Что нужно сделать, чтобы помочь больному? задумчиво спросила я.
К цветам это не относилось, просто мысли вслух, но Грэм Джоб ответил:
Поставить ближе к свету и взрыхлить почву, и слова его пришлись как раз кстати.
Мне представилась комната Колина. Ни книг, ни игрушек. Вот уж точно цветок в засуху. Да его меланхолия следствие обыкновенной скуки! «Я займусь им, пообещала я себе. Непременно».
Всю ночь я провертелась на кровати, обуреваемая жаждой деятельности. Заснув под утро, вскоре я была разбужена тоскливым, злым плачем Колина, и поняла, что на сегодня занятия отменяются.
После завтрака в общей столовой, этой тягостной, смущающей процедуры, которую я проходила каждое утро, хотя предпочла бы позавтракать с миссис Пибоди на кухне, я попыталась поговорить с мистером Леонардом насчет моих планов.
К сожалению, я вынуждена отметить, что навык чтения у Колина развит недостаточно. Конечно, есть учебники, но они для него малопривлекательны. Полагаю, будь у Колина яркие, интересные книги, он уделил бы им больше внимания. Таким образом, он бы убыстрил темп чтения и заодно улучшил свое правописание, запоминая, как пишутся слова.
Взгляд Леонарда, обращенный на меня, был участливым и пустым.
Конечно-конечно, все, что считаете нужным. Составьте список необходимого и передайте Немому, быстро согласился он и отвернулся, демонстрируя, что разговор закончен. У меня возникло ощущение, что все, относящееся к процессу обучения кузена, мало его интересует.
Я взяла в своей комнате бумагу и карандаш и спустилась в кухню. Посмотрела на чистый лист, припоминая книги, которые произвели на меня сильное впечатление в детстве. Мне были нужны те из них, что соединяли в себе увлекательность и доброту, которая могла бы стать светом для тех ростков хорошего, что сейчас прозябали во мраке души Колина.
Что вы задумали, милая? спросила миссис Пибоди. От нее пахло сдобой, а руки у нее были белые от мукиона пекла пирог.
Мне нужно съездить в город и выбрать несколько книг для Колина.
Составьте список и отдайте Немому, он каждую пятницу обходит в городе лавки. Только накажите ему зайти в книжнуюсам он туда вряд ли заглядывает. И пишите разборчиво и подробнопродавцам только дай повод подсунуть то, чего у них и не просили. А Немой сам не укажет, он же мало того, что бессловесный, так еще и неграмотный.
Да, мистер Леонард объяснил мне, как поступить. Но, подумав, я поняла, что лучше отберу книги сама. Если я попрошу Немого, он же возьмет меня с собой?
Прекратив месить тесто, миссис Пибоди посмотрела на меня сквозь круглые стеклышки очков. Вид у нее был такой потрясенный, как будто я заявила, что намерена добраться до города на метле.
Ах, нет, дорогая, так не получится. Никто из нас, кроме Немого и, разумеется, мистера Леонарда, не выезжает из дома.
Почему? удивилась я. Сам факт, что связь с внешним миром осуществляется через человека, не способного с кем-либо объясниться, вызывал изумление, но об этом я промолчала. Я предупрежу мистера Леонарда. Уверена, он не станет возражать.
Даже не пытайтесь, предупредила миссис Пибоди, снова погружая пальцы в тесто. Это строгий запрет. Его не станут отменять ради вас.
«Невероятно», подумала я, чувствуя разочарование. До сих пор мне не приходила в голову мысль выехать куда-то, даже на прогулку я выходила редко, но стоило мне обнаружить, что я застряла в этом доме на неопределенный срок, как стены сразу начали давить.
Да кому вообще он нужен, этот город, заворчала миссис Пибоди. Все, что требуется, привозят, а чего еще мы там забыли? Да и куда нам ехать? Мне ведь некого повидатьу меня только дочь, да и та не в счет. У Грэма Джоба никого, да и у тебя тоже.
Я посмотрела на миссис Пибоди, пытаясь вспомнить, говорила ли ей о смерти моего отца. Вроде бы, нет.
Откуда вы знаете, что я одна? мой голос прозвучал настороженно, и миссис Пибоди это заметила.
Она раскрыла глаза шире:
Да мистер Леонард обмолвился: «Эта сиротка нам подойдет». Это ведь он показал мне ваше объявление и приказал написать вам. Я сама газет не читаю.
Я кивнула, спрашивая себя, откуда мистер Леонард мог узнать о моем положении, но следующая фраза миссис Пибоди отвлекла меня:
Я думаю, на чердаке может найтись что-нибудь подходящее для вас. Уж не знаю, что там за книги, не интересовалась, но их много, в коробках. Когда мистер Чарльз умер, многие вещи повыбрасывали, а что-то отнесли наверх, вот и лежат, никому не нужные. И из бывшей детской мисс Натали тоже. Чего все повынесли-то? С тех пор стоят комнаты запертые. Одно хорошоне убирать в них.
Спасибо, поблагодарила я, поднимаясь. Я посмотрю.
Одна бедакрыша кое-где протекает, могло дождем попортить. Куда же вы пошли, съешьте хоть яблоко, ходите ведь бледная, тощая, как призрак. Дать вам кусочек сладкого теста? Моя дочь любила его таскать.
Миссис Пибоди была милой старушкой. Хотя и пичкающей меня все время едой, но милой.
Перекладины лестницы на чердак выглядели столь ненадежно, что я едва не сдалась, ничего не начав. И тем не менее заставила себя взобраться наверх, удерживая в одной руке раскачивающуюся лампу. На чердаке было грязновато и страшновато. Вокруг теснились разные предметы, покрытые толстым слоем пыли. В самом деле, зачем те комнаты освободили и заперли? И действительно ли они сейчас пустые? И не слишком ли у меня много вопросов? Подбадривая себя, я продвигалась вперед, и только решила, что достигла душевного равновесия, как едва не выронила лампу, испугавшись движения собственного отражения в сумрачном, заросшем грязью зеркале. В моменты, как этот, я обнаруживала, что в глубине души верю в чудовищ и приведенийи вовсе этим не гордилась.
Раскрывая одну за другой коробки, я наконец нашла те, в которых лежали книгипреимущественно, детские. Но, к моему огорчению, как раз над нужными мне коробками оказалась течь в крыше, и большая часть их содержимого была испорчена. Отделяя уцелевших от безнадежно погибших, я не переставала сокрушаться над слипшимися, почерневшими от грязной воды страницами. Я любила книги, прочла тысячи томов за те пустые дождливые дни, что составляли почти всю мою жизнь. Эта коллекция была подобрана с любовью и знанием делакниги о приключениях и сказки, истории о животных и неизведанных странах. Стивенсон, Диккенс, Бернетт.
Я взяла том Шарля Перро, и он раскрылся сам, явив вложенную в него тонкую тетрадку с клеенчатой обложкой. Вытащив тетрадку, я увидела под ней гравюру, на которой Синяя Борода передавал связку ключей своей жене. «Элизабет», лаконично пояснялось на обложке тетради. Как будто бы я недавно слышала это имя Я перевернула обложку. С фотографии, приклеенной на первую страницу, на меня смотрела темноволосая женщина. Ее мягкий, но внимательный взгляд, казалось, проникал в душу до самого дна. В первую секунду я приняла ее за Натали. Потом поняла, что ошибаюсьщеки чуть круглее, губы чуть тоньше, нос чуть меньше. Да и разве могла Натали смотреть так безмятежно? Это была ее мать. Дневник, догадалась я, и мне стало стыдно. Чужие дневники запретны, даже если их авторы мертвы. Я поступила плохо, заглянув в тетрадь, пусть даже не зная, что в ней. Но раз уж начала я раскрыла тетрадь на середине, огорченно отметив, что дождевая вода постаралась и здесь. Чернила расплылись настолько, что некоторые строчки превратились в синие полосы. Но кое-что можно было разобрать. «Я начинаю его ненавидеть», прочла я и, красная до ушей, захлопнула тетрадку.
Я почти уже ушла, прижимая к себе влажную стопку книг, но вернулась. Если это дневник матери Натали, смогу я узнать из него что-нибудь про саму Натали? «Я возьму его, а читать, может, и не стану», оправдывалась я перед своей совестью, вкладывая дневник под верхнюю книгу из стопки.
Я принесла тебе книги, сказала я Колину утром.
Мне это неинтересно, проворчал он, повыше натягивая одеяло. Как всегда на следующий день после истерики, под глазами у него темнели фиолетовые пятна.
Это книги Натали, сказала я.
Она отдала их мне? оживился Колин. Удивительно, как на него действовало любое упоминание о сестре.
Ну, не совсем. Они больше ей не нужны, скажем так, не решилась соврать я. Но дальше я была храбрее: Вот эта, я положила Колину на колени книгу «Приключения на суше и на море», была ее любимой.
Она сама так сказала? усомнился Колин.
Разумеется, я Натали уже неделю в глаза не видела. Но пару раз слышала в отдалении рев ее мотоцикла.
А о чем вы еще говорили?
Расскажу, если решишь все задачки на сегодня.
Вечером, когда миссис Пибоди принесла ему ужин, Колин приказал позвать меня.
А правда, что в Африке есть люди с черной кожей? спросил он, и я возликовала: значит, за книгу он все-таки взялся.
Правда.
Странно.
Ничего странного, если разобраться. Хочешь, я расскажу тебе про Африку?
Колин кивнул и, устроившись поудобнее на подушках, великодушно указал на чайник:
Можешь налить себе чаю, раз уж ты задержишься.
Я развернула карту.
Африка находится здесь
В этот момент я была почти счастлива.
Вечером Натали перекинулась со мной парой фраз, которые, как и предшествующие им события, совершенно не годились для пересказа Колину: войдя в свою комнату, я услышала позади шорох, обернулась, увидела Уотерстоуна-младшего, шагнувшего из тени в углу, и вскрикнула от неожиданности. «Привет», сказал он, ухмыляясь в усы. «Почему вы здесь?» спросила я, но он, не переставая улыбаться, повернулся к двери чтобы запереть ее.
Мне так и не представилась возможность узнать, что он намеревался со мной сделать (не очень-то и хотелось), потому что дверь с грохотом распахнулась, ударяя Уотерстоуна по физиономии, и в комнату ввалилась Натали. При виде нее Уотерстоун суетливо попятился и принял виноватый вид, как собачка, уличенная в проступке. «Не нужно объяснить за что, да?» скучающе осведомилась Натали и ударила его локтем, с разворота. Уотерстоун-младший побелел, но не посмел даже шелохнуться. Натали замахнулась на него снова. Ее удары были короткими, быстрыми и жестокими, и наносила она их с улыбкой на губах и льдом во взгляде. Во время экзекуции Уотерстоун не издал ни звука, только морщил от боли лицо.
Ладно, хватит с тебя, решила Натали и потерла локоть. Свободен.
Уотерстоун бочком протиснулся в коридор и мгновенно испарился.
Зачем он приходил? спросила я у Натали.
Господи, откуда ты взялась такая, поразилась Натали. Как Чудовище? Еще не нанесло тебе несовместимые с жизнью раны? Что-то его вопли стали редко слышны, хотя не сказать, что мне их не хватает.
Колин начинает мне нравиться, ответила я, радуясь, что разговариваю с ней.
Натали, как частенько, выглядела растрепанной, а на щеке у нее красовалась полоса грязи. Ее тяжелые ботинки оставляли на полу моей комнаты грязные следы.
Твоя способность игнорировать все, что портит кадр, начинает вызывать у меня восхищение, заявила Натали, прежде чем оставить меня в одиночестве.
Я долго не могла уснуть ночью. Свернувшись под одеялом, я думала о Натали, о Колине, о дневнике, спрятанном под матрасом. Кого начинала ненавидеть мать Натали? По некоторым фразам Колина я догадалась, что он никогда не видел свою сестру. Почему Натали так скверно к нему относится, причем, похоже, с самого его рождения? Как так получилось, что на четырех человек, работающих в этом доме, не приходится ни одного друга или родственника? Какой смысл в запрете выезжать в город? Что за странный дом, и порой мне было так одиноко в нем, что я едва удерживалась от слез.
А потом мне приснилось, что под дверь в мою комнату лезет желтый дым. Он был плотный и едкий, и я начала кашлять, чувствуя, что задыхаюсь. С колотящимся сердцем я проснулась и села на постели. Среди темноты и тишины я почти решилась на моральное падениезажечь свечу и прочитать дневник в ее дрожащем свете. Отчего-то я была уверена, что дневник может ответить на все мои вопросы, раскрыть все тайны этого домавпрочем, я сомневалась, что хочу их знать.
В ту ночь я просыпалась еще раз и обнаружила себя стоящей возле двери. Холод дверной ручки под пальцами разбудил меня.
Глава 5: Тихая вода
Дни уходили, на улице холодало, и я привыкла к затаенной враждебности дома Леонарда, перестала опасаться, что неведомое страшное что-то вцепится в мою ногу, когда я иду по темному коридору.
Я притерпелась к смущавшим меня ранее Уотерстоунам и Марии, начав воспринимать их как элемент декора, хотя вряд ли смогу когда-нибудь сказать то же самое про Биста. Леонард все еще вызывал у меня робость, но заискивающее почтение, позорно проступающее в моих интонациях при обращении к нему, исчезло, когда я узнала его лучше. Он был человеком, вечно занятым своими делами. Иногда я задавалась вопросом, на что он тратит все эти часы в своем кабинете. Может быть, изобретает что-то? В такой вариант отчего-то не верилось, а другой я придумать не могла. Отношение Леонарда к Колину было смесью тревоги и безразличия. Он сразу прибегал, если Колин начинал кричать, но это была единственная причина, по которой он навещал кузена. В процесс обучения Колина он не вмешивался, его успехами не интересовался, и, таким образом, мы с Колином оказались предоставлены самим себе. Несмотря на терзания каждый раз, когда мне приходилось обращаться к Немому, вселявшему в меня смутный ужас своим серым лицом и пустым, застывающим взглядом, я внедряла свои планы касательно Колина в реальность. Вскоре в комнате Колина, в дополнение к книгам, появились шахматы, краски, карандаши и даже игрушечная железная дорога, пока еще запакованная в коробку, в сторону которой Колин все время посматривал, хотя сразу заявил, что игрушки ему не нужны.
Подай мне коробку, наконец сдался он.
Иди и возьми, ответила я машинально, только потом осознав, что сказала.
Это издевательство.
Вовсе нет, я старательно избегала оправдывающихся нот. Как только ты окрепнешь, ты сам разложишь рельсы на ковре и поиграешь. И вообще, что с твоими ногами? Ты говоришь, ты ходил, пока тебе не стало хуже. А что сейчас? Ты совсем их не чувствуешь?
Чувствую. Могу даже пошевелить пальцами. Но не могу встать с кровати.
Ты даже не пытаешься.
Если я попытаюсь, то устану и умру, категорично заявил Колин.
Кто знает. Есть только один способ проверить.
Я шутила, но Колин надул щеки, что меня скорее обрадовало, потому что вполне соответствовало его возрасту.
Ты жестокая.
Ну сам подумайзачем мальчику, что на волосок от смерти, железная дорога? Ты можешь погибнуть от переутомления, распечатывая коробку.
Мне до сих пор был страшновато говорить с ним в столь свободной манере. Одной его жалобы хватило бы, чтобы обрушить на мою голову кару небесную (или, что более вероятно, земную), и я чутко прислушивалась к изменениям его настроения, никогда не заходя слишком далеко. Но Колин, напротив, был как будто доволен тем, что я разговариваю с ним на равных, а то и немного свысока.
На самом деле, я не считаю тебя умирающим, сказала я мягче. Ты как будто бы повеселел в последнее время, и даже твои приступы удушья прекратились.
Я устраивал их сам, признался Колин. Я дышал часто-часто, пока не начинал задыхаться по-настоящему.
А почему ты перестал так делать?
Колин пожал плечами. Хотя миссис Пибоди причесывала его по утрам (за исключением тех дней, когда он приказывал ей оставить поднос с завтраком и немедленно катиться прочь), волосы Колина всегда топорщились, взъерошенные, как перья больной птички.
А зачем? Чтобы Леонард заглянул ко мне на минуту, а после мне пришлось бы лежать весь день в темноте и скучать? Уж лучше уроки.
Логично. Ты дочитал «Заповедный сад» Бернетт?
Дочитал. Ты нарочно подсунула мне книжку про мальчика, который в точности как я? Даже имена у нас одинаковые.
Согласись, удивительное совпадение.
Колин неопределенно фыркнул.
Яон замялся, веду себя так же плохо, как он?
Ну, сам по себе он был не плохой. Просто очень несчастный.
Серые глаза Колина так и вцепились в меня. В этот момент он выглядел поразительно похожим на Натали. Я в тысячный раз поразилась, как она может отвергать брата.
Я не несчастен. Однажды мне будет принадлежать весь мир. Уже принадлежит.
Я тихонько вздохнула.
Не веришь? нахмурил тонкие брови Колин. Я говорю правду. Однажды я буду управлять всем.
То умереть собирается, то управлять всем. Колин не замечал, как, заходя в своих фантазиях все дальше, противоречит сам себе.