Это вы зря, ваше благородие, ведь не чужие мы друг другу.
Угрюмов кивнул.
Что, отец жив-здоров?спросил он.
Помер в двадцатом от испанки.
Дмитрий Павлович медленно наполнил стакан мутноватым самогоном.
За упокой души раба божьего Тихона. Такого преданного человека вовек не сыскать.
Будет вам, Дмитрий Павлович, сплюнул на пол Филька. Окаянная он душа, хоть и родной отец. Ежели бы он тогда чекистов на след не навел и не показал им склад в саду, я бы теперь торговлей занялся. Нэпманы нынче жируют. Снищил меня отец.
У Дмитрия Павловича дрогнули руки, и он, расплескивая самогон, отодвинул стакан в сторону.
Врешь! Не мог он такое сделать.
Истинная правда. Он перед смертью мне открылся.
Как же тебе удалось спастись от расстрела?прищурился Угрюмов.
Изотов Иван Маркелович, комиссар тот самый, что нас всех арестовывал, за меня поручился и под честное слово отпустил. Ой, Дмитрий Павлович, да вы никак дремлете.
Угрюмов не спал. Потрясенный услышанным, он отвернулся к стенке вагона. Вслушиваясь в ритмичный стук колес, Дмитрий Павлович живо представил себе тот майский вечер когда чекисты ворвались в дом. Да, покрутила его за эти годы жизнь. Хватит на десять человеческих судеб. После полного развала колчаковского воинства он подался в Забайкалье, к атаману Семенову, а затем, поверив посулам барона Унгерна, вступил в его конноазиатскую дивизию. Барон, сволочь, садист. Липовый генерал. Белобрысый «потрясатель вселенной» на кривых, хилых ножках. Обещал создать империю Чингисхана, искоренить большевизм. Жгли, резали китайцев в Урге, бурятов грабили и насиловали без опаски. Не поход, а сплошная мясорубка. А чем все кончилось? Дивизию барона расколошматили вдребезги. Унгерна красным конникам выдали конвойные чахары, на которых этот кровавый пес надеялся больше, чем на забайкальских казаков.
Оторвавшись от разъездов кавбригады красных, Дмитрий Павлович с группой казачьих офицеров ушел в Маньчжурию. Те из унгерновцев, кто успел награбить в первом и во втором походах барона, устроились в Маньчжурии сравнительно неплохо. А он прибыл туда нищим. Грабить самолюбие не позволяло. Чтобы не умереть с голоду, устроился поденщиком, перегонял гурты скота.
Когда генерал Иванов организовывал белые отряды для засылки через реку Аргунь на территорию Советского Забайкалья, Дмитрий Павлович записался в числе первых. Он был твердо убежден, что бандитскими наскоками Советскую власть не развалишь, а возможность вернуться на родную землю показалась заманчивой.
Подвернулся случай, и в составе отряда в двести пятьдесят сабель он перешел ночью реку Аргунь.
Будучи в дозоре, бросил отряд и двинулся к железнодорожной линии.
Без денег, документов, скрываясь от транспортной милиции, успел заскочить на отходивший поезд.
Но хватит испытывать судьбу, мыкаться по чужбине. Хоть остался без средств к существованию, без документов, зато выжил в этой кутерьме событий. В Питере жена, сын. Это все, что осталось от прошлого. Это станет его настоящим и будущим. Мальчику уже двенадцать лет. А если Лиза вышла замуж? Нет! Лиза его любит. Главное найти их, остальное приложится. Он еще крепок. Сможет прокормить семью. Филька раздобудет одежонку. Однако вовремя он подвернулся, хоть в святцы его записывай.
Нащупав за пазухой прохладную рукоять нагана, Угрюмов заснул.
III
Утром Дмитрий Павлович сбрил бороду и подровнял усы. Филькины рубахи оказались ему малы в плечах, но одна из путейских тужурок с петлицами пришлась впору. Разбитые сапоги Филька, скрепя сердце, заменил ему на новенькие ботинки, добротно подбитые медными гвоздями, и Дмитрий Павлович выглянул в коридор размяться.
У окна курил высокий военный. Дмитрий Павлович инстинктивно сунул руку за пазуху и тут же резко ее отдернул. Странно и несколько непривычно чувствовал он себя в эту минуту, разглядывая красного командира, судя по двум орденам на френче, человека заслуженного.
Угрюмов невольно отметил выправку и атлетическую фигуру орденоносца. Мелькнула мысль, а ведь он, Угрюмов, мог перейти в свое время к красным и, наверное, тоже чувствовал бы себя уверенно и спокойно, как этот приятный на вид военный.
Дмитрий Павлович шагнул ближе и вдруг каждой клеточкой тела, каждым позвонком ощутил неприятный холодок тревоги. Он узнал это молодое мужественное лицо с высоким лбом, крутым подбородком и орлиным разлетом бровей.
И не та ли рука, в которой дымится папироса, нанесла ему страшный удар в станице Чугуринской? Он до смерти не забудет противный хруст разрубленной сабли, сверкнувшую перед глазами голубоватую молнию и горячий укус острия клинка.
Командир, почувствовав на себе пристальный взгляд, шагнул к Угрюмову и чуть нахмурился. Угрюмов натужно улыбнулся и, пробормотав: «Простите, ради бога, обознался», быстро направился в Филькину служебку.
IV
Задумавшись, Кирилл вошел в свое купе и сел рядом с женой. Она отложила в сторону томик Чехова и посмотрела ему в глаза:
Что-то случилось? Ты озабочен?
Я встретил человека, который меня когда-то видел и определенно узнал.
Ну так что из этого?
Понимаешь, Ириша, у него на лице отразились отчаяние, удивление. Весьма странно.
Кирилл наморщил лоб, вздохнул и развел руками:
Нет, не могу вспомнить.
А помнишь, как мы познакомились в двадцать первом, улыбнулась Ирина Александровна. Тебя привезли в госпиталь всего израненного. Несколько суток ты был без сознания, метался, стонал, а когда открыл глаза, сказал мне: «Алена».
Ты удивительно похожа на жену брата. Знаешь, Ириша, если бы не Викентий Михрюта, меня бы затоптали кони. Михрюта вырвал меня из-под копыт, доставил в госпиталь. Он и саблю мою сохранил.
Значит, тот смуглый симпатичный военный, который, тебя сопровождал, и был Михрюта?
Конечно, он. А когда я выписался из госпиталя, мы расстались. Викентий получил назначение помощником командира полка на Тамбовщину, где вспыхнул кулацкий мятеж, я попал на Дальний Восток.
Она ласково провела пальцами по круто изломанным бровям мужа.
V
Граждане пассажиры, поезд подходит к столице. Скоро Москва, сообщал Филька, заглядывая в купе.
Москва белокаменная, возвестил он Кириллу и Ирине Александровне.Может, что помочь надо, упаковать, так я с дорогой душой.
Нет, нет, спасибо. У нас все готово, ответила Ирина Александровна.
Филька стрельнул глазами по упакованным чемоданам. К одному из них двумя ремнями был пристегнут длинный узкий предмет, завернутый в плотную ткань.
Филька заскочил в свою служебку:
Ну, Дмитрий Павлович, будем прощаться. Возьми деньги на билет до Ленинграда. Ты постарайся уйти раньше пассажиров. Мало кто приметит.
Спасибо тебе, Филя, за все, растроганно промолвил Угрюмов. Будь здоров.
Храни вас господь, Дмитрий Павлович, вздохнул Филя, тыкаясь щекой в плечо Угрюмова.
Договорившись заранее с дежурным по составу, что он на время покинет вагон, Филька вышел на перрон, не выпуская из виду чемодан темно-коричневой кожи и вложенный за ремни длинный сверток. Кирилл с женой медленно направлялись к выходу в город. Возле переполненного людьми зала ожидания они остановились. Ирина Александровна присела на один из чемоданов, а Кирилл направился к площади.
Сейчас извозчика подрядит ипрощай сабля, бормотал Филька.
Люди толкали его, кто-то больно наступал на ноги, но Филька, застыв в оцепенении, пожирал взглядом чемодан.
Дяденька, угости папироской, дернул его за рукав форменной тужурки щуплый беспризорник в живописных лохмотьях и мятом, видавшем виды картузе.
Проваливай, процедил Филька, замахнувшись.
Беспризорник отскочил в сторону и показал Фильке язык,
Подавись своими папиросами, жадюга.
Стой, дело есть, встрепенулся Филька, не бойся, не трону. Куревом угощу и денег дам.
Врешь, обманешь, наморщил веснушчатый вздернутый нос беспризорник и критически оглядел Фильку с ног до головы.
Филька, достав пачку папирос, протянул ее мальчишке.
Бери, бери всю.
Тот, медленно протягивая руку, подошел поближе.
Видишь чемодан, на нем женщина сидит, спросил Филька, указывая на Ирину Александровну. Да не туда смотри, оборванец, а влево, где фонарь в землю врыт.
Вижу, дяденька, вижу, кивнул головой беспризорник.
Дерни из-за чемодана сверток и принеси его мне.
Людей много, дяденька, поймают, зашибут.
На задаток, Филька достал рубль. Притащишь, получишь червонец.
Червонец? недоверчиво протянул мальчишка. Ладно, годится. Стибрю я этот сверток, а ты, дяденька, становись за пивной ларек, а то нас обоих зацапают.
Беспризорник пронзительно свистнул. К нему подбежало еще несколько таких же чумазых, суетливых оборвышей, и он им стал что-то объяснять, жестикулируя и вытирая нос ладонью.
Филька с нетерпением выглядывал из-за пивного ларька. Он увидел, как двое беспризорников, высокий и маленький, подошли к Ирине Александровне. Маленький, жалобно всхлипывая, размазывал пятерней слезы по чумазым щекам. Ирина Александровна вскочила, раскрыла сумочку и, достав бумажную купюру, протянула ее маленькому.
В это мгновение беспризорник в картузе, незаметно подобравшись, схватил сверток. Чемодан упал. Ирина Александровна обернулась:
Отдай, мальчик. Куда же ты! Держите вора!
Беспризорники бросились врассыпную. Филька, заметив Кирилла, направлявшегося к жене быстрым шагом, спрятался за пустые пивные бочки.
Стой. Хватай вора!доносились чьи-то мужские и женские голоса.
Сорвалось, со злостью сплюнул Филька, собираясь улизнуть с перрона.
Дяденька, ты здесь?запыхавшийся беспризорник в картузе прижимал к груди сверток. Вылезай, дяденька, не бойся, они за Хрипатым и Тюхой погнались.
КОНРАД ШТИФКЕ
I
В Берлин его провожала жена. Трудно было узнать в этом неулыбчивом, преждевременно постаревшем человеке» на котором мешковато сидел костюм из недорогой ткани, некогда жизнерадостного подтянутого ротмистра Конрада Штифке, лучшего фехтовальщика уланской дивизии, прозванного «мастербыстрый палаш».
Эльза всхлипнула и прижалась к нему.
Спокойно, Эльзхен, ты хочешь искупать меня в соленом дожде?
«Она сильно сдала за последние три года», думал Конрад, дотрагиваясь до острых лопаток жены. Проклятое невезение. Оно измотало их до предела.
Со смертью отца у Конрада началась полоса неудач. Следовало срочно перестроить производство, найти выгодный заказ. Увы, но дельца из него не получилось! Отец дал ему образование, но не смог воспитать практической сметки и деловитости. А без этих качеств прожить безбедно в послевоенной Германии оказалось весьма трудно.
Очень скоро Конрад оказался банкротом. Завод прибрало к рукам акционерное общество, впоследствии проглоченное синдикатом «Рейнметалл». Но, впрочем, от этого Конраду Штифке легче не стало. Курс марки падал, жизнь дорожала с каждым днем.
В двадцать первом году Конрад женился на дочери пастора, давнего приятеля покойного Людвига Штифке. За пять лет супружеской жизни Эльза родила ему двух девочек-близнецов и мальчика. Хоть в этом он смог повторить своего отца.
Половину дома Конрад сдал в аренду. Это приносило небольшой, но устойчивый доход. Он уже разуверился в том, что когда-нибудь сможет вернуться в армию, если бы не встретил в Дюссельдорфе своего бывшего командира, полковника фон Больца. Штифке гостил у сестры, а полковник приехал в Дюссельдорф по делам своей супруги, вдовы известного миллионера Гирдорфа.
Обрадованный встречей, полковник обещал ему тогда помочь и оставил визитную карточку.
Эльзхен, милая моя девочка, стараясь быть ласковым с женой, произнес Конрад. В ящике письменного стола возьмешь деньги. Пришлось продать золотые часыподарок отца. Не волнуйся. Не получится в Берлине, я вернусь домой.
Конрад легонько оттолкнул жену и, подхватив портфель, направился к вагону.
Перед самым отправлением на перрон вылетел бежевый мерседес-бенц, и два рослых парня в полувоенной коричневой форме, перетянутые ремнями, помогли выбраться из машины толстяку с багровым лицом, по цвету напоминавшим хорошо прокопченный баварский окорок. Они внесли в купе громоздкий чемодан и баул.
Счастливого пути, герр доктор, рявкнул один из них, окинув Штифке нагловатым взглядом. Гулко протопав сапогами по вагону, они ушли.
Мне предложили свободное купе, но я отказался, поведал толстяк, предпочитаю общество. Судя по вашему лицу, украшенному таким великолепным шрамом, вы чистокровный немец. С кем имею честь?
Конрад Штифке! Бывший ротмистр уланского полка.
Толстяк наморщил лоб,
Уланы неплохо поработали зимой девятнадцатого, разгоняя красную сволочь на улицах Берлина, и надолго отбили у них интерес к революции. Ротмистр, вы не из тех улан?
Да, это моя дивизия вошла тогда в Берлин. Кавалеристы остались верны присяге.
Похвально, ротмистр. Можете звать меня герр доктор, или просто Генрих. Я всегда на «ты» с теми, кто мне симпатичен. Скажи, дружище Конрад, ты сам родом из Золингена?
Штифке утвердительно кивнул.
Город немецких мастеров-оружейников. Он прославил Германию, сказал Генрих. А я из Мюнхена. Мы, баварцы, первыми проснулись от летаргического сна, в котором пребывает Германия. Я надеюсь, ты слышал о деятельности национал-социалистической немецкой партии и ее вожде Адольфе Гитлере?
В правительственных газетах часто публикуют сообщения о нацистах, ответил Штифке, но, откровенно говоря, я этим не интересуюсь. Мне, бывшему офицеру, не нравятся слова: рабочая партия и социализм.
Браво, ротмистр, чувствуется старая прусская школа. Хотите добрый совет. Не читайте правительственных газет. Вот что необходимо читать каждому патриотично мыслящему немцу. Генрих открыл чемодан и вытащил газету «Фелькишер беобахтер» и журнал с претенциозным названием «Чисто по-немецки».
Итак, мой бравый кавалерист, где же выход из создавшегося положения, когда миллионы немцев голодают, от дистрофии умирают дети, в стране безработица? Версальский договор скрутил нацию по рукам и ногам. Мы бессильны даже защитить свою страну от посягательства извечных врагов. Где же выход? Что молчишь, Конрад? Ах, да, ты солдат, а не политик! Чушь! Сегодня каждый немец обязан стать политиком. И, представь себе, Конрад, нашлись немцы, у которых послевоенные унижения побежденной Германии вызвали страстное желание сделать страну великой, а ее народ сытым, а значит, и счастливым. Тебе, Конрад, не понравилось название«рабочая партия»? Но в партии нацистов состоят не только патриотично мыслящие рабочие, в нее открыт доступ крестьянам, студентам, бывшим офицерам и солдатам кайзеровской армии, всем, в чьих жилах течет немецкая кровь.
Генрих, покопавшись в своем необъятном чемодане, отыскал довольно-таки потрепанную брошюру.
Программа партии национал-социалистов, торжественно провозгласил он. Все двадцать пять пунктов. Да, мы, немцы, испокон веку были националистами, стукнул Генрих кулаком по столу. А германская раса, как носительница лучших моральных качеств, всегда стояла выше других наций и народностей. Читай внимательно, Конрад, и, я уверен, ты найдешь тот пункт, который тебе придется по Душе.
Насколько я понял, эта программа рассчитана почти на все слои населения, сказал Штифке. Рабочим вы обещаете постоянную работу, участие в прибылях, крестьянамземельную реформу, мелким собственникамсвободное предпринимательство, молодежиработу и возможность выдвинуться. А что же остается таким, как я?
Генрих звучно расхохотался:
Ты проглядел главное, Конрад, первые три пункта программы прямо относятся к тебе: наша цельреванш! А для этого необходимо возродить миллионную армию. Такие ребята, как ты, без дела не останутся. Уже сегодня в партии много бывших военных. Ближайшим другом фюрера стал воздушный ас Геринг. Даже генерал Людендорф поддерживает нас. В самом рейхсвере есть много сочувствующих нашему движению офицеров. Они мечтают создать самую современную армию.
Генрих устало вздохнул, покопался в чемодане и, отломив здоровенный кусок колбасы, запихнул его в рот.
Люблю нашу баварскую с чесноком, пробурчал он, пережевывая. По мне она лучше всех колбас в мире. Ты, как хочешь, Конрад, а я немного вздремну.
Толстяк захрапел, ворочаясь и почесываясь во сне, а Конрад еще долго читал оставленные им газеты, затем аккуратно сложил их и спрятал в портфель.