II
Берлинский вокзал встретил Конрада обычным оживлением.
Встречая Генриха, к вагону спешили берлинские штурмовики, лязгая по асфальту подковками сапог.
Генрих выдернул листок из записной книжки и что-то в нем записал.
По этому адресу ты меня разыщешь в Берлине. Издательство «Кампфферлаг». Если хочешь, я отвезу тебя в город.
Нет, благодарю, я хочу пройтись, освежить воспоминания юности: я служил здесь еще фенрихом.
Тогда до встречи! Но помни! Не опоздай к праздничному пирогу. У нас опоздавшим не доверяют.
Конрад направился к платформе штадтбанагородской наземной железной дороги. После ряда остановок он вышел на самую нарядную улицу БерлинаУнтер-ден-Линден.
Цветущие липы и каштаны, посаженные шпалерами вдоль этой широкой и прямой, как стрела, улицы, придавали ей особую неповторимость. Отели, дорогие магазины, правительственные здания и учреждения выстроились в ряд, сверкая вымытыми до блеска стеклами окон и парадностью подъездов.
Из двери одного магазина вышел молодой офицер-артиллерист. Упругим шагом пересек улицу и направился к отелю «Адлон». Штифке с завистью смотрел ему в след. Пробиться в ряды кадрового офицерства без высокого покровительства практически невозможно. Все штатные должности небольшой по численности армии заполнили потомки прусской военной элиты.
Он прошел шикарную Унтер-ден-Линден, миновал Дворцовую площадь и мост через канал БерлинШпандау и оказался в Веддингерайоне берлинского пролетариата, где не было дорогих магазинов, роскошных архитектурных сооружений и цветущих каштанов. Здесь возвышались серые однообразные дома и попадались редкие, чахлые деревья. Около серых домов играли худенькие дети с серьезными лицами и грустными глазами.
Вслед за Веддингом начинались загородные аристократические виллы.
Изрядно устав, Штифке остановился возле одной из белоснежных вилл с башенками, выполненными в готическом стиле. Эта вилла принадлежала вдове миллионера Гирдорфа. У ворот выстроились в ряд несколько автомобилей.
Пожилой привратник с надменным лицом провел Конрада в просторный холл.
Подождите! Я сообщу господину барону.
Приятно было, утопая в кожаном глубоком кресле, чувствовать под ногами пушистый ворс ковра.
Кони! Малыш! Ты меня разыскал!
По лестнице спускался полковник фон Больц в замшевой куртке, украшенной золотистыми шнурами-бранденбурами.
Судя по румянцу, полыхавшему на щеках барона, к оживленно блестевшим глазам, Конрад догадался, что однополчанин успел хватить шнапса, до которого он всегда был большой охотник.
Подожди, Кони. Супруга занята нацистским проповедником. Когда он окончательно ее утомит и уберется к чертям, я тебя представлю. У нее родственные связи с верхушкой рейхсвера, так что постарайся ей понравиться.
Баронесса сотрудничает с нацистами?
Это ее новое увлечение, усмехнулся фон Больц. Раньше ее волновали индийские брамины. Я глубоко несчастен, малыш. Под заклад баронского титула и свободы передвижения я получил упрямую, немолодую и весьма капризную женщину. Но есть и достоинство. Она чертовски богата. Сейчас у баронессы в гостях пожилой господин, ее давний обожатель и друг покойного Гирдорфа. Баснословно богат. А рядом его племянник Отто фон Варншторф. Этот отирается в стальном тресте и кормится щедротами дядюшки.
Скажи, Эрих, что может объединять нацистов и промышленников?спросил Конрад. Ведь нацисты в своей программе пишут, что, придя к власти, они уничтожат монополии?
Их программа рассчитана на дураков. Наци быстро нашли общий язык с крупными предпринимателями. Учти, наци очень модны в аристократических салонах Берлина. При всей своей наглости, они довольно-таки дельные ребята, но слишком утомительно рассуждают о расовой чистоте и расовой гигиене. Прими, малыш, бравый вид. Идем к моей супруге.
Они поднялись наверх
Господа! Разрешите представить вам моего боевого друга и сослуживца ротмистра Конрада Штифке, виртуозного фехтовальщика и блестящего наездника.
Штифке на негнущихся ногах прошел через всю комнату и, склонившись перед баронессой, поцеловал ей руку.
Промышленник с выдвинутой вперед в форме подковы челюстью что-то буркнул под нос невразумительное. Его племянник улыбнулся и дружески кивнул Конраду.
Мне муж рассказывал о вас, сказала баронесса, откровенно разглядывая вытянувшегося в струнку ротмистра. Этот шрам вы получили на войне?
Так точно, в Прибалтике, от руки русского драгуна.
Он вас совсем не безобразит. Что вы думаете о будущем Германии, господин?
Штифке, моя дорогая, Конрад Штифке, поддакнул полковник.
Будущее Германииэто национал-социализм.
О, вы оказывается не прокисли в своем Дортмунде.
В Золингене, моя прелесть, в Золингене, вмешался полковник.
Я это имела в виду. А ты, Эрих, крайне невыдержан.
Вы член НСДАП , господин Штифке?
Пока нет, но думаю принести движению больше пользы в рядах армии.
Ах, вы хитрец, но, надо признаться, симпатичный хитрец, засмеялась баронесса и подошла к письменному столу.
Я напишу сейчас рекомендательное письмо к генералу Гаммарштейну из министерства рейхсвера. Думаю, что он не откажет в моей просьбе.
С твоей способностью нравиться, Кони, ты достигнешь многого, шепнул барон, подмигивая Штифке, я спокоен за тебя.
Через несколько минут баронесса протянула Конраду запечатанный конверт.
Буду рада вас видеть, господин ротмистр.
Поцеловав баронессе руку и откланявшись, Штифке покинул виллу.
III
Генерал Гаммарштейн, ознакомившись с письмом, обошелся с ротмистром весьма учтиво, угостил бразильской сигарой и поручил Конрада заботам полковника из управления кадров рейхсвера. Заполнив необходимые документы и пройдя медицинское освидетельствование, Штифке получил назначение в инспекцию автомобильных войск в отдел, которым руководил майор Гудериан.
Вам повезло, ротмистр, что вы попали к Гейнцу Гудериану, поделился с Конрадом общительный кадровик. В управлении сухопутных войск он считается теоретиком. Правда, не все разделяют его взгляды, но большинство молодых офицеров просто обожает Гейнца.
Штифке предоставили несколько дней, чтобы уладить свои семейные дела. В самом отличном расположении духа он направлялся в сторону вокзала.
«Если на баронессу так подействовало мое признание, что будущее Германииэто нацизм, то почему бы ближе не сойтись с этими довольно-таки энергичными людьми, рассуждал он. Хитрые бестии эти нацисты: проповедуют одно, а на самом деле выходит другое. Только глупец может надеяться, что они ликвидируют монополии и устроят всеобщий дележ прибылей. Денежные тузысамая непробиваемая броня в мире. Разве не так? Один росчерк баронессы, и моя судьба решилась».
Рядом просигналил «даймлер» шоколадного цвета.
Ротмистр, прошу!Отто фон Варншторф, приоткрыв дверцу автомобиля, приветливо махнул рукой. Садитесь, я подвезу. Вас можно поздравить?улыбнулся Отто, выруливая к центру Дворцовой площади.
Сознание, что рядом с ним один из тех, кто обладает деловыми связями, состоянием, положением в обществе, придало Конраду уверенность.
Я не представлял себе жизни без армии, признался он. Пожалуй, только офицер мог бы сейчас меня понять.
Отто кивнул, занятый своими мыслями. Некоторое время они ехали молча.
Эрих упомянул, что вы из Золингена, нарушил первым молчание фон Варншторф. Людвиг Штифке не приходился вам родственником? Я имею в виду известного оружейника. Он, кажется, умер в двадцатом году.
Тот, о ком вы говорите, был моим отцом, вполголоса произнес Штифке.
Вот как! Примите мое искреннее соболезнование. Я имел честь познакомиться с ним незадолго до его смерти и сожалею, что не знал его раньше. Знаете, ротмистр, на Тедеманштрассе есть отличный бар. Может, посидим там немного?
Заметив смущенное лицо Штифке, у которого денег хватало лишь на билет до Золингена, Отто добавил:
Не беспокойтесь, я угощаю. Решено, едем в бар.
Вы не припомните, отец никогда не рассказывал о русской сабле из сверхпрочного сплава?спросил фон Варншторф, отпив глоток темного, прохладного пива.
Конрад неопределенно пожал плечами, задумался.
Ах, да, вспомнил, засмеялся он. Незадолго до объявления войны с Россией я гостил у него и впервые услышал об этой сабле. Все это чушь. Навязчивая идея.
Вы считаете, что такого клинка, о котором вам когда то рассказывал отец, не существует?
Безусловно. Но почему вы спрашиваете?
Фон Варншторф отодвинул в сторону недопитый бокал:
Профессор Герлах был моим другом. А точнее, самым близким другом. Он погиб в железнодорожной катастрофе в двадцатом году. Герлах встречался с Людвигом Штифке. Перед своим роковым отъездом в Париж профессор навестил меня и просил помочь ему раздобыть ту самую саблю, о которой идет речь. Я готов выполнить последнюю просьбу покойного. Но, увы, я не успел выяснить у Герлаха местонахождение русской сабли.
Припоминаю, что где-то в моей записной книжке есть адрес владельца этого клинка, задумчиво произнес Штифке. Я сообщу вам.
Буду крайне признателен.
Отто достал визитную карточку и протянул ее ротмистру:
И пусть этот разговор останется достоянием только нас двоих.
«Еще один свихнулся в надежде найти русскую саблю», подумал Штифке, когда они расстались.
«Кажется, я ухватился за ниточку, рассуждал граф. Этот безмозглый ротмистрподарок судьбы. Я был с ним откровенен до предела. Но он по-солдафонски прямолинеен и глуп от рождения Зачем же мне признаваться ему в своих намерениях?»
ВОЗВРАЩЕНИЕ
Ленинград встретил Угрюмова шквальным, пронизывающим ветром и дождем. Полузатопленные здания и снесенные решетки ограждения набережной свежо напоминали о недавней яростной стихии Невы, выплеснувшейся на площади и улицы города.
Стараясь унять волнение, Угрюмов подходил к знакомому дому. Он взбежал по лестнице и, остановившись у двери с темной потрескавшейся полировкой, нажал пуговку звонка.
Отворила миловидная женщина в клетчатом переднике с малышом на руках:
Простите. Мне нужна Елизавета Андреевна Угрюмова.
Женщина поправила выбившийся из-под косынки тугой каштановый завиток.
Когда мы вселились в эту квартиру в двадцатом году, здесь никто не жил.
Она показала в глубь коридора.
Тут еще бабушка живет, может, она что знает. Да вы не волнуйтесь, господи, на вас же лица нет!
Он чуть не вырвал ручку двери, колотил в филенку кулаками, пока не послышался долгожданный щелчок открываемого замка.
Бабушка оказалась глуховатой. Дмитрию Павловичу пришлось несколько раз громко кричать ей, что он ищет Елизавету Угрюмову с сыном Александром, поселившуюся в этом доме в марте семнадцатого года, он довел себя до изнеможения, пока старуха не уразумела наконец сути дела.
Ну как же, проживала такая худенькая шатеночка. Болезненная. А муж, сказывали, у нее к Юденичу убег. Померла она зимой. А вот не помню, то ли в восемнадцатом, то ли в девятнадцатом. Тогда много людей умирало.
А сын Александр, Саша, что с ним?прохрипел Угрюмов, схватив старуху за плечи.
Ой, да ты совсем ополоумел!охнула старуха и юркнула за дверь.
Угрюмов, шатаясь, дошел до лестничной клетки и присел на ступеньку.
Мужчина. Пожалуйста, посмотрите!Он повернулся. Женщина в переднике протягивала ему овальную фотографию, наклеенную на плотный картон. Она висела в прихожей. Это все, что осталось. Честное слово!
Он взял пожелтевшую от времени фотографию. Молодой Дмитрий Угрюмов в мундире корнета галантно придерживал за локоть изящную девушку с длинными косами и в шляпке. Это они сфотографировались за год до свадьбы.
Дмитрий Павлович, прижимая к груди фотографию, медленно спускался по ступенькам.
«Дворник должен знать, мелькнула мысль. Как же это раньше в голову не пришло».
В дворницкой ему объяснили, что в ноябре девятнадцатого мальчика и еще двух девочек-сироток из этого дома увезли чекисты. «Должно быть, в детдом пристроили, а может, и вывезли из Питера, рассудил дворник. Тогда Юденич здорово напирал».
Он брел, не разбирая улиц, содрогаясь от резких порывов ветра. Брел неизвестно куда. Неожиданно выскочившая из-за переулка пролетка круто осадила, ездовой успел удержать лошадь, но удара полированного крыла пролетки в бок было достаточно, чтобы Угрюмов отлетел к бордюру тротуара.
Ой, товарищ, куда же тебя черти несут, загремел рокочущий басок ездового. Помогая Угрюмову встать, проворчал:Руки, ноги, голова целы, на рупь и топай отсюда.
Пролетка скрылась, а Дмитрий Павлович с зажатым в кулаке рублем стоял на тротуаре, привлекая внимание столпившихся зевак.
Митя, ты ли это?Угрюмов вздрогнул и попятился. В светло-сером заграничном плаще, в велюровой шляпе, улыбающийся, отлично выбритый и надушенный тонким одеколоном, перед ним стоял Рендич. Уйдем отсюда, не будем дразнить гусей, прошептал Рендич и, взяв Дмитрия Павловича под руку, настойчиво увлек его вперед.
Вот уж кого не ожидал встретить, так это тебя, улыбался он, внимательно оглядывая Угрюмова с головы до ног, что привело тебя в наши пенаты? Судя по молоточкам на петлицах тужурки, ты работаешь на железной дороге! Кем?
Рендич, помоги мне, я остался без денег и документов. Ищу своего сына.
Тихо, Митя. Запомни, меня зовут Виталий Аристархович Туровский.
Рендич остановил парный экипаж и отвез Дмитрия Павловича к себе на квартиру в старый, несколько мрачноватый дом на Мойке.
Он жил в двух небольших, но со вкусом обставленных комнатах.
Сейчас, дорогой, я все устрою.
Рендич нарезал тонкими ломтиками сыр, колбасу, открыл банку сардин и плеснул на донышко двух хрустальных рюмок коньяк.
За встречу, Митя, налегай на еду.
Ты, видимо, по коммерческой части. Нэпман?спросил Угрюмов, выпив и основательно закусив.
Ну что ты?! Надо так хорошо изучить большевиков, как я, чтобы верить в перспективу частного предпринимательства в Совдепии. Это их очередной тактический и довольно-таки неглупый ход. Но нэп себя скоро изживет. Только идиоты могут лелеять мысль о том, что капитализм может возродиться. Где угодно, но не в этой стране! Я, Митя, совслужащий, член профсоюза. Но не обо мне речь. Расскажи лучше о своих одиссеях?
Выслушав Угрюмова, Рендич закурил, подвинул Дмитрию Павловичу деревянную лакированную шкатулку с ароматными сигаретами.
Да, Митя, без документов ты мигом загремишь в домзак. А дознаются гэпэушники, что ты бывший унгерновецпиши пропало.
Мне нужны деньги, хотя бы немного на первый случай, попросил Рендича Угрюмов. Устроюсь на работу, начну искать сына. Помоги мне.
Митя, ты мой гость, кивнул Рендич. Постараюсь достать тебе документы и навести справки о сыне. Я вернусь через пару дней. Никуда без меня не отлучайся.
Я этого не забуду, взволнованный Угрюмов крепко пожал руку Рендичу. Я твой должник до гроба.
Рендич, записав все данные о сыне подполковника, обещал приложить максимум усилий.
Он вернулся на третий день и, устало плюхнувшись в кресло, вздохнул.
Ну?сдавленно прошептал истомившийся ожиданием Угрюмов.
Плохо, Митя! Заплатив кому надо, я доподлинно выяснил, что твоего сына эвакуировали из города. Детям офицеров поменяли фамилии, дабы ничего не напоминало им об отцахврагах Советской власти. Практически, мальчика не найти!
Так, понятно, сжав до боли кулаки, Угрюмов поднялся. Спасибо за хлеб-соль.
Куда это ты направился?удивился Рендич.
У меня в нагане полный барабан. Одного патрона мне хватитостальные этим сволочам.
Не дури, Митя!накинулся Рендич. Дай наган. Ну, быстро!
Он произнес это с такой твердостью в голосе, что Угрюмов без ропота протянул ему оружие.
Рендич умело прокрутил барабан и высыпал патроны в ладонь. Наган же спрятал в ящик стола.
Я рад, Митя, что нашел сегодня не только фронтового товарища, но и единомышленника. Ты хочешь отомстить, я тебя очень понимаю, и месть твоя свята и оправданна. Действовать согласен, но не такими методами. Мы не психопаты-эсеры, мастера одиночных убийств.
Кто это мы?спросил Дмитрий Павлович.
Организация серьезных и преданных делу людей.
Что мне надо делать?
Беспрекословно выполнять приказы старших. В данном случае мои приказы. И быть непоколебимым до конца.