Тебе лучше уйти.
Глупыш, рассмеялась Натали. Я же знаюкогда ты говоришь так, тебе хочется, чтобы я осталась, тарелки для нее не было, поэтому она невозмутимо придвинула к себе общее блюдо. Уотерстоуны, братья наши меньшие, и вы здесь, за столом? Натали широко раскрыла глаза. Странные вещи допускаются в твоем доме, Леонард. Вам же должны ставить мисочки на пол. Кормилку, поилку. И тебе, Клиффорд, большую кость, любимчик ты мой. Одна проблема. Я никак не могу вспомнить, кто из вас Клиффорд, а кто Клемент. Или Кларенс, может быть.
Что за спектакль, Натали?
Никакой игры. Я предельно искренна. Тебя когда-нибудь закидывали камнями в Индии, Леонард?
Довольно глупостей, Натали.
Почему ты не расскажешь мне? Разве ты меня не любишь? Ответь, сделай для меня приятное, как я делаю для тебя.
Леонард угрюмо молчал.
Натали отрезала ломтик от большого куска мяса.
Ой, как опасно, как неосторожно В семье, где столь непростые отношения, как в нашей, подавать на стол такие острые ножи, Натали наколола ломтик на кончик ножа и сунула в рот. Может случиться что угодно, продолжала она с набитым ртом. По ее подбородку потек сок. Например, вот это.
И она вонзила нож в кисть Леонарда, лежащую на столе, с такой силой, что нож стукнул по дереву, насквозь пронзив мягкие ткани. Леонард вскрикнул. Я дернулась. Уотерстоуны продолжали сидеть в тех же позах, как окаменели. Мария улыбалась в пространство.
Извини. Я опять забыла, что говорить с набитым ртом неприлично, извиняющимся тоном сказала Натали. Но я больше не буду, так что простим и забудем, ее лицо стало задумчивым. Меня всегда интересовало, какой химический процесс происходит между раной и солью.
Прежде чем Леонард успел освободить свою руку, она щедро посыпала разрез солью. Белые крупинки сразу окрасились кровью.
Выдернув нож и бросив его на пол, Леонард вышел за дверь, прижимая к ране салфетку. Вслед за ним столовую покинули Уотерстоуны. Осталась только Мария, в своей дезадаптированности разительно напоминающая кэрроловскую соню. Взгляд ее был тягучим и вязким, как смола.
Натали бросила в Марию солонкой и забарабанила пальцами по столу.
Чудненько, процедила она сквозь стиснутые зубы. Чудненько.
Я вдруг отчетливо узрела, как волны выталкивают дневник на камни побережья, и меня затошнило.
Видение преследовало меня на протяжении всего занятия с Колином. Я задавала вопросы и сразу забывала их, а потом не понимала ответы Колина. Колин замыкался в себе все больше, пока наконец не замолчал совсем, хмуря брови.
В чем дело, Колин? виновато спросила я.
Возьми меня за руку, он протянул свою ладошку.
В комнате было холодно, и Колин продрог, даже лежа под одеялом. Ногти его стали фиолетовыми. Я пожала его слабые пальцы, понимая, что должна их согреть, но сегодня мне было сложнее, чем обычно, заставить себя прикасаться к нему.
Ты больше мне не друг? спросил Колин.
Друг, ответила я безжизненным эхом. Я просто пытаюсь понять Что значит «превратил в дракона», Колин?
Мне стало больно от разочарованного, уязвленного выражения, возникшего на его лице.
Может хоть кто-нибудь разговаривать со мной, не задумываясь, что я такое?
Я поняла, что ранила его.
Прости меня! Мне все равно, кто ты.
Какая же ты глупая, сказал Колин. Ничему не научилась на своих сказках. А еще пыталась учить меня. Убирайся.
Я ушла.
На побережье было ветрено и холодно, от волн летели брызги. Я была одержима намереньем отыскать дневник прежде, чем его найдет Леонард. Я проклинала себя за то, что однажды взяла дневник, прочла в нем историю чужой смерти и этим обрекла на гибель саму себя. Снег начался и сразу повалил крупными хлопьями. Но меня и копья, летящие с небес, не заставили бы прервать мое занятие.
И я нашла его: страницы дневника усеивали весь берег, прилепившись к выстилающим его круглым камням. Листы бумаги образовывали странный концентрический узор, и, собирая их, я слышала, как стучит мое сердце. Он знает. Мой страх был хаотичным и аморфным. Меня не пугала смерть, или боль. Недовольство Леонарда само по себе вызывало у меня страх. Я собрала страницы, смяв, рассовала их по карманам пальто, и лишь затем поняла, что все это уже бесполезно. Он знает, что я знаю. Он выиграл.
Может быть, убежать? Но я не верила, что это возможно. Леонард отсек все очевидные пути, можно не сомневаться. Я буду все время возвращаться к белой скале, как Натали с ее мотоциклом. А что, если прыгнуть в море, привязав камень к шее? Я еще не достигла той степени отчаяния, чтобы пойти на это. Отказав мне в помощи, выплюнуло бы меня море так же, как до этого извергло дневник? Или чудовище Леонарда выволокло бы меня на берег?
Мы были потерянные души, запертые в игрушечном домике, и, словно маленькими куклами, Леонард мог играть нами, как хотел. Искупая свое разрушительное любопытство, Дорагли пришлось плести сеть из паутины и носить воду в дырявом ведре. Ну что ж. У нее хотя бы был шанс.
Глава 9: Леонард
В холле было сумрачно, в коридорах стоял непроглядный мрак. Когда-то я считала, что к темноте можно привыкнуть. Но нет, не получится, так же, как к голоду или боли.
Войдя в свою комнату, я увидела Леонарда. Стоя возле окна, он равнодушно смотрел на море. Мне хотелось развернуться и бежать, и я так бы и поступила, если бы верила, что это поможет. Поэтому я тихо прикрыла за собой дверь и сунула руки в карманы пальто, подготавливая себя морально. Карманы были полны мокрой бумаги.
Вот и вы, наконец, Леонард обернулся. Игры закончились, и лицо у него было ехидное, жесткое. Все это время, вследствие неравности занимаемых положений, разницы в возрасте, редкости общения и свойственной Леонарду отчужденности, я воспринимала Леонарда как человека, бесконечно отдаленного от меня. А сейчас он резко приблизился, стал понятным и жутким. На берегу неуютно. Но вам, очевидно, по нраву такая погода, если вы бродили так долго.
Когда вы узнали о том, что я нашла дневник? прямо спросила я.
Он убьет меня? Что, если он сделает это прямо сейчас?
О, в ту же секунду, как вы впервые к нему прикоснулись, усмехнулся Леонард. Я все вижу. Я мог бы пересчитать все родинки на вашем теле, если бы это занятие меня хоть сколько-то привлекало.
Я постаралась не вдумываться в услышанное.
Почему же вы не отобрали дневник до того, как я его прочла?
Мне было интересно посмотреть на вашу реакцию, маленький Шерлок, когда вы все узнаете.
Вы удовлетворены увиденным?
Нет, скучновато, Леонард рассмеялся, глядя на мое твердеющее, как бетон, лицо. Если вас это утешит, из этого дома вы в любом случае бы не вырвались. Вы были обречены, едва перешагнули порог. Нет, раньше, когда получили приглашение от Пибоди.
Я присела на кровать. Все еще держа руки в карманах, сжала пальцы в кулаки.
Хотя у вас есть повод для гордости, Анна. В отличие от клуш, ранее занимавших вашу должность, вы сгинете осведомленной, перешел Леонард на тон, равно претендующий на доверительность и пренебрежительность. Ах, все суета и телодвижения забавно. Как наблюдать усилия букашек, пытающихся выбраться из банки. Возможно, кто-то и вскарабкается по стеклянной стенке на пару сантиметров, но и только, стоило ли стараться.
И когда вы намерены избавиться от меня? мой голос звучал на удивление спокойно. Глаза щипало, но я не позволяла слезам пролиться. Плакать перед Леонардомда ни за что.
Не прямо сейчас. Видите ли, вы нравитесь Колину. Сложно найти этому объяснение, ведь в вас нет ничего примечательного, но это так. Пока вы здесь, он не цепляется за меня. А я смертельно устал от его воплей, капризов и жалоб. Как и от него самого.
Их был шесть. Шесть молодых девушек, приехавших в этот дом, не подозревая ничего дурного. Как вы можете жить, после того, что с ними сделали?
Не вижу сложностей, рассмеялся Леонард. Это они не смогли жить после того, что я с ними сделал.
Мать Натали не погибла во время родов. Вы довели ее до смерти.
Как проницательно.
А Колин? Что вы сотворили с ним?
Ох, этот обвиняющий тон. Вам бы сидеть в судейском кресле, Анна, милая праведница.
Но, начав, я не могла остановиться. У меня застучали зубыто ли от холода, веющего от Леонарда, то ли от страха. Слова вылетали один за другим, я выплевывала их, как камни.
Вы ужасный человек. Жестокий, циничный, безнравственный. Ваши цели мне неведомы, но не сомневаюсь в их порочности. С чего вы решили, что имеете право так обращаться с людьмивыбрасывать их жизни, как мусор, использовать их, как вам угодно?
Леонард обхватил мою голову ладонями, и я замолчала, вся сжимаясь от его прикосновений. Нежным, почти отеческим жестом он развернул мое лицо к себе, вынуждая посмотреть в его лишенные сострадания, насмешливые глаза, и я почувствовала, как что-то во мне увядает, как фиалки в оранжерее. Может быть, надежда. Мои пальцы инстинктивно вцепились в запястья Леонарда, как будто в намерении остановить его, попытайся он причинить мне боль. «Тщетно», мелькнуло у меня в голове, и губы Леонарда растянулись в улыбке. Он наслаждался ситуацией и не видел причин, по которым должен это скрывать.
Раз у вас закончились слова, для поддержания разговора я тоже поведаю кое-что. Когда я был моложе, я был менее прагматичен и, так сказать, не лишен романтических идеалов. В то время я понравился бы вам больше, хотя мои интересы вы бы вряд ли разделили. Итак, я был молод и сопровождал одного человека. Его имя вы, возможно, слышали, но сейчас я назову его Учитель. Учитель был вынужден скрываться, потому что ему предъявили обвинения столь ничтожные, что я считаю ниже своего достоинства перечислять их.
Но нас настигли, и тамзаметьте, Анна, в цивилизованной Европевсе случилось. Я не мог помочь ему, когда разъяренная толпа набросилась на него, и мне пришлось бежать, унося в себе его принципы, знания, догмыспасая то, что еще возможно сохранить. Но и на расстоянии я слышал вопли этих людишек, терзавших человека, чьего ногтя они не стоили даже всем скопом. Легкой смерти, считали они, ему мало. И они связали ветхого старика и подожгли. Я видел столб дыма, до меня доносился запах паленой плоти, но я не слышал ни единого крика, ни единого стона Учителя, только радостный визг черни, копошащейся вокруг него.
В тот день во мне произошел перелом. Сотня обезумевших животных против полуслепого старца Разве это не отвратительно? Разве это не трусость и подлость в их крайнем значении? Еще несколько лет назад Учитель мог любого человечишку разорвать на клочки, что многократно и проделывал, и они, вырванные из своего стада, поодиночке являющие свою истинную ничтожность, ползали перед ним и скулили, вымаливая милость, униженные так, как только человек может быть унижен. Хоть один из бьющих, рвущих, щиплющих Учителя на площади в тот день, а затем со смехом наблюдающих его смерть, решился бы сразиться с жертвой на равныходин на один против Учителя и его темных чар? Вот это был бы справедливый бой.
О каком справедливом бое может идти речь, если человек сражается против колдуна? прошептала я, глядя в сузившиеся зрачки Леонарда. Он не слышал меня, увлеченный своим монологом.
Вот так я возненавидел толпу. Сосредоточение жалких тварей, лишь вместе представляющих собой силу. Пустыня подавляет своими масштабами, но забери одну песчинкуникто не заметит. Уж что-что, а песка всегда хватает. А я ценю индивидуальность яркую, как солнце, на которое нельзя смотреть иначе, чем снизу вверх.
Но само солнце вам не по нраву, пробормотала я.
Тот, кто так велик и высок, не должен всматриваться во всю эту мелкоту под ногами. Песокэто строительный материал, и такие, как я, вольны тратить его как нам вздумается. Сравните нас, Анна, себя и меня. Что вы можете сделать. Что я могу сделать. Так кто, считаете, вы для меня? Пылинка. И я смету вас одним касанием.
Самодовольные разглагольствования Леонарда до того меня коробили, что я даже забыла про страх.
Отвратительные идеи.
Поверьте, в нашем веке вам еще не раз пришлось бы их услышать, будь у вас шанс задержаться надолго. Старец убит, но его убеждения распространяются в воздухе.
У вас мания величия, Леонард. Вы больны.
Мания величия, мышка моя, это когда представления человека о самом себе экстремально завышены по сравнению с тем, чем он является на самом деле. Я же оцениваю себя адекватно и единственно правильно. Еще немного времени, и каждому из живущих в этом мире придется признать мою власть. Как тяжело вы дышите, Анна, Леонард теперь удерживал меня за руки. И смотрите на меня с ненавистью. Зачем? Какой смысл меня ненавидеть? Вы назвали меня жестоким но это неправда. Анна, все это время я был с вами сама любезность. Я позволил вам выстраивать процесс обучения Колина как вы считаете верным, вмешиваясь лишь в крайних случаях. Я даже позволил купить эту глупую канарейку. Как вы ее назвали? Жюстина? Что за вульгарное имя, радужки Леонарда были как изо льда. Медленно тая, они покрывались матовой испарью. Я попыталась высвободить руки, но не получилосьего пальцы, хотя и производили впечатление хрупких, сжимали, как тиски. Ваш гнев должен обратиться на судьбу. Все решается еще до нашего рождениякто правитель, а кто слуга; кто тигр, а кто земляной червь. Так стоит ли винить меня за то, что мне выпало родиться тем, кто есть я, а вамлишь быть моей пешкой, средством для достижения цели? он стиснул мои пальцы сильнее, так что я почувствовала боль. Посмотрите на себя. Невзрачна, как уголек. Интеллект не выше среднего уровня. Пресная личность. Сейчас вам кажется, что земля разверзлась под вашими ногами, и вы провалились прямиком в ад. Вы кричите мысленно: за что, почему? Но вы успокоитесь, если порассуждаете, как сложилась бы ваша жизнь, не прервись она так рано. Как гувернантка вы мотались бы из дома в дом, получая гроши и упреки. Бесприютная, нищая, никому не нужнаязвучит печально, не так ли? Будь вы симпатичнее или удачливее, вы вышли бы замуж за какого-нибудь аптекаря или бакалейщика. Может быть, у вас бы даже появились дети, хотя сомневаюсь, что ваше тщедушное тело бы это осилило. Были бы вы счастливы под жерновами изматывающих обязанностей жены: служанка, повариха и нянькавсе в одном? Сомневаюсь. Вам не хватает жизнерадостности, чтобы встречать превратности судьбы с улыбкой. Заботы превратили бы вас в замкнутое, постоянно измотанное, унылое существо. Представьте себе все это, отчетливо. Вы все еще сожалеете о том, что лишены будущего?
Я молчала. Я не верила цыганкам, предсказывающим судьбу, и ему не поверила тоже, так что его слова скользнули мимо, не задев меня. Леонард это заметил, но столп его самоуверенности пошатнуть было невозможно.
Что ж. Вы производите впечатление человека, не способного успокоиться и позволить реке течь, как она течет. Я сразу обратил внимание на эту вашу чертувы постоянно раздумываете: «Что делать? Как справиться?» Леонард усилил хватку. Мое лицо окаменело от боли. Вот и сейчас вы занимаетесь тем же. Оставьте, вам не на что рассчитывать. Против меня вы ничто. И на Колина глупо надеяться. Хоть он и убежден, что способен подчинить меня, в сущности, он только глупый ребенок. Меня преследовали через три континента, приговаривали к смерти, пытались утопить, сжечь, зарезатьи мне всегда удавалось ускользнуть целым и невредимым. Что против меня может сделать восьмилетний мальчик? Конечно, я вынужден беречь ваши жизнь и здоровье, если не хочу разжигать его ярость. Но поверьте мнеесть множество способов заставить человека страдать, не нанося ему видимых повреждений. И мне не нужно колдовство, чтобы сделать так, что вы пойдете и утопитесь, не сказав никому ни слова о побудивших вас к тому причинах. Что касается Наталион отпустил мою левую руку, чтобы, потянув зубами, снять со своей руки повязку. Даже она не способна ранить меня, он показал мне кисть, в которую Натали воткнула нож. От пореза не осталось ни следа. Другой рукой Леонард продолжал калечить мои пальцы. Признайте свою беспомощность, Анна, и я оставлю вас в покое.
Должно же быть что-то, выдохнула я. Слабое место. Не бывает тех, кого невозможно победить.
Меня невозможно победить. Во всяком случае, вашими силами. Признайте свою неспособность противостоять мне.
Нет, я боялась боли, которую он уже причинял и мог причинить мне, но все внутри меня кричало «нет!» и я не могла солгать.