюро и что-то внутри неё почти осознало смысл его слов.
Она схватила свою маску, начала ощупывать её. Деревянная морда ягнёнка безмятежно смотрела вверх, но позади неё... Вставка. Покрытая атласом подкладка.
Она отделила внутреннюю часть маски от её внешней стороны. Маска упала на пол - просто мёртвое дерево и ничего более.
Обмотанная атласной тканью вкладка лежала в её руках как нечто мертворожденное. Она распустила бархатные завязки и отделила «начинку» от деликатной подкладки. В её руках была... вторая маска.
В свете свечей она сверкалa серебром, как металл.
Но никакого веса в ней не было.
- Насколько же много силы в истине, а истины - в культуре, Кристина, - eго молочно-голубые глаза твёрдо взглянули на неё из-под волчьей маски. - Культуры, реликты. Всё это символы жизни, не так ли? Мифология не может принадлежать одним только нам. Было бы глупо в это верить.
Только после этого она взглянула на внутреннюю маску.
И вот, что она увидела, вернее, вот что смотрело на нее снизу-вверх:
Изогнутая пластина в форме перевернутой груши. Крошечная щель для рта. Только рудиментарная шишка вместо носа.
И две просторные дыры для глаз.
- У всех культур есть кое-что общее, - продолжил Стивен. - Три - важное число.
Глаза Кристины в ужасе уставились на него.
Волк прыгнул.
И когда ягнёнок наконец оказался пойман, чёрное бормотание поднялось из глубокого колодца души Кристины.
Теперь оно звучало гораздо громче.
Теперь оно звучало почти празднично.
перевод: Горящий Жираф
Нале-е-ево!
«Happy Hour» в кафе «Уорлд» на пересечении Шестьдесят девятой и Коламбус-авеню.
4:30 после работы, вот когда мы собирались. Нил со своей студии, Джон из-за своей камеры и ваш покорный слуга от Той, что требует жертв, - также известной как программа «Майкрософт Ворд». Почти каждый день. Были и другие постоянные клиенты, они приходили и уходили, но ядром компании оставались мы втроем. Мы стояли возле бара и болтали, пили, жевали орешки и сухофрукты, а Нил скармливал музыкальному автомату пару долларов, чтобы и дальше играли блюз с кантри, и Джон не начинал со своим чертовым Фрэнком Синатрой.
С Джоном и Синатрой надо быть осторожным. Он обязательно прокрутит весь диск и рано или поздно еще и подпевать начнет.
И, конечно же, мы высматриваем дам.
Сегодня на посту стоял Нил.
- Нале-е-во! - сказал он.
Этим мы и занимались. Поддерживали материально алкогольную промышленность, шутили и брюзжали о жизни, слушали слащавые блюзы и наблюдали за женщинами, расхаживающими по жарким летним тротуарам. Мы занимались этим много лет.
Единственная разница - теперь некоторые из этих женщин были мертвые.
Женщины. Они - первая и главная причина любить лето в Нью-Йорке. За большим окном на Коламбус они шли нескончаемой процессией - так, словно только ради нас троих, ради лучащегося из кафе внимания. Да, я понимаю, что вы думаете. Кучка похотливых скотов, опускающих женщину до суммы частей ее тела. Но это совсем не так. Для меня, по крайней мере. Для меня это было что-то вроде реверанса их красоте и непохожести друг на друга. Они, в своих шортах, маечках и сарафанах - благословение нашей маленькой планетки. Я серьезно.
Если хотите знать, пятьдесят один процент лучших женщин, что может предложить человечество, можно найти здесь, в Сити. Лос-Анджелес тут рядом не валялся. Точно так же Бостон и Сан-Франциско. Не верите? Приходите как-нибудь сюда в «Уорлд» и за бутылочкой «Бада» поглядите в окно.
Конечно, сейчас все немного изменилось.
Мертвых можно распознать по сероватому оттенку кожи, или, естественно, если их как-то покалечили, но на расстоянии от барной стойки до тротуара - только по этим признакам. Можно увидеть, что волосы потускнели - солнце их не пощадило. Но чтобы увидеть их затуманенные глаза и синие ногти, нужно подойти ближе, а ближе подходить к ним обычно не хочется. А если уж подошли, то вы, скорей всего, пустите в ход пушку. Никто из нас давно уже в них не стрелял, ни в мужчин, ни в женщин, ни в старых, ни в молодых, и нам этого не хотелось.
Мертвецы разгуливают по Нью-Йорку как все остальные. Но дело в том, что им некуда идти. Сейчас закон их защищает, по крайней мере, до какой-то степени, но им нельзя работать и строить карьеру. Они получают талоны на питание, пособия, жилье. Мне их жаль. Конечно, некоторые из них время от времени преступали черту и насиловали, грабили или обворовывали винно-водочные магазины. Но не больше, чем живые.
Больше всего недовольства было из-за этой раздутой истории с каннибализмом. Находились психи, которые убивали людей и ели. Первое время из-за этого была настоящая истерика. Тогда мэр отменил Закон Салливена и разрешил ношение оружия. Но с тех пор как армейские поисковые отряды устроили на психов облаву, о каннибализме почти ничего не слышно. Почти никогда.
Факт в том, что мертвецы ни хрена не хуже живых. Это обыкновенное первобытное предубеждение против меньшинства, ничего больше. Конечно, хотелось бы чувствовать себя в безопасности, но в Нью-Йорке и без мертвецов опасностей хватало. Поэтому я перестал носить пистолет уже давно. Как и многие другие.
Тем не менее, у нас было что-то вроде игры, барного состязания.
Кто различит мертвецов.
- Нале-е-во!
Эта несомненно не была мертвой. Каштановые волосы хвостиком блестят, загорелые плечи пылают на солнце. Шелковое платье в одуванчик с глубоким декольте обтягивает так, что явно видно - оно натянуто с трудом. Еще и без лифчика.
- Господи, - сказал Джон, - это соски, или, блядь, свечи зажигания?
Джон, возможно, грубиян, но дело говорил. Ее соски были невообразимо вытянутыми и такими твердыми, словно хотели пробить ткань и выбраться наружу.
- Если это свечи зажигания, - сказал Нил, - может, их надо подкрутить? Знаешь, как их регулировать?
- Заметьте, в этом году соски вернулись, - сказал я. - Сколько мы их уже не видели?
Джон кивнул благоговейно.
- Это хорошо. Это - дар Божий.
Потом она ушла, и прошла пара мило улыбающихся девушек-готов, хромовый пирсинг сверкал на красных, как у вампиров, губах. На улице восемьдесят градусов жары, а они в черном. Они держались за руки.
- Люби этот городок, - сказал я, улыбаясь.
Мы вернулись к выпивке и заговорили о Томе Уэйтсе, звучавшем из автомата. Нил видел, как он свалился с табуретки на концерте в Нэшвилле. Было ли падение задумано - вот в чем заключался вопрос.
- Нале-е-во!
Джон присвистнул.
- Можешь сказать, какие у нее фрукты под лифчиком?
- Нет, но могу сказать, что грудь там точно есть, - сказал я. - А ты?
- Что ей требуется, - сказал Нил, - так это тщательный, доскональный осмотр груди доктором Нилом, а за ним - незамедлительно - курс инъекций его сосиской регулярно, на ежедневной основе.
- А вдруг она вегетарианка? - спросил Джон.
- У меня есть морковка, которая изменит всю ее жизнь.
- Парни, как вы себя ведете? - сказал я.
- Послушайте-ка, - сказал Джон, - спрашивает, как мы себя ведем.
Мы снова вернулись к выпивке и разговорам. Цена на сигареты поднялась почти до пятидесяти центов. Закон о регулировании размера платы за жилье оказался под угрозой отмены. Работники «Эй-би-си» собирались бастовать. Обычная нью-йоркская ерунда. И потом снова «Нале-е-ево!».
- Ну, - сказал Джон, - живая или мертвая?
- Живая, - сказал Нил, но потом прищурил свое косоглазие.
Я понял, что она мертвая, когда она была еще на полпути до окна.
- Мертвая, - сказал я.
Привлекательная, на первый взгляд, конечно. Но потом глаз цепляется за следы вскрытия между джинсами и блузкой персикового цвета. Она взглянула на нас - по глазам тоже все было понятно.
- Наш победитель! - сказал Джон. - Анна, принеси еще «Дьюарса» этому джентльмену, а я буду «Хайни».
- А я что, - сказал Нил, - хрен с маслом?
- И хрен доктору Нилу, специалисту по осмотру груди.
Эти парни, с ними просто никуда не выйдешь. Анна хорошо нас знала и налила всем по стаканчику. Ни один хрен так и не появился. Мы выпили.
- Густаво кое-что мне рассказал, - сказал Нил. - О тех квартирах над цветочным магазином. Эй, кстати, где вы вчера шатались?
Джон пожал плечами.
- Дома, сидел разгадывал кроссворд в «Сандэй Таймс» и слушал Мистера Голубые глаза. А что, ты каждый вечер куда-то выходишь? Мне сегодня нужно было работать. Не все же свободные художники, черт возьми. Некоторым на работу с утра, слышал такое?