Красивая девушка, словно невзначай заметила она. Она тебе никого не напоминает?
Нет, односложно ответил Лесь.
Она похожа на Снегурочку. Не ту, которую мы знаем по мультфильмам и кино, а другуюиз мифов. Такая же холодная и строгая. Истинная дочь зимы и мороза.
Лесь возразил:
Она не Снегурочка. Ее зовут не так.
А как ее зовут? постаралась выведать Ника.
Она не сказала.
Она умеет говорить?
Умеет, Лесь взглянул на нее потемневшими от постоянного недосыпа глазами. Но я еще не научился ее понимать.
Вероника нервно прошлась по комнате. Ситуация ухудшалась. Начальство не соглашалось предоставить отпускслучился аврал, и каждый работник был на счету. К неврологу Лесь идти наотрез отказывался. Обратиться же с просьбой о помощи к Сергею Вероника никак не решалась.
«Это все зима, длинная, затяжная зима. Скоро придет весна, и ему полегчает», мысленно уговаривала себя она. Но лучше не становилось.
В последнее время Лесь перестал пускать ее в свою комнату. Каждый раз, перед тем как выйти, он осторожно выглядывал, чтобы убедиться, что Вероники поблизости нет, а после запирал дверь за собой на ключ. Ключ он повесил на веревку и носил на шее. Ел Лесь быстро и неаккуратно, стремясь быстрее вернуться к себе. Он еще сильнее исхудал, отросшие волосы сальными прядями свисали с головы, глаза покраснели от бессонных ночей.
Пойдем погуляем? предложила Вероника в один из вечеров.
Она не любит оставаться одна.
Снегурочка?
Лесь оторвался от тарелки и с ненавистью прошептал:
Ты не понимаешь. Ты ничего не понимаешь.
Он смотрел на Веронику с такой неприкрытой злобой, что ей стало холодно. Девушка зябко поежилась, а Лесь отшвырнул тарелку и убежал в комнату. Ночью Вероника проснулась от пронизывающего мороза. Из-под двери ощутимо несло холодом. Она вышла в коридор, дверь комнаты Леся была приоткрыта. Вероника опасливо заглянула туда. Художник стоял около открытого окна и при слабом свете свечи смотрел на картину. Девушка на ней казалась живой: бледно-фарфоровый цвет лица, розовые приоткрытые губы, словно что-то говорящие собеседнику, удивленный взгляд. Веронике стало не по себе. Собрав волю в кулак, она прошла к окну и захлопнула его. Лесь не реагировал. Тогда Вероника подскочила к нему и затрясла за плечо:
Лесь, дурак, ты же замерзнешь! Ну, очнись же.
Она все плакала и плакала у него на груди, а он не отрывал взгляд от полотна. Потом произнес:
Это Айсблюменледяной цветок.
Она не настоящая!
Тогда Лесь отодвинул Веронику от себя и, пристально взглянув, ответил:
Настоящая, просто ты никак не поймешь. Теперь она будет всегда. Никакое уродливое солнце не убьет ее.
Вероника не выдержала и завыла в голос. Лесь продолжал смотреть на нее с пугающей пустотой в глазах, после сказал:
Уходи. Ты мне не нужна.
Она лихорадочно побросала вещи в сумку и выбежала на лестничную площадку, откуда позвонила Сергею: «Ты мне нужен. Ты мне очень нужен, забери меня, пожалуйста». Он приехал через полчаса.
Вероника и Сергей тихо расписались в конце марта в обычном загсе. Гостей они не приглашали. Через неделю в квартире Леся произошел пожар, выгорела только комната с картинами. Самого художника удалось спасти. Он долго лежал в психиатрическом отделении лицом к стене, не желая ни с кем разговаривать. Кормили его принудительно. Лишь на исходе лета Лесь произнес первые слова: «Она растаяла». После выписки из больницы Лесь продал квартиру, пожертвовав деньги монастырю, в который вскоре он и сам перебрался. Там он начал писать лики строгих женщин в темном покрывале с запавшими от горя глазами. Клоун Петруша в последнее время постоянно доволен и радостен, и готовится к роли любимой игрушки для будущего ребенка Вероники и Сергея.
Стояла поздняя осень. Лужи покрылись слабой корочкой льда, жухлая трава поседела за одну ночь. На замерзшем окне протянулась тонкая игольчатая линия: Айсблюмен начала выращивать свои сады.
Проклятье дороги
Ночь выдалась беспокойная. Лишь под утро удалось ненадолго провалиться в забытье, но отдохнуть не получилось: приснился стук копытжуткий, размеренный, словно кто-то вбивал гвозди в крышку гроба. Я в ужасе вскочила, усилием воли погасив нарождающийся крикэто всего лишь сон! Но какой явный, пугающий до холодного пота. Светало В приговоре звучало, что нельзя дважды проводить ночь в одном и том же месте. Но нельзя два раза подряд или вразнобой тоже включается в счет? Проверять не хотелось. Все равно не помню, была ли здесь раньше. За десять лет дороги нашего королевства сплелись в нескончаемый клубок. Я выбралась из кибитки и пошла на конюшню. Заспанный слуга вывел лошадь из стойла и предложил перекусить. Но завтрак не лез в горлосон оставил после себя липкое послевкусие, поэтому я отправилась в путь на голодный желудок.
Кобылка медленно трусила по заснеженному тракту, мимо проплывали бескрайние поля. Подобный сковывающий ужас выдалось пережить пару лет назад, так же зимой. Тогда меня занесло в забытую Богом деревушку. Отдохнула днем в местном постоялом дворе, на ночь перебралась в повозку. Поутру же обнаружилось, что всю ночь шел сильный снег, редкий для нашей южной зимы, и дороги замело. Хозяин сообщил, что путь расчистят не ранее третьего дня, и я почувствовала, что пол уходит из-под ног. На счастье, тракт освободили от заносов к вечеруждали важную особу, и ночь я встретила в пути. Повторения подобного не хотелось. А для этого стоило рискнуть, тем более, у меня в рукаве припрятан Джокер, который может оказаться козырным тузом.
Зима выбросила белый флаг и капитулировала на милость неприятеля. Снег почти весь растаял, но дороги не успели подсохнуть. Молодые листочки только начали вылезать из набухших почек. Наступило то странное время, когда точно не уверен: поздняя осень или ранняя весна? Потому что нет никаких подсказок на этот счет. Кибитка мелко тряслась по лесной тропе, меланхоличная лошадь никак не проявляла прыти, невзирая на понукания. Замок появился после поворота: потемневший от времени, с квадратными башнями по бокам. Во время моего последнего визита здание было обнесено по периметру высокой крепостной стеной и глубоким рвом, из которого воняло протухшей водой. Теперь же декорации выглядели по-другому. Ров засыпали, караульные на стене отсутствовали. Лишь огромные ворота оставались по-прежнему закрытыми.
Я постучала. Звякнул засов, из ворот выглянул маленький человек и тут же скривился, словно от зубной боли.
Маршель, хозяин дома?
Не уверен, мадам, что господин сможет уделить вам внимание, он тоже узнал меня.
А давай, ты это спросишь у него самого? я вошла во внутренний двор.
Ворчащий слуга брел позади, волоча ногу. Ждать пришлось недолго, тот, к кому я приехала, стремительно спустился вниз. Время и на нем оставило свой след: поперечные складки на лбу, пробивающаяся седина на висках.
Ты совсем не изменилась, низким от волнения голосом произнес он.
Да. Как-то так вышло, я пожала плечами. В последний мы встречались очень давно, тогда мне было всего двадцать пять лет. Сейчас мне внешне столько же. А внутренне Черт с ним!
Зачем ты здесь?
Приехала за своим. Хочу проверить, все ли в порядке.
Он сделал шаг назад:
Проходи.
Мы сидели в банкетном зале за огромным узким столом. Горели факелы, от них на стенах оставались следы копоти. По помещению гулял сквозняк, и даже жар камина не согревал. Я украдкой осматривала замок: похоже, он переживал не лучшие времена. Гобелены истерлись, плитка на камине местами потрескалась и осыпалась. Род приходил в упадок.
Чтоб услышать друг друга, пришлось бы кричать, но нас не тянуло говорить. Я не знала, что сказать, да и надо ли. Мы виделись в последний раз десять лет назад. Он всегда сторонился нашей компании, держался подчеркнуто отстраненно и холодно. Маршал его величества, герцог Сальвос де Труен, древнейший род нашего королевства. Сальвос оставил службу тогда же, жил уединенно, не женился и не завел детей. Он всегда вызывал неподдельный интересмужчина, не обращавший на меня внимание. Но именно к герцогу я обратилась, когда тринадцать лет назад моей сестре приспичило родить внебрачного ребенка. И он не отказал в помощи.
А где Маршель? поинтересовалась я.
Я отослал его и всех остальных тоже. А девочка спит в гостевом доме. Можешь остаться.
Не собираюсь ночевать у тебя.
Зачем подвергать себя опасности?
Оставайся, повторил герцог, я не боюсь проклятья.
За него и мне не было страшно, я волновалась за себя. Не стоило принимать чей-либо кров, особенно сейчас, когда риск оступиться возрос. Но слишком много времени прошло в пути, слишком давно у меня не было мужчины. Я поняла, что не могу противиться своему желанию. Глядя герцогу в глаза, медленно распустила шнуровку платья. Лишь бы Сальвос не оттолкнул меня, и он не отверг, как сделал бы это раньше.
Почему ты игнорировал меня? мы лежали на огромной кровати, за окном сгущался вечерний сумрак.
Твои увлечения были слишком пугающими. Хотя я, дурак, верил, что ты одумаешься.
Сальвос, ты же знал про меня всё. И надеялся, что я изменюсь? Выйду замуж, нарожаю детей? Я?!
Любовь нелогична, а я влюбился в тебя в первую же встречу.
Я легко подула, и он уснулнам, ведьмам не надо пускаться в долгие объяснения. Мне не хотелось подвергать себя напрасному риску, поэтому я быстро собралась и спустилась в правое крыло. Вышла из боковой двери и дошла до гостевого домика. Племянница спала, укрывшись с головой одеялом.
Я не понимала, зачем сестра решила родить ребенка, для чего решила испортить фигуру беременностью и родами. Возможно, она догадывалась о чем-то, потому что могла урывками видеть будущее. Тогда же я ее отговаривала, но именно к Труену обратилась, когда подошел день родов. Он приютил сестру, а после и ребенка. Племяшка не походила на нас: медно-рыжие волосы, светло-розовая кожа, опалявшаяся от малейшего смущения, вздернутый нос. Интересно, в кого она такая уродилась? Если сравнивать обеих, то сестра походила на персик: сочный, со сладкой мякотью и нежным пушком. Племянница казалась косточкой от него: худая, с выпирающими ключицами. Впрочем, кровь все равно наша. Сейчас это главное.
Кто вы? пролепетала девочка, испуганно вытаращив глаза.
Я твоя тетя. Герцог не предупредил тебя?
Девочка смахивала на тощую лисицу, голодную и настороженную.
Нет. А вы действительно моя тетя?
Конечно. Приехала, чтобы забрать тебя.
Она поверила: когда надо, я могу быть убедительной.
Косточка, так я решила называть племянницу, быстро собралась. Запасную одежду убрали в небольшой узел. Племяшка дичиласьведь я была незнакомкой, которая забирает ее из дома, ставшего родным.
«Может, это не будет считаться предоставлением крова? Я не осталась ночевать», я ничем не могла помочь герцогу, бывшему маршалу его величества. Оставалось лишь надеяться, что условия соблюдены.
"Главные условия: не принимать чужой кров и не оставаться на одном месте более одной ночи. За вами ведется охота", инквизитор, произносивший приговор, казался серьезным. Мне же хотелось смеяться: «Какая ерунда! Я буду жить!» В тот момент мне было неизвестно, что можно устать от этой круговерти. Читающий приговор смотрел в сторону, где остывало аутодафе. Его, как и меня, занимал один вопрос: «Почему такое легкое наказание?» Тогда и я не подозревала, что скрывается за этой мягкостью. Быстро раздобыла теплую кибитку с жаровней, выносливую лошадь и отправилась в путь.
Ночью снова привиделся кошмар. Люди медленно шли по дороге в едином ритме. Их тела образовывали общую массу, похожую на длинную змею, чьи голова и хвост терялись за горизонтом. Вокруг пути клубился туман. Идущие сторонились его, не решаясь приблизиться даже к обочине. Внезапно строй разрушился. Парень, похожий на деревенского дурачка, катился на стуле с колесами. Во сне я знала название этого сооруженияинвалидная коляска. Он пытался пробиться вперед потока, расталкивая людей, что-то мычал на своем птичьем языке и размахивал руками. Один из мужчин резко развернулся после толчка коляски и ударил парня. Тот схватил лежащего на коленях мертвого котенка и бросил в обидчика. Мужчина вытряхнул дурачка из сиденья и кинул на обочину. Строй сомкнулся, люди обходили перевернутую коляску. Потом ее подобрала семейная пара, усадила туда своих сыновей-близнецов и так покатила дальше. Инвалид полз по обочине и плакал. Из тумана дернулся отросток и накрыл его.
Я проснулась, рубашка оказалась липкой от пота. «Куда шли эти люди? От кого они убегали? А куда убегаю я?» Весь день прошел в подавленном состоянии, племянница робко молчала. Лишь к концу следующего дня Косточка осмелела:
Тетя, мы скоро приедем?
Я же попросила тебя называть меня «мадам». Ясно?
Девочка испуганно кивнула.
«Все равно, в ее жилах течет наша кровь», еще раз напомнила я себе.
Мадам, мы скоро приедем?
Считай, что мы путешествуем, Косточка.
Не принимать кровусловие не только для меня, но и для принимающей стороны. Сальвос де Труенсмелый мужчина, но и он не сможет противостоять псам Господним. Они слетались на запах. Один раз я уже нарушила уговор. Это произошло через год после оглашения приговора. Стояло позднее лето, я остановилась на ночлег около дороги. Не спалось, я решила прогуляться в кусты. Как потом оказалось, за ними скрывался крутой склон. В полной темноте я сорвалась с обрыва и скатилась вниз по каменистой насыпи. Как всегда, отделалась лишь разорванной одеждой, на теле не осталось даже синяка. Впрочем, в свое время и пытки тоже не доставили неудобств. Вот тогда я и решила рискнутьпроверить свою неуязвимость к болезням. Ведь что я теряю?
Лепрозорий никто не охранял, желающих подцепить проказу не находилось. Единственной связью с окружающим миром была повозка с едой, ее доставлял старый инвалид. Существовало солдатское братство, не позволявшее бросать попавших в беду товарищей. Большинство из обитателей убежища раньше служили на восточных землях, теперь же догнивали, забытые родными и близкими. В обычных домах я нежеланный гостьприговор накладывает печать на его носителя. Люди не знали, но чувствовали, что оставлять меня на ночьзанятие небезопасное. Здесь же меня не гнали прочь. В лепрозории я провела две ночи.
Псы Господни появились на рассвете второго дня. Семеро всадников на иссиня-черных лошадях. Я смотрела и чувствовала, как внутренности скручиваются в тугой узел, а ноги становятся ватными от ужаса. У седоков не было лицна их месте находилась гладкая фарфоровая поверхность. Но испугало меня не это. Мне чудилось, что я вижу проступающий на маске окровавленный рот моей сестры, темные подтеки вместо глаз, слышу, как она пытается сказать лишенным языка ртом: «Покайся» До сих пор не могу понять, как оказалась в кибитке. Лишь вспоминаю вой, который издали прокаженные, кинувшись на всадников. Они хотели умереть в бою, как подобает воинам.
Внешне я совсем не изменилась. На лицо осталась юной девушкой, но внутренне казалась дряхлой старухойпроклятье дорог вымотало меня. Все думаю, как бы сложились наши с сестрой судьбы, если бы я не открыла тому человеку дверь? Или если бы он прошел мимо?
Наши родители умерли двумя годами ранее. Мать сожгли на костре. Она была очень красивой женщиной, мы с сестрой не годились ей и в подметки. Но красотане самая уважительная причина для костра для дамы из знатного рода. Мама умела лечить. Отец до последнего надеялся, что ее оправдают, ведь она никому не сделала зла. Когда же понял, что справедливого суда не будет, то набросился на судей. Его убили на месте, а нас с сестрой не тронули.
Прошло время. В тот день ударил сильный мороз, мы завтракали в малой столовойдров не хватало, чтобы протопить парадную. Слуга сказал, что со мной, как со старшей в роду, хочет переговорить человек, знавший моих родителей. Гость прошел в зал и остановился возле стены, в руках он держал широкополую шляпу.
Помню вашу матушку, проговорил он. В молодости она была очень хорошенькой. Жаль, что после костра такое уже не скажешь.
Я попыталась вымолвить хоть слово в ответ, но спазм сжал горло мертвой хваткой.
Мило у вас, человек снисходительно осмотрел обстановку комнаты. Смотрю, обшивка у стульев еще не протерлась.
Что вам надо? холодно произнесла я.
Мненичего. Но возможно надо вам? Вы не хотите отомстить за смерть родителей? Или гордость вашего рода потрепалась со временем, как эта мебель?