Исмаила не волновали проблемы антропологии и этнографии. Поняв, что не получит с меня ничего толкового, он разочарованно махнул рукой и отвернул свое тёмное, изъеденное глубокими бороздами лицо к костру.
Я стыдливо отвёл взгляд к горизонту, где стайка босоногих мальчишек бегала вдоль улицы, то прячась в тени, то выскакивая тёмными силуэтами на фоне неба. Приглядевшись, я увидел, что они тащили за ноги тушу какого-то животного, овцы или козы. Потом развели поодаль костёр и затолкали тушу прямо в огонь. Рядом вертелись собаки. Тощие, остромордые дворняжки, далёкие родичи высоко ценимой на Западе туарегской борзой азавак, я их часто видел слоняющимися по улицам или валяющимися в тени акаций. Отдаленный лай собак смешивался с голосами мальчишек.
Что они делают? с любопытством спросил я, радуясь, что нашлась другая тема для разговора.
Они? Кормят собак. Падальплохое мясо, годится только на корм собакам.
Я знал, что мусульманин никогда не будет есть животное, не зарезанное по всем правилам, даже если оно умерло не от болезни, а от голода. Даже если сам голодает.
А зачем они кладут его в костёр?
Чтоб собаки не озверели. Ты знаешь, собак нельзя кормить сырым мясом, они запомнят его вкус.
Чайник уже закипел и разбрызгивал шипящие капли на угли. Исмаил прихватил его тряпочкой, снял с костра и залил кипятком заварку в маленьком чайничке. Также неторопливо раскрыл мешок с сахаром, зачерпнул почти полный гранёный стакан, высыпал в чайничек. Затем чайничек отправился прямиком в золу, где чаю предстояло долго томиться, вывариваясь на медленном огне.
Я слышал одну историю, сказал Исмаил, разглаживая ладонью песок и расставляя на получившейся площадке стаканы. Как раз про собак и этих твоих «благородных».
Я был категорически не согласен с определением двух захожих имохар как «моих», но препираться со стариком не было смысла. Куда интереснее послушать рассказ.
***
В те времена, когда французы ушли из Сахары, и государство Мали объявило независимость, один амахар кочевал между Тимбукту и Тимиявином, а с нимего дети, семьи его детей и его рабы, его скотверблюды и овцы. Была у этого амахара собака, жёлтая тонконогая борзая с острой мордой, к которой он относился не так, как все прочие мусульмане относятся к собакам: известно ведь, это животноенечистое. Туареги позволяют собакам охранять их стада и бросают им объедки со своего стола, и не более того. А этот амахар так любил свою собаку, что впускал её в свою палатку, гладил и обнимал за шею, и казалось, собака ему дороже собственных внуков. И кормил он её сырым мясом.
Каждый день он брал собаку, ружьё и отправлялся далеко от палаток, чтоб поймать тушканчика, зайца, или, если повезёт, маленькую антилопу. Он выслеживал и убивал дичь только для своей собаки, никогда ничего не приносил домой, даже если добыча была разрешённой мусульманским законом.
Когда туареги подняли восстание, не желая подчиняться новоявленным правителям, выходцам из чернокожих племён, сыновья амахара взяли ружья и ушли в горыи за это жандармы убили всех его верблюдов и овец. А сам он, едва завидев машины жандармов, убежал и спрятался в пустыне, и потому избежал ареста. Когда он вернулся домойнашёл своих верблюдов и своих овец, лежащих мёртвыми: мухи ползали по их ранам, и собаки лизали залитый кровью песок. Невестки амахара кинулись к нему, рыдая, хватали за края его одежд и восклицали: «У нас больше нет молока, не будет сыра и масла. Что будут есть наши дети? Что нам, кормить твоих внуков сухим хлебом, давать им финики, растолчённые с простой водой?» Но он отстранил их, закрыл тагельмустом своё лицо и ответил: «Что вы спрашиваете у меня? Спросите у своих мужейэто они лишили вас молока, а менямоего богатства». Так он сказал, а затем взял большой нож и подошел к трупу овцы вместе со своей любимой собакой, неотлучно крутившейся рядом.
Вот тебе мясо, моя хорошая собака, говорил он, отрезая куски от падали. Вот много мяса, теперь нам не придётся целыми днями ходить по пустыне, чтоб поймать жалкого тушканчика или черепаху.
Прошло время, от трупов ничего не осталось пригодного для еды даже собаке. Снова отправился хозяин со своей любимицей в пустыню, надеясь подстрелить что-нибудь съестное. Но они ничего не нашли: повстанцы, спускавшиеся в долину с гор, съели всю живность раньше них. Да и опасно было ходить по пустыне с ружьём: приходилось прятаться от малийских жандармов, а повстанцы, заметив его, спрашивали: «Ведь ты отец Али? Ты отец Ассалима? Почему ты ходишь здесь один, с ружьем и собакой, и не хочешь воевать с нами? Иди с нами в горы, ты еще не так стар, можешь охотитьсяможешь и воевать!» А этот амахар не хотел воевать. Однажды он бросил ружьё и убежал, спасаясь от жандармов.
На следующий день он не пошел в пустыню за едой для собаки: у него больше не было ружья, а в пустыне стало слишком опасно.
Он лежал перед своей палаткой, неподалеку его рабыня готовила еду, а её маленькие дети играли в песке. Собака амахара, проголодавшись, принялась крутиться вокруг. Она поскуливала и лизала руку своего хозяина.
Дай собаке поесть, приказал амахар своей рабыне.
Женщина, привыкшая во всем подчиняться, взяла кусок хлеба, бросила его собаке, как ни переворачивалось все в её душе от кощунства такого поступка. Собака подбежала, понюхала, посмотрела укоризненным взглядом и есть не стала, она привыкла есть мясо.
Она не будет есть хлеб, дай ей мясо.
«Где я возьму мясо, у меня нет мяса», подумала рабыня, но не осмелилась вслух возразить, только опустила глаза.
Дай собаке поесть, повторил амахар и выразительно посмотрел на младшего ребёнка рабыни, который ещё ходить не умел.
Та задрожала, не понимая его мысли, но предчувствуя нехорошее. Но что она могла сказать? И все так же молча стояла, опустив глаза.
Собака завиляла хвостом, не отводя голодных глаз от хозяина. Он ничего не видел, кроме этих глаз. Дети его рабыни смотрели глазами не менее голодными, но амахар этого не замечалего ничего не волновало, кроме собаки.
Тут ребёнок, слишком маленький, чтоб понимать опасность, подполз к куску хлеба, брошенному на землю, и подобрал его. Тогда хозяин разъярился, вскочил на ноги, зажав в руке острый нож, схватил младенца и рассёк ему грудь. Собака, почуяв кровь, тотчас прыгнула, вцепилась зубами в истошно кричавшего ребёнка и убежала прочь. Несчастная мать кинулась было за ней, но не догнала. Ноги у неё подкосились, она бессильно упала на песок, рыдала, царапала щеки, сорвала платок с головы и выдергивала пряди волос. Амахар промолчал, глядя, как она корчится, вытер нож о сброшенный платоки ушел в палатку.
Когда наступила ночь, женщина взяла второго ребёнка, тихонько выскользнула из своей хижины и побежала в деревню неподалёку, где стояли малийские солдаты. Она рассказала им, где лагерь амахара, заявила, что онотец повстанцев, скрывающихся в горах, и что он помогает им, когда они спускаются в долину в поисках еды.
Утром малийские солдаты взяли оружие и пошли в лагерь, туда, куда указала рабыня. Они убили всех лиц мужского пола, носящих тагельмуст, не различая, были они свободными или рабами. А женщинам и детям приказали уходить из страны.
Только сам амахар спасся: он гулял со своей собакой в зарослях акаций, и, когда услышал выстрелы и крики из лагеря, побежал прочь, в пустыню.
С собой у него была только фляга воды.
«Больше мне нечего делать: пойду в горы искать своих сыновей, с ними я уцелею».
Если бы он был праведным и милосердным человеком, Аллах указал бы ему путь, да! Но у него сердце было, как у собаки, которую он так любил, и из-за собаки он сбился с пути, когда та погналась за тушканчиком и увела за собой хозяина в совсем другом направлении. Тушканчика она не поймала.
День шел амахар со своей собакой по пустыне, ночь шел. Когда взошло солнце следующего дня, во фляжке закончилась вода, а вокруг не было никаких следов повстанцев. Наконец, утомленный, амахар прислонился к скале, дававшей тень от нестерпимо палившего солнца. Собака ходила кругами, заглядывая ему в лицо.
Дай мне мяса.
Амахар смахнул с лица муху, пившую пот, потряс головой. «Как, солнце и жажда довели меня до того, что мне уже чудится: собака заговорила!» Он приподнялся, вгляделся в собачьи глаза, сверкающие голодным блеском.
Дай мне мяса, я хочу есть.
Амахар вскочил на ноги, так резко, что в глазах потемнелоон уже ослабел от жажды. Когда пелена перед глазами рассеялась, первое, что он увидел, было два собачьих глаза. Испугался амахар.
Кыш, пошла прочь! У меня нет для тебя еды, крикнул он охрипшим голосом и замахнулся на собаку.
Дай мне крови, я хочу пить, услышал он голос.
Смертельно побледнел амахар, вцепился непослушными пальцами в рукоять ножа, висевшего на поясе. Но было поздно: собака, оскалившись, прыгнула на него и перегрызла горло.
***
Неподалёку от тех мест жил в своем лагере богатый амахар. И вот, в один вечер, он зарезал козлёнка, чтоб отпраздновать рождение сына: заколол, как положено, прочитав благословение и восславив Аллаха, и спустил кровь на песок.
Как только он это сделал, пришел к его палатке человек, одетый словно благородный туарег. Он был высок, тощ, голова его была замотана синим покрывалом-тагельмустом, закрывавшим рот и нос. Только глаза блестели нездоровым блеском в прорези покрывала.
Салям алейкум, странник! вежливо поприветствовал гостя хозяин стоянки. Ты, должно быть, долго шёл и очень устал? Заходи в мой дом, отдохни, поешь и попей.
Ничего не ответил гость, но взял миску с водой, которую поднесла ему служанка. Сдвинул свое покрывало и принялся пить, опустив в миску худое желтоватое лицо. Только глаза сверкали над водой. Не по себе стало хозяину, но он подумал: «Человек долго блуждал по пустыне и обезумел от жажды».
Не пей так много, дорогой гость, вода с непривычки может тебе повредить.
Но странник ничего не ответил, только пил и пил, пока не выпил всю миску. А потом, оторвавшись от неё, посмотрел на хозяина и сказал:
Дай мне мяса.
Испугался и возмутился туарег: никогда не было видано в пустыне, чтоб гость приходил в чужую палатку и, не поздоровавшись даже, требовал себе мяса! Но оскорблять гостя он не хотел, поэтому сказал:
Ты, видать, очень проголодался в пустыне. Погоди, пока мои слуги сварят козлёнка, и присоединись к моей праздничной трапезе: у меня сегодня праздник, у меня родился сын!
Я чую кровь, дай мне свежего мяса!гость обратил тощее длинноносое лицо в сторону, где на песке в луже крови лежал зарезанный козлёнок, и, не дожидаясь ответа хозяина, побежал туда быстро, опустился на колени и приник лицом прямо к ране, хлебая кровь и хватая зубами ещё горячее мясо.
Хозяин палатки остолбенел на мгновение, а потом, опомнившись, призвал имя Аллаха, и побежал в палатку за ружьем. Но он был человеком благочестивым, и Аллах подсказал ему правильный путь: ружье было бесполезно против оборотня. Туарег поднял глаза в своей палатке и увидел висящие на опорном столбе тчеротамулеты в виде четырёхугольных пластин, соединенных вместе, внутри которых лежал кусочек пергамента со священными строками из Корана. Туарег снял тчерот со столба и побежал к оборотню. Тот поднял голову, увидел тчероти лицо его исказилось страхом и ненавистью. Туарег выставил перед собой амулет и читал вслух молитвы. Оборотень вскочил на ноги, ощерился, зарычал. Рука у туарега дрожала, но он не выпускал тчерот, и голос его не сбился, произнося священные слова. Оборотень рванулся в его сторону, брызжа окровавленной пеной, и отшатнулся, словно наткнувшись на невидимую преграду. Капля слюны попала на серебряную пластину амулета, закипела и, шипя, испарилась. Крепко держал туарег амулет, не прекращая читать молитву. Понял оборотень, что не совладать ему с силой тчерот, вскинул голову к луне, залаял, а затем развернулся, опустился на четвереньки и побежал широкими скачками в пустыню.
Хозяин палатки опустился на колени, поцеловал тчерот и возблагодарил Аллаха за спасение.
***
Костёр уже догорал. Увлечённый историей, я уже не следил так внимательно за приготовлением чая. А Исмаил, между тем, взбивал пену, снова и снова переливая чай из стакана в стакан, не прерывая рассказа. Мы уже успели выпить по стаканчику в середине истории, а к концу подоспел второй. «Первый стакангорький, как жизнь, второйсладкий, как любовь, а третийлёгкий, как смерть», такая пословица есть у местного народа. Я отпил немного. На мой вкус, они все были одинаково терпко-сладкими. Но, может быть, у туарегов и любовь такаясладость с примесью горечи?
Что же было дальше? воскликнул я, когда пауза затянулась.
Дальше? Ничего. Этот амахар жил себе и поживал со своей семьёй. Аллах спас его с помощью тчерот.
А оборотень? мне казалось, именно его историю нужно довести до конца.
Кто ж его знает. Больше его никто не видел в округе.
И все же, Исмаил за что этого амахара постигла такая злая участь? Только потому, что он кормил собаку сырым мясом? Или потому, что любил её слишком сильно? Туарегам вообще нельзя привязываться к собакам?
Исмаил посмотрел на меня укоризненно. Он спустил уже на подбородок своё покрывало, и я заметил лёгкую улыбку, прячущуюся в седых усах.
Ты что же, не понял? Дело тут совсем не в привязанности к собаке. Собака, прости нас Аллах, нечистое животное! Того амахара погубила не слишком большая любовь к собаке, а слишком маленькаяк людям. Он был главой своей семьи, и должен был заботиться о них и направлять их, а что он делал? Избегал их и прятался, как только приближалась опасность. «В одиночестве мы тешим себялюбие и находим лишь призраки своих желаний», сказал поэт. Так и привязанность к собаке была призрачной. Он ведь и от нее отрёкся, предпочтя в конце самого себя.
С этими словами он снял чайник с остывающих углей и разлил по стаканам по третьему кругу заваренный чай. Я глотнул: это был истончившийся, остывающий, почти прозрачный напиток, лёгкий, как дыхание смерти.
По окраине городка бегали беспокойно собаки, лаяли, обращая тонкие морды в сторону бескрайней пустыни, словно высматривали в ночной темноте своего несчастного собрата, одержимого душой злого человека, погубившего их обоих.
Ирина Ваганова
Весёлый романтик, неутомимый сочинитель. Пишу стихи, рассказы, книги для детей, юношества и для взрослых. С 2013 года участвую в сетевых литературных конкурсах, в копилке есть победы и публикации в итоговых сборниках. 2018-й год порадовал третьим местом в номинации "Драма" международной литературной премии "Перископ 2018", а в текущем рассказ вошёл в лонг-лист конкурса "Новая фантастика 2019". Жюри работает, пока ждём результатов.
Творческая страничка ВКонтакте "Воображение / разбор полётов"
https://vk.com/public119422950
Соавтор
Выходные принесли пустоту. Валера флегматично просматривал ролики, гифки, читал комментарии. Попадались занимательные, но настроения вчитываться, смеяться, тем более что-то самому комментировать не было абсолютно. Душу липкими лапами обхватила тоска. Нельзя сказать, что Лозицина сломил уход жены, доконала комичность ситуации: брак не продержался даже медовую фазу!
В свадебное путешествие они с Алькой собирались в Прагу. За день до отлёта турфирма объявила о банкротстве. Далее всё как обычно: застрявшие в аэропортах пассажиры, постояльцы, повторно оплачивающие номера гостиниц, толпы, осаждающие офисы турагентства. Среди последних мелькал и Валерийтри недели провёл в очередях, пытаясь вернуть деньги. Новобрачная отдыхала в деревне своей бабушки Веры Фёдоровны, что никак не могло конкурировать с прогулками по старинным европейским улочкам. Выныривая из сумасшествия разъярённых масс, Валерий спешил к жене. Она, поджав губы, выслушивала рассказы о чиновничьих препонах, о том, как молодожён героически их преодолевает, и благословляла на дальнейшие подвиги. Однажды Валерий застал в гостях у Альки своего лучшего друга Федота. Бывшего друга, конечно. Так глупо закончилась его семейная жизнь, а заодно и многолетняя дружба.
На работе поздравляли вернувшегося отпускника со свадьбой, а следовало сочувствовать разводу. Сотрудники сначала думали, что Лоза не хочет проставляться. Ан, нет! Поползли-таки подтверждающие слухи, мол, Валеркина Лисичка залетела от Федотова, так что статус углов треугольника поменялся стремительно. Некомфортно стало Лозицину на работе, но там приходилось хотя бы чем-то заниматься, а дома Валерина родня к его семейной жизни подготовила тётушкину квартиру. Теперь он жил один, к родителям не спешил возвращаться: там только и знают, что говорят о бывшей невестке, а ему и без этого тошно. Альку многие звали Лисой, что-то остренькое, раскосое было в её милом личике. Эта Лиса, по словам матери, променяла Валерку на перспективного приятеля: Федотова отправляли в Германию на полтора года.