Выше ноги от земли
Грозный, август-декабрь 1999 г.
Мы погибли, мой друг.
Я клянусь, это было прекрасно!
Сергей Калугин
Любит, не любит, плюнет, поцелует, любит, не любит
Хохоча, удираю от Лейли, стараясь уберечь пресловутый цветок и узнать-таки, любит или не любит. Мне уже целый месяц, как пятнадцать лет, позади остался десятый класс, и хочется, чтобы эти солнечные дни тянулись вечно. Отец, выбравшийся в этот раз с нами, чинит крышу на террасе и с высоты поглядывает на насзагорелый, весёлый, в выцветшей тельняшке, и начхать ему, что там про него дедовы соседи подумают. Деднена-да по-местному, ворчливо командует снизу. Мама с бабушкой пекут лепёшки к чаю, и их аромат сводит с ума не хуже взглядов Лейли. Как же так вышло, что «соседская мелочь» вдруг превратилась в темноглазую красавицу? И почему это вижу я один?..
На террасе лежит новенький плеерзапоздалый отцовский подарок на мой день рожденья, привезли его отцу друзья аж из Москвы. Неловкое извинение за то, что восстановившись в армии, отец начал мотаться по полигонам, учениям и командировкам, пропуская все семейные даты.
К подарку прилагается самопальная кассета с любимыми отцовскими песнямиКино, Алисы и Янки Дягилевой. Цоя и Кинчева я люблю, отец их под гитару часто поёт.
А вот Янку я пока не понимаюи пойму только гораздо, гораздо позже
Лейли запыхалась и отсталаи я, перемахнув низенький заборчик, плюхаюсь в траву за кустами, зажимая растрёпанный цветок в кулаке. Замираю, слушая, как перекрикиваются отец с мамой, как в притворной сердитости поминает Аллаха мой нена-да, как зовут домой Лейли. Шумит поодаль кряжистый дубмне чудится в этом шелесте чей-то голос. Над землёй, поднимаясь в самое небо, плывёт волшебный аромат маминой выпечки, и смотрит Кто-то сверхубольшой, добрый, всесильный, тёплый, как солнечный свет
Отец вернулся в часть через неделю, а вот мы с мамой, как это обычно бывало, остались у её родителей на всё жаркое, бесконечное лето. Отец звонил раз в неделюи каждый раз клятвенно обещал приехать забрать нас в конце августа, пока дед, наконец, не заявил оскорблённо, что сам нас в лучшем виде до границы доставит и вообще нечего моему отцу глаза местным мозолить.
То, что за оскорблённым видом пряталась тревога, я тогда ещё не понял.
Да я вообще ничего не замечал, даже того, что местная родня упорно зовёт меня не Огарёвым, а Ассановым, по матери Осёл влюблённый, одна штука, чего хотите.
В августе отец звонить пересталсорвался в очередную командировку. Вот такой себе подарочек на День ВДВ
А двадцать пятого августа вместо него до мамы дозвонились из части, и за чередой сдержанных неловких слов пряталось чёрное, страшное и непоправимое.
Отец больше не позвонит. Не приедет. Не
Капитан ВДВ Олег Николаевич Огарёв погиб в Дагестане.
Я в тот день играл с местными в футбола он вёл бой. Мы смеялисьа он умирал. Это было ужасно, отвратительно несправедливовот так узнать об этом неделю спустя!.. Но ничего изменить мы уже не могли.
Тот, сверху, видимо, тоже. Или не захотел. Иликто знает! просто отвернулся от нас От всего города.
Семья Лейли уехала из Грозного через две недели.
Дед, мой упрямый нена-да, медлил до последнего. До тех пор, пока не стало известно, что границы Чечни блокированы российской армией. Нашей армией.
Двадцать третьего Двадцать третьего сентября мы должны были уже быть в Шали, у двоюродной тётки, нокак там пела Янка?
«Только сказочка ая
И конец у ней неправильный:
Змей-Горыныч всех убил и съел»
Маму я похоронил двадцать пятого, ровно через месяц после звонка из части. Шальной осколок, слепая случайность, ангел-хранитель отвлёкся, моргнул неудачно
Двадцать шестого бомбили где-то совсем рядом. Я сутки отсиживался в подвале, а когда вылезне узнал родную улицу.
Не знал, что от многоэтажки за день может остаться один бетонный скелет.
Войска вошли на территорию Чечни тридцатого. Российские войска. Наши. А ячей?..
В октябре я ушёл под землюда так там и остался, находил сухие углы, лазил по коллекторам, подвалам Там бомбы не достанут. И людиили те, кто ими раньше прикидывался. Жил рядом. Улыбался деду и плевал отцу в спину.
А может, и не плевал, может, как и я, верил в мир. Худой мир, чьё время истекло.
Не осталось ни тех, ни других.
Наш район опустел. Вымер.
Я бродил по брошенным квартирам, собирая всякое барахло, продавал его потом на рынке в другом районе, выменивая на еду ивот глупость! батарейки, которые ценились на вес золота. Но мне казалось, если кассетник перестанет игратьсловно отец второй раз умрёт.
Порвётся последняя ниточка.
Конечно, были и те, кто предпочитал просто врезать и отобрать всё, что было кроме плеера. За плеер я готов был глотку перегрызть.
Не только фигурально
А потом я у Бека, такого же рыночного барахольщика, выменял на полбуханки хлеба хороший гвоздодёр. Там, под землёй, он был нужен едва ли не чаще ножа, да и на землесразу отстали. Даже те, кто про моего отца раньше осмеливался что-то гавкать.
Голодал ли я? До ноябряпожалуй, что и нет. То, что я ел, человеческой едой назвать было сложно, но сдохнуть от голода мне не грозило.
А вот в ноябре Даже крысы все куда-то подевалисьтревожный знак.
Здесь воняет, и преужасно, но мне уже всё равно. В этом углу почти сухо и почти тепло. Если не думать, что выход наглухо завален после недавней бомбёжки, можно даже считать, что мне повезло. Но это «повезло» глупость.
Бессмысленная глупость.
Уже который день я даже не встаю. Не ел ядурную бесконечность, здесь не понять смены дней. Пока были силы доползти до лужи, пил из неё, но потом сил не осталось и на это. Всё, что я могмогу сейчасэто лежать и наощупь менять батарейки.
В ушах надрывается Янка, жёстко, мрачнои теперь я её понимаю. Потому что у меня тоже нет никаких шансов не то что до конца этой сумасшедшей войны дотянутьно и до конца месяца.
А может, даже до завтра.
В этой вечности наедине с плеером та же глупость, что и в слове «повезло». Я знаю, что Янка ещё будет петькогда я её уже не услышу.
Жизнь отслаивается от меня, как ненужная шелуха, как старая змеиная кожа, и даже боль отступает. Я плаваю в безвременье, изредка возвращаясь в мир звуков, в мир, где поёт Янка и рвано стучится пульс. Зрение уже пропалооно и не нужно в темноте, а запахи задавила вонь к которой я давно принюхался.
В какой-то момент, словно сквозь сон, я вдруг почувствовал, как рвутся мои связи с этим миром, где было столько боли. Я стал лёгким-лёгкими кажется, здесь меня удерживает только Янка в наушниках.
Я умер? Нет, ведь я ещё слышу песни.
А потом плеер всё же разрядился, и в наступившей тишинея ещё не слышал грохота близкой бомбёжки, а тела уже не чувствовал, мне вдруг окончательно стало ясно, что здесь, в этом дрянном мире, меня уже не держит ничто.
И можно наконец-то выдохнуть и уйти.
Только уходить такглупо! Сын офицера, сын десантника-героя, подохший от голода в канализации?!
Если бы кто-нибудь только мог поменять мою судьбу!.. Если бы если бы
Грохот, который я не услышал. Потолок дал трещину, и на меня посыпалась земля. Через несколько взрывов от него отлетел здоровенный кусок. Вспышкабесконечно-долгая, вне всякого времени. Отчаянный крик в окружающем безмолвии.
Господи, Ты слышишь?! Ты же есть, я знаю!
Может, Ты всё-таки не отвернулся от нас? От этого города От меня.
Я немногого прошу.
Чего Тебе стоитне жизнь, так хоть смертьдостойную дай! Не крысиную Человеческую.
Пожалуйста
Не отворачивайся!
А дальше была темнота. И надрывная песня Янки.
Выше ноги от земли, выше ноги от земли
***
Имя?
Да ведь в паспорте есть!
Читать я и без тебя умею. Имя!
Руслан Огарёв. Руслан Олегович Огарёв.
Возраст?
Молчание, потом ответ с неуловимой, непонятной ноткой издёвки:
Пятнадцать.
И какого ж рожна ты шатался рядом с позицией нашего взвода?!
Мальчишка, невозмутимо устроившийся у разведённого в помещении костра, поправил замотанные изолентой наушники на шее, из которых непрерывно доносилась какая-то музыка, отставил одну руку в сторону, откинулся и усмехнулся:
Шёл.
Почему за бойцами?
Потому что не видел я их. А там, кивок в темноту загороженного окна, есть залаз. Я под землю возвращался.
Зачем?
Я в одном коллекторе живу, в углу, снова странная усмешка. Там сухо.
Лейтенант Рубцов закатил глаза. С этим мальчишкой, похоже, можно битый час разговариватьи ничего не добиться, кроме этой вот усмешки. Шёл к залазу. Живёт он под землёй, видите ли. А то, что тут войска стоят давноон почему-то не знает, будто с Луны свалился.
Выпороть бы!.. Да рука не поднимается.
Вот бы старлей заглянул, может, ему удастся разговорить этого это бледное как смерть недоразумение?
А то даже глядеть на мальца жалкосидит скелет в штопанной-перештопанной водолазке, брюки держатся только благодаря ремню, ботинки через пару шагов каши запросята за стеной метёт снег. До Нового Года три дня всего осталось.
Старший лейтенант Николаев появился через полчаса. Выслушал доклад, поглядел на парня жалостливо и спросил вдруг дрогнувшим голосом:
А Олег Огарёв, ну, который в Дагестане былне батя тебе часом?
Отец, просто согласился пацан, и отчего-то Николаев сразу ему поверил. Словно глазами мальчишки сам Огарёв и глянул, прям как тогда, в горах
А пацан всё вглядывался в лицо Николаева, словно спрашивая: «Почему я здесьи сейчас?». Старлей отчего-то не выдержал этого взгляда, отвёл глаза:
Я ему там жизнь задолжал. И отплатить не сумел
Мальчик вздрогнул, словно что-то только сейчас понял, и не по возрасту понимающе кивнул.
Вот оно чтопрошептал он, на секунду прикрывая глаза. И усмехнулся, выпрямившись.
Руслан тебе помощь нужна? Из города выбраться? сыну своего спасителя Николаев готов был сделать всё, что в его силах было.
О подозрениях Рубцова («Да ты чего, Рубик, в чём этого тощего, как смерть, пацана подозревать?!») забыто, даже самим Рубцовым. Было что-то в голосе пацана такоечто верилось.
Этим пацаном был я.
И удержаться, ничего не рассказать Николаеву было трудно. Но нельзяи всё тут.
Поэтому я покачал головойне нужна помощь. Я в городе останусь.
Теперь и выбора-то у меня нет.
Ну, смотри, здесь будет жарко. А родственники-то твои где?
Нена-да Деда с роднёй я потерял, когда они из города пытались уехать, мать умерла, невеста с семьёй в Ставрополе.
В пятнадцать лет невеста?! Ну и нравы тутфыркнул старлей. А ей сколько же?
Тринадцать, я пожал плечами и заставил себя добавить, будто ничего и не было: Вырастет. Я подожду.
В собственные слова я больше не верил. А Николаевверил. Интересное ощущение.
Он забрал меня во временный штаб роты, накормилмельком подивившись отсутствию аппетита, повспоминал отца моего Хотел что-то сказать про тот его последний бойно помедлил и вместо этого снова предложил из города помочь выбраться.
И снова отказ. Никуда не пойду, а бои под землёй, мол, пересижу.
Глупость? Да.
Веришь, Николаев? Тоже да.
А янет.
А утром проснулисьглядь, а меня-то и нету. То ли привиделся, то ли ушмыгнул незаметно. Искать некогдаприказ двигаться.
Прости, старлей.
Штурмовая группа пошла, следом ещё. Бодренько. Боевики лупят-огрызаются, но близко не подходятвидят, что стоит им показаться, будет им хана.
Два квартала прошликак по маслу. Николаев хмурится: даже подозрительно.
Третий квартали всё по-прежнему, только вторая группа поотстала.
На четвёртом бойцы расслабились немного, думали, проскочат так же легко
Сначала ещё ничего было, гранатомётчик, Гриха, грамотно обработал все подозрительные места. Но вот стоило сунуться вглубь кварталапревратились улицы в отрезок геенны огненной не земле. «Чехов» кругомтьма, со всех сторон, как волков обложили. Только вот не красные флажки, а мины по бокам падают.
«Вот вам и Новый Год послезавтра. Успеет наступить хоть?» с тоской подумал Николаев, знаком веля своей штурмовой группе закрепиться во дворах. Без подкрепления двигаться вперёд бессмысленно, личный состав на глазах тает.
Вызвал по рации полковника, доложил. У того голос усталый, помертвевший:
Подожди, говорит, триста пятый. Коробочку пришлю, подмогу.
Старлей заверил, что подождёт, сплюнул на землю. Не дождутся они, коли чуда какого не случится Боевики просто числом задавяткак только на штурм поднимутся. Это пока не решаются, ждут, боеприпасы тратить заставляют, а как патроны будут заканчиватьсявот тогда и пойдут они, «акбар» свой крича
Но бойцов Николаев приободрил, передал слова полкана, велел стрелять пореже, экономить патроны.
Как он и предсказывал, «чехи» на штурм пошли аккурат через час. «Коробочки» БМДвсё не было. Видать, плотно боевики группу отрезали, не пробиться.
Зачастили пулемёты И не высунешьсянеподалёку залёг снайпер, один из бойцов уже поплатился.
Гриха, машу-вашу, сними его нахрен! Проверь, вроде на соседнем доме он!
Гриха проверилкрыша дома сложился, как картонная. Туча пыли вместо стаявшего снега.
Вот и нету снайпера, можно вздохнуть свободнее.
Сколько там этих вздохов группе отмеряно?..
И тутгром гремит, земля трясётсядесант в БМД несётся. На броне сидят, палят из всех стволов. Неужто жизнь на лад пошла?!
Пару метров не доехали, замешкалисьи влетел заряд точно в башню.
Бойцы с брони посыпались спелыми ягодами, кто успелдобежал до группы Николаева, на ходу раненых-«трёхсотых» подбирая
Была «бэха» вот и нету «бэхи».
Хорошо ещё, люди свежие, да патроны прихватили с собой. Жить ещё группе Николаеваровно столько времени, сколько патронов этих осталось.
Рассердившись на бесцеремонный прорыв, боевики запалили пуще прежнего. Гарин, сержант-контрактник с БМД, что-то своим пацанам рыкнул, они подменили уставших николаевских бойцов, отбросили боевиков.
Пока время есть, кто-то костёр развёл, сухпаи готовита что, война-войной, а на голодный желудок помирать не хочется!
Свободные бойцы кругом сгрудились, сглатываютголодные.
Первый, первый, я триста пятый, доложил по рации Николаев. Коробочка дошла, коробочка дошла, да «чехи» её подбили нах Парни, кто остался, с нами.
Держитесь, пацаны. Прорвёмся мы к вам. Прорвёмся.
Осталось только дожить до этого светлого часа.
Время идёт. Огрызаются солдаты и боевики огнём друг на друга, проверяют на прочность. Хрупкое равновесие, перерыв, возможность вздохнуть.
Выпить бы, да на трезвую голову воевать лучше будет.
А вода во фляге кончается, пришлось снег топить.
Зато тушняк вкусный.
А боевики тем временем передохнули, новой волной на штурм попёрли, Николаев сам уже в ногу словил. Слабо, осколок на излёте заделно теперь уж не побегаешь.
Вот и хана нам. Уже не выйдем, выдохнул старлей, когда очередным взрывом разворотило землю метрах в пяти. Воронка получилась знатнаятам неглубоко трубы какие-то проходили, канализационные, наверное.
Вызвал полкан, спросил, как обстоят дела. Получил матерный ответ, заверил, что постарается прислать ребят, и посоветовал, как появится возможность, уходить.
Николаев пообещал прилететь на ангельских крылышкахкак только «чехи» тут окончательно всех перестреляют. Снова приободрил ребят и с тоской подумал, что Иринка его уже не дождётся. И сын, что со дня на день родиться должен по срокам, никогда отца не увидит.
Давно надо было им с Иринкой имя ему выбрать, да кто ж знал.
Загнали боевики всех бойцова осталось их десять человек со старлеем Николаевым и Гаринымво двор одного из домов, соседние позанимали. «Чехи» палят, бойцы огрызаются короткими очередямичто ещё остаётся? Обложили их черти чеченские плотно, видать, так и полечь им предстоит здесь, среди осколков, грязного снега и воронок от взрывов.
Вылезший из-под земли я был, верно, похож на призрака. Бледныйсколько уж под землёй провёли тощий, одни глазищи, поди, сверкают. А ещё мокрый и в грязи по уши. Воззрился на меня Николаев, как на видение с того света. Уж меня-то точно здесь ждать никто не ждал.