Леонид СтроевВ ПОГОНЕ ЗА «СТАРЫМ СОБОЛЕМ»РОМАНХудожник В. В. БуньСимферополь Издательство «Таврия» 1984
СТАРЫЙ ОРУЖЕЙНИК
Дедушка Федот, а дедушка Федот, тряхнув туго заплетенными косичками, сказала Аленка. А к тебе с завода прислали.
С завода, говоришь, старик с густой, взлохмаченной бородой свесил с печи голову. Зови, внученька, зови, голубка.
Скрипнув сапогами, в горницу вошел рослый мальчик. На вид чуть постарше десятилетней Аленки. Снял картуз, одернул сатиновую рубаху, подпоясанную узким ремешком, и поклонился старику в пояс.
Ты чей такой, молодец, будешь?одобрительно хмыкнул Федот.
Маркела Изотова, кузнеца, старший сын Иван, ответил мальчик ломким, чуть хрипловатым голосом.
Знаю твоего родителя. Он когда-то у меня в подручных ходил. А ты, небось, дома озоруешь?
Я, однако, ученик заточника, буркнул Иван Изотов.
Ишь ты, улыбнулся в бороду Федот. Ну, выкладывай, с чем заявился?
Тятенька вам низко кланяются и велели сказать: на завод немец приехал тощий, как Архип-трактирщик. Привез он диковинные клинки. И когда им испытание учинили, они наши русские клинки посекли и не затупились.
Замолчи!замахал руками старик. Виданное ли дело, чтобы русский клинок супротив немецкого не выстоял.
Истинную правду говорю, нахмурился младший Изотов. А только мне недосуг больше оставаться. Мастер хватится, накостыляет. Прощевайте.
Натянув картуз, Иван Изотов ушел.
Аленушка, заохал старик. Куда подевала мою одежку?
Дедушка, миленький, тебе же нельзя вставать. Ты ж помереть от хворости можешь, взмолилась Аленка.
Цыц, несмышленая, буркнул дед, сползая с печи. Давай, неси портки. Картуз давай, сапоги.
Кряхтя, Федот оделся и попросил внучку зажечь свечу.
В погреб пойдем. Подсобишь мне, посветишь.
В погребе старик, копнув несколько раз заступом, добрался до тайника и вытащил длинный, узкий сверток. Он взял за руку Аленку, и они отправились на завод.
Дедушка и внучка миновали Оружейную слободку и взобрались на пригорок. Оттуда хорошо была видна закопченная труба, заводские строения и железные ворота с литым гербом Российской империи.
Федот снял картуз. Слезы медленно катились по его щекам, прятались в бороде.
Глянь-ка, Аленка, вот он во всей красе кормилец-батюшка, Златоустовский оружейный завод.
Старик размашисто перекрестился и, пригладив топорщившуюся седую бороду, сказал:
Слушай, Аленка, что я тебе поведаю Дед мой Данила-кузнец отковал саблю. Сабля эта особенная. Данила редким умельцем слыл. Сказывали, мастерство его от лукавого было, но не верю я злым наветам, вздохнул дедушка Федот. Сам не ведаю, как заставил он петь закаленную сталь.
Петь, недоверчиво прошептала Аленка.
Петь, подтвердил старик. И еще дедушка Данила говорил, что, ежели саблю золотом украсить или каменьями-самоцветами оправить, потеряет она всю силу свою. А силушка в ней немалая. Данила отковал ее на праведное, святое дело, за мужицкую волю постоять. Она потом мужицким крепка. И когда малец, Ивашка, передал весточку о диковинных немецких клинках, вдруг почудился мне голос дедушки Данилы. Повелел он мне взять из схорона его саблю и показать немцу, чья сталь крепче. Так-то, Аленушка. Идем, внученька.
ПОЮЩИЙ БУЛАТ
Пять клинков, рукоять к рукояти лежали на столе. Солнечный луч, проникнув сквозь мутное окно, заплясал на отшлифованных до зеркального блеска лезвиях.
И на каждом из клинков, у самой рукояти была отчеканена маленькая печатка. Ее ставили на холодном оружии мастера из немецкого города Золингена. Около стола находились оружейник Людвиг Штифке и его помощник Франц.
Попыхивая трубкой, Штифке почтительно склонился перед генералом, который приехал из самого Петербурга инспектировать уральские заводы.
Рядом с генералом стояли щеголеватый адъютант, заводские инженеры и чиновники.
Генерал из Петербурга был очень близорук. Кончик его вздернутого носа оседлало пенсне в золоченой оправе. Из-за своей близорукости он часто вытягивал голову вперед и чем-то походил на рассерженного индюка.
Я восхищен работой знаменитого немецкого мастера, дребезжащим голосом произнес генерал. Ваши клинки, уважаемый Людвиг Карлович, достойны украсить Государственную оружейную палату. Прочность стали прямо-таки удивительная.
Да, да, подхватил обрадованный Штифке.
Он говорил по-русски, хотя и коверкал слова.
Немецкий сталь самый прочный в мире.
Врешь, немец, раздался чей-то взволнованный голос.
В дверях стоял Федот. Одной рукой он обнял за плечи притихшую Аленку, в другой держал саблю.
А русской булатной сабельки твои хваленые клинки не нюхали, с вызовом произнес старый оружейник.
Кто этот старик? И почему он посмел сюда явиться?недовольно поморщился генерал.
Ваше превосходительство, наклонился к генералу адъютант, у старика в руке сабля. Кажется, он всерьез хочет испытать на прочность клинки уважаемого Штифке. Зрелище обещает быть увлекательным.
Что ж, я не против. Это даже интересно. Если Людвига Карловича не испугает испытание, то извольте начинать.
Я согласен, кивнул Штифке.
Федотова сабля была на два вершка короче клинков Штифке и не отличалась таким ослепительным блеском. На ее сероватой поверхности отчетливо были видны какие-то темные узоры.
Франц повернул колесо зажимного станка.
Ставь, старик, саблю в станок, сказал Штифке.
Нет, ты ставь, заупрямился дедушка Федот.
Штифке кивнул помощнику. Франц зажал в станке рукоять вертикально торчащего клинка.
Ваше превосходительство, поклонился Федот. Я стар и немощен телом! Прикажите, пусть кузнеца Маркела Изотова позовут. Ему сподручней саблей махать.
Я распоряжусь, вытянул вперед голову генерал. Но смотри, старик, если твоя сабля разлетится вдребезги после нескольких ударов, я прикажу, чтобы тебя с позором вытолкали вон, ну, а если она только затупится, но выдержит испытание, ты будешь вознагражден.
Старый оружейник усмехнулся и ничего не ответил.
Появился Маркел Изотов. Из-за его спины выглядывал сын Иван.
Постарайся, Маркелушка, дрогнувшим голосом произнес старик, протягивая кузнецу саблю, не посрами земляков-уральцев.
Плавным движением вытянутой руки Маркел описал круг над головой, и тотчас послышались тонкие переливы серебряных колокольчиков, словно где-то близко-близко промчалась лихая тройка с бубенцами.
Все увидели, как серая поверхность сабли постепенно светлела, становилась голубоватой.
Маркел шагнул к станку, взмахнул саблей и, с присвистом выдыхая воздух, рубанул по немецкому клинку. С пронзительным скрежетом сталь ударилась о сталь. Раздался противный хруст, и кусок золингеновского клинка, звякнув, шлепнулся на пол перед лакированными сапогами генерала из Петербурга.
Пенсне подпрыгнуло у него на носу и опять плотно уселось на старое место.
О, майн гот, простонал Штифке.
Он пополз на коленях, поднял упавший кусок клинка и отошел к станку.
Как хворостинку разрубил, звонко засмеялся Иван Изотов. Ай да тятенька!
Один из инженеров подскочил к Маркелу, вынул из жилета лупу и стал рассматривать саблю.
Ваше превосходительство, ни малейшей царапины, запинаясь, проговорил он. Несомненноэто «старый соболь», редкая булатная сталь.
Маркел опустил саблю острием вниз, и она тонко, радостно зазвенела, точь-в-точь как звенит вырвавшийся из-под коряги лесной ручеек.
Дедушка, слышишь, поет, сказала Аленка.
Слышу, внученька, улыбнулся старик.
Все это очень и очень непонятно,недовольно буркнул генерал.
Скажи, старик, сколько ты хочешь за свою саблю?спросил кто-то из генеральской свиты.
Она не продажная, сказал дедушка Федот и взял у Маркела саблю. В дар ее хочу передать заводу.
В дар?удивленно переспросил генерал, Ну, что ж, это весьма похвально. Я подумаю, как тебя вознаградить,
Прими, ваше превосходительство, при свидетелях отдаю, низко поклонился старик и протянул саблю генералу.
Тот осторожно взял ее и передал стоявшему рядом инженеру.
Будь по-твоему, генерал, повернувшись, направился к выходу.
А когда помру, то из могилы все равно услышу, как она, родимая, крушит чужеземную сталь, крикнул вдогонку генералу старый оружейник, и глаза его задорно блеснули.
В ЧУЖИХ РУКАХ
Как приказал генерал из Петербурга, так заводское начальство и постаралось. Отвели для Федотова подарка комнату, где в железном ящике с хитроумным замком и спрятали саблю. На дубовой двери приладили пудовые запоры.
Однажды пришел дедушка Федот на завод, на саблю поглядеть, а ему сторожа говорят:
Не велено тебя пускать. Указание такое, мол, вышло.
Покрутился дед у ворот и поплелся домой От обиды с лица почернел, а только кому пожалуешься. Отблагодарил его генерал прямо-таки по-царски.
Вскоре Федоту совсем худо стало. Родная сестра, бабка Анфиса, да единственная внучка сирота Аленка его досматривали. А больше из родни никого у старого оружейника и не было.
Однажды в субботу, когда бабка Анфиса с Аленкой в бане парились, а хворый дед лежал в горнице на сундуке, укрытый овечьим тулупом, в дом заглянул немец Штифке. Уселся на скамейке, рядышком с сундуком, и трубку раскурил.
Тот, кто отковал саблю «старый соболь», знал секреты великих мастеров, произнес Людвиг Карлович, может быть, он обучался у оружейников Дамаска или Индии. Там родина булата.
Рассудительный ты человек, Людвиг Карлович, а в толк взять не можешь, что наш булат уральский, исконно русский, усмехнулся дедушка Федот, чужие премудрости русские умельцы не подсматривали. Сами с усами. А про Дамасские клинки наслышаны. Только, сдается мне, наши булатные клинки им не уступят.
Дедушка Федот натужно закашлялся
Старик, у нас такой мастер в Германии, как ты, уважаемый человек, свое дело имеет.
Да мастер-то я обыкновенный, деда Данилу за пояс не заткну. А деньги мне уже и ни к чему, помирать собрался. Ступай, немец.
Постой, старик, не умирай, вскочил Штифке, я оплачу врача, лекарства.
Прошептал что-то дедушка Федот, улыбнулся и затих.
Попятился немец, стукнулся затылком о низкую притолоку, ругнулся по-своему и ушел восвояси.
Прошел месяц. Услышал о дедушкином подарке генерал-губернатор и по пути из Уфы в Петербург решил завернуть в Златоуст, посмотреть на поющую саблю.
Отворили сторожа дверь. Прошел генерал-губернатор к сейфу, а в нем пусто. Сабля исчезла.
Рассердился генерал-губернатор. Приказал саблю разыскать, а вора наказать.
Тут слушок кто-то пустил, будто Маркел Изотов к пропаже руку приложил.
Прямо с завода отправили Маркела под конвоем на допрос. Дома полицейские все вверх дном перевернули.
Маркел следователю нагрубил и угодил на три месяца в арестантскую. Когда домой вернулся, еле ноги переставлял. Скинул рубашку, а спина нагайками в елочку расписана, рубец к рубцу.
Жена Наталья и младший сын Кирюшка в слезы, а Иван лишь зубами скрипнул.
Крепко били, тятенька?всхлипывая, спросил Кирюшка.
Поначалу крепко, аж внутрях пекло. Все допытывались, куда саблю дедушки Федота подевал. Потом бить надоело, стали на работу в рудник гонять.
Тятенька, а что ж с саблей дедушкиной станется?воскликнул Иван.
Кабы знать, сынка, в какие руки она попала, задумчиво произнес Маркел Антонович.
ФРОЛ УГРЮМОВ
Румяный толстяк в синем атласном халате, расшитом золотистыми фазанами, по-утиному переваливаясь, неторопливо прохаживался вокруг круглого полированного стола.
Марфа! С голоду помираю, заорал толстяк. Солнце выше крыши поднялось, а я еще не емши.
Везу, Фрол Кузьмич, везу
Худенькая старушка подкатила к столу тележку, уставленную судками, тарелками, графинами.
С гулянки-то припозднились, нет поспать подольше. И куда торопиться чуть свет, бормотала старушка, выкладывая на стол жареное, вареное, заливное и разные напитки.
Толстяк снял с одного судка крышку и шумно потянул носом воздух:
Стерлядка паровая! Запах-то, запах в нос шибает.
Фрол Кузьмич вздохнул и принялся за еду.
Марфа терпеливо ожидала, пока хозяин насытится.
Отбросив в сторону салфетку, Фрол Кузьмич устало качнул головой:
На здоровье, батюшка, засуетилась старушка, собирая пустую посуду.
На обед кулебяку желаю с грибами, осетринкой, телятинкой и щец попостней. От жирных я что-то сонливым делаюсь, сказал Фрол Кузьмич, вылезая из-за стола.
Марфа, согнувшись, покатила тележку. «Люди кругом с голоду пухнут, а он с дружками обжирается, шептала старушка. Чтоб у тебя печенка треснула, кровопийца».
Кровопийца Так называли рабочие гвоздильного и винокуренного заводов, лесопильщики своего хозяина, купца-заводчика Фрола Кузьмича Угрюмова.
Позавтракав, Фрол Кузьмич вышел на балкон жирок протрусить и на людишек сверху посмотреть.
Хозяин, к нам мастеровой ломится, окликнул Угрюмова сторож Тихон.
Мастеровой?удивился Фрол Кузьмич. Гони его, варнака, взашей.
Хозяин, он божится, что вещицу занятную приволок.
Эй, Тихон, тогда веди его в малую светелку, распорядился Фрол Угрюмов.
Малой светелкой Угрюмов называл комнату, где ему иногда приходилось встречаться с людьми простыми и небогатыми. Для богатеев и знатных особ радушный хозяин предоставлял украшенный картинами и скульптурами расписной зал.
Мастеровой оказался кряжистым детиной с курчавой бородой. Он держал свернутое и перевязанное бечевкой суконное одеяло.
Хозяйской вашей милости нижайшее почтение, низко поклонился он Фролу Кузьмичу.
Будет гнусавить да поклоны бить, поморщился Угрюмов. Кто таков будешь и чего принес?
Оружейного завода мы по слесарной части, воровато оглянулся по сторонам бородач и, распустив бечевку, развернул на столе одеяло.
Перед Угрюмовым лежала сабля.
Ну и что в ней занятного?хмыкнул Фрол Кузьмич. Рукоять не золоченая, каменьями драгоценными не украшена. Уж больно, того, не затейлива вещица. Ты, часом, не у городового ее уволок?
Фрол Кузьмич, не обижай понапрасну, вскричал бородач. За эту саблю мне Людвиг Карлович, даром что скуп, а тыщи две отвалит и глазом не моргнет. Ее ж под семью мудреными замками прятали.
А почто немцу не продал?спросил Угрюмов и, прищурившись, посмотрел на бородача.
Что я нехристь, сабля-то русская. Говорят, чудодейственную силу имеет и звенит навроде свирели. Особливо звенеть начинает в самую полночь. По-разному звенит: жалостливо и весело. Уж лучше своему она достанется, чем нехрещенному.
Слыхал я про эту саблю, да что-то больно сумлеваюсь, а вдруг не зазвенит?
Не сумлевайся! Вот тебе крест, дернул бородач рубаху и показал Угрюмову крестик, едва заметный на волосатой груди.
Зарос, чисто медведь, ухмыльнулся Угрюмов.
Он вытащил из кармана халата связку ключей, подошел к шкафу и, открыв его, достал несколько ассигнаций.
Бери триста рубликов и катись отсюда с глаз долой! А только дурак ты, братец, что немцу саблю не сторговал.
Бородач нагнулся забрать саблю, но Угрюмов его опередил.
Сейчас Тихона да городовых кликну, и тебя, вора, в железо забьют и в рудник. Ступай, покуда цел!
Эх, паук-кровососина. Обхитрил-таки, со злобой сказал бородач, подобрал деньги и, опустив голову, вышел.
С ГЛАЗ ДОЛОЙ
На втором этаже просторного особняка Угрюмова находилась комната, которую он называл спаленкой. Никто, кроме Фрола Кузьмича, туда ни разу не заглядывал
Странно было видеть, как средь белого дня Фрол Кузьмич достал подсвечник и, зажав под мышкой саблю, резво поспешил в спаленку.
Открыв массивную дверь, он вошел внутрь и закрылся на широкий засов.
В спаленке не было окон, и сюда не поступал дневной свет.
Угрюмов огляделся, и лицо его в отблесках пламени свечи расплылось в довольной улыбке.
Все три стены спаленки покрывали бухарские ковры, на которых висели старинные сабли, кинжалы, пистолеты с золотой насечкой, украшенные серебром и драгоценными камнями.
Угрюмов отбирал для своей коллекции только дорогое оружие.
«Чисто султан какой, тихо засмеялся Фрол Кузьмич, поставив на пол бронзовый подсвечник. Он внимательно осмотрел саблю, даже зачем-то ее понюхал. Куда же мне тебя определить, рассуждал Фрол Кузьмич. К примеру, повесить возле этой дамасской сабли. Ан нет, никакой возможности. Дамасская Экая щеголиха-купчиха. В рукоять изумруд цельный вделан. Бережет от дурного глаза. А насечка-то золотая. Играет, переливается, как душу-то греет. А ты, голубица, уж больно с виду простовата. Сразу видать, русская работа. Давай-ка я тебя прилажу рядком с дагестанским кинжалом. Вот так рядышком и отдыхайте», сказал Угрюмов, вешая саблю на ковер.