Значения это не имело. Их появления во снах у Меган не сулило ничего доброго.
Она застонала и пошевелилась. Николас взглянул на часы: до будильника осталось тринадцать минут, но в этот раз она ведь спала дольше.
Стон перешел в плач, и Николас принялся незамедлительно будить Меган. Вышло это не сразу, но, открыв глаза, она тут же расплакалась. Ему было непривычно видеть ее такой, оттого больнее вдвойне.
Это было жутко, сказала она, неописуемо жутко.
Все потом, Николас обнял ее и прижал к себе, не думай сейчас об этом. Все хорошо, ты дома, а я рядом с тобой. Все позади.
Как вылечится от сна? спросила Меган, немного успокоившись. Я не хочу больше спать. Но я не смогу не спать вечность.
Этого он от тебя и добивается. Не сдавайся. Борись.
Для чего? она подняла глаза на Николаса. И что значитне сдаваться и бороться? Продолжать спать урывками по тридцать-сорок минут, а ты при этом будешь меня сторожить? А когда будешь спать ты? И откуда такая уверенность, что потом станет легче? Мы не можем всю жизнь ждать это мифическое «потом», жить ведь хочется сейчас!
Меган, прошу, успокойся, он обнял ее еще крепче, ты прекрасно понимаешь, что истерика ни к чему хорошему не приведет. Ты мудрый человек, и сейчас ты возьмешь себя в руки, подумаешь о хорошем и расслабишься. Ты знаешь, что должна спать. Я понимаю, что тяжело и обидно принимать его условия, но на данном этапе у нас нет выбора. Ни у тебя, понимаешь, а у нас. Ты не одна. И это главное.
Мыэто главное.
Самое главное, он положил руку на «неспокойный» живот. Все было по-семейному правильно, по-семейному красиво.
Семья, шепнула Меган и прикрыла глаза.
Обнявшись, они пролежали почти все время, что было отведено на очередную фазу сна. За несколько минут до очередного будильника Николас заметил, что Меган уснула, и он снова отключил ближайшие сигналы.
Ее голова лежала на его груди, между ног все еще была зажата подушка. Кот перелег на освободившееся кресло. Плечо Николаса затекло, но он не хотел шевелиться, чтобы не потревожить сон Меган. Он не мог увидеть, как неестественным способом сжимаются ее глаза и губы, но почувствовал, как мелкой дрожью содрогается ее тело, прикрытое тонким одеялом.
Слабый стон с трудом прорезался сквозь зажатые губы. Николас отбросил одеяло, чтобы снова будить Меган, когда заметил пятнышки крови на майке.
Меган! громко крикнул он и слишком резко дернул из-под нее свое затекшее плечо. Он подскочила, издав пронзительный долгий крик, продлившийся не менее двух секунд. Затем она ухватилась руками за свой живот и громко зарыдала.
Больно! Жжет! кричала она.
Николас помог поднять ей майку и увидел на растянутой коже живота в промежутке между выпяченным пупком и резинкой трусиков вырезанную линию, тонкий разрез, из которого сочилась кровь.
О Боже, Ник, рыдала Меган, как же больно!
Я сейчас обработаю, не волнуйся, ответил Ник, хотя понимал, что волноваться она будет. И еще как! Его самого трясло так, словно он держался одной рукой за оголенный провод под напряжением.
Наспех оценив опасность пореза, Николас поспешил на кухню за аптечкой. Боковым зрением он заметил время, которое показывал дисплей на микроволновой печи: 03:04. «Совершенно бесполезная информация», успел подумать он.
Порез не глубокий, успокаивал он Меган, протирая раны, повреждена только кожа. Я уверен, что ребенку ничего не угрожает. Не нервничай.
Ты сам понимаешь, что просишь о невозможном? взмолилась Меган.
Прекрасно понимаю, Мег, но я же должен был попытаться, он насилу улыбнулся.
Лоб блестел от пота, руки, казалось, дрожали. Наклеивая пластырь Ник подумал о том, что растущий живот не будет давать порезу быстро срастаться. И наверняка останется шрам. К тому же, что Меган скажет на осмотре в больнице? Столько вопросов, на которые нет ответов, нет рациональных объяснений. Ох уже эта нормальность Вынуждает выдумывать «правильную» ложь и отрекаться от «неправильной» правды.
За что нам все это? тихим голосом спросила Меган, когда Николас закончил заклеивать рану.
Можно я буду честным? ответил тот. Не буду больше говорить о том, что все этоиспытание, или временные трудности, или наказание за некий кармический долг. Чушь это все. Это гребаный демон, который выбрал тебя, выбрал нас не потому, что мы в чем-то провинились в этом мире, а потому, что он буквально является исчадием ада, по непонятным для нас причинам избравший тебя в качестве своего места обитания. В качестве объекта, из которого можно высасывать жизнь. В том нет никакой твоей вины. Когда кто-то идет вечером по неосвещенному переулку, и его подрезают с целью обокрасть, тот человек не виноват. Он просто шел в темноте. Нет его вины в том, что именно в том месте ему было необходимо пройти.
Остановись, попросила Меган, прости, но хватит. Не говори, прошу. Давай помолчим. Очень болит голова и бешено колотится сердце. Я скажу только одно: если я найду способ, как убить эту мразь, отравляющую нашу жизнь, то я с радостью сделаю это.
Один вопрос, всего один, можно?
Она кивнула.
Это те письма, да?
Она снова кивнула.
Они лежали в постели несколько минут в полной тишине. В комнате горел свет, что явно не устраивало мистера Блонда, который был вынужден провести остаток ночи на диване в гостиной.
Меган знала, что там, во сне, в ее особом, странном измерении М ее ждет он. Не знала, в чьем облике на этот раз, но знала, что он ждет. Она это чувствовала. Но выброс адреналина был настолько мощным, что ни ей, ни Николасу, который все это время с нежностью гладил ее волосы, спать не хотелось.
К черту все, наконец сказала она, именно к нему. Пусть бугимен отправляется к черту. Надоел страх. Ник, она улыбнулась, пригласи меня на кофе.
Что? Сейчас? удивился Николас.
Да, сейчас. Свари нам кофе, пожалуйста. Такой, какой мы пили в нашу первую встречу. Помнишь?
Латте, ответил он, с молочной пенкой.
Да. Я думаю, получится романтично: мы будем пить кофе у окна, встречая рассвет. А потом заснем. И, как знать, может проснемся в нашем кафе, за нашим столиком.
Было бы неплохо. Но что, если
Нет, перебила она его. Нет смысла бояться. Ты прав. Я не виновата, что должна пройти по темному переулку. Мне очень страшно. Обосраться, как страшно
Они рассмеялись. Очень громко рассмеялись. Николас не слышал раньше, чтобы Меган так ругалась, он не знал, что внутри у нее припрятана особая ее сторона, которая согласна намеренно ходить по темному переулку, зажав в одной руке едва заметный перочинный нож, а в другойогромный топор.
но я все равно живу, продолжила она. Буду учиться выживать в страхе, попутно изучая его и выискивая способы избавиться от него. Выбора у меня нет. Ты верно говоришь. А теперь сделай нам кофе, она поцеловала его в небритую щеку, а я посещу туалетизлюбленную комнату таких колобков, как я.
Они пили кофе, ели печенье, Николас достал из морозильной камеры фисташковое мороженое. Они выглядели расслабленными, хотя ни один не расслабился по-настоящему. Да и как тут расслабишься, когда под пластырем на животе у Меган сочится кровь?
Мы самая странная пара, стараясь не думать о боли, улыбнулась Меган, мы даже страннее тех, кто знакомится в интернете.
Зато и самая необычная пара, улыбнулся Николас. Может, кому-то и снилась его «судьба», но уж точно не так, как это приснилось нам.
Ты думал о том, как бы мы сейчас жили, если бы не наши сны?
А зачем? Ты же сама знаешь, что это пустая трата времени и своих внутренних ресурсов. Ну, допустим, мы бы стали это обдумывать. И что? Сожалеть мне не о чем, а если бы и было какой прок? Все произошло так, как произошло. И произошло, я хочу сказать, весьма неплохо. А этот демон Ты сама говоришь, что он давно уже там. Просто именно сейчас он решил активизироваться. Я очень сожалею, если это мое появление спровоцировало это, но я уверен, что рано или поздно он бы проявил себя.
Ты не в чем не виноват, и ты это знаешь. А вместе мы это переживем, верно?
Верно.
Эпизод второй. Движущиеся картинки
Уже светало. На полу вокруг дивана в гостиной, с которой давно ушел кот, продолжив поиски спокойного места для ночного сна, стояли пустые ведерки из-под мороженого, грязные чашки из-под кофе, были разбросаны пустые пакеты от печенья, а на самом диване спали двое: онсидя, откинув голову назад, оналежа, поджав свои ноги, а на его положив свою голову.
Они спали.
Было темно, а воздух имел соленый привкус. Именно привкус, а не запах. Слабое свечение исходило от нескольких свечей, что висели на стенах, а их пламя играло красными переливами. Здесь было холодно и сыро, но странное тепло исходило от того, что находилось ниже свечей.
Меган присела, чтобы рассмотреть лучше, но уже знала, что увидит там: скрученные обнаженные тела девушек, прикованные цепями к стенам, на которых было множество засохших пятен крови. Не просто пятен, а высохших потоков крови.
Кто-то стонал, кто-то был без сознания, а от некоторых тел тепло уже не исходилоони были высушеныобескровлены.
Меган знала, что Елизавета Батори, она же графиня Эржебет, предпочитала именно кровь девственниц. «Мерзкая сука», пришло мысленное послание от ее собственной «темной стороны Луны». Меган понимала, что этих девушек уже не спасти, они мертвы вот уже половину тысячелетия, причем смерть их была ужасной и мучительной. Она знала, что перед ней лишь проекции тех, чей прах истлел задолго до ее рождения, но, глядя на их мучения, ей хотелось им помочь, освободить, не дать стать жертвой кровавой графини. Она надеялась, что все девушки, заточенные в этом подвале или, скорее, подземелье графского замка, учитывая время и место, когда и где они жилиэто лишь бездушные куклы, «движущиеся картинки», которые бугимен представляет ей в качестве декораций, она надеялась, что души несчастных упокоены и пребывает в ином, лучшем мире, а не играют «на разогреве» у демона в ее личных кошмарах, надеялась, что с кровью этих девушек графиня и демон, владевший ею, не поглотили их душу.
Где-то скрипнули ржавые петли тяжелых дверей, и Меган поняла, что ей впору волноваться не о давно умерших, а о себе, о живой. Жаль, что отправляясь в свое странное царство снов, нельзя обвязаться веревкой, как это делают дайверы или те, кто погружается в глубокие колодцы или расщелины, и, почуяв опасность или отыскав искомое, просто дернуть за веревку, чтобы тебя вытащили те, кто находится наверху. Но «наверху» сейчас находился Николас, который скорее всего тоже спал.
«Ничего, подумала Меган, рано или поздно завибрирует браслет. Но лучше бы рано»
Послышались шаги. Меган прижалась к стене, куда не попадал свет от свечей, вот только переживала, что ее выпирающий живот может выдать ее нахождение здесь.
Они говорили между собой. Было два голоса: мужской и женский, и по простой манере общения между собой Меган догадалась, что скорее всего это была прислуга. Наречие было непонятным для нее, но она припоминала, что Батори была графиней то ли в Венгрии, то ли в Польше. Меган намеренно избегала изучения подобных личностей: она знала, что таковые были в истории, но никогда не занималась самообразованием в этом направлении. Да и ей было плевать, на каком языке шел разговор, ее беспокоило, сколько времени еще пройдет, прежде чем ее разбудит сигнал будильника. Или ее убьют.
Она снова почувствовала тепло где-то совсем рядом. Понимая, что тело человека не может быть такой температуры, чтобы буквально излучать жар, она решила, что это тепло символизирует жизнь, которую Эржебет и «выпивала» из несчастных девушек. Меган посмотрела влево и разглядела девчонку лет четырнадцати: светлые растрепанные волосы, едва заметные реснички и брови, запачканная кожа, которая несомненно была очень бледной. Чем больше Меган смотрела на нее, тем больше могла ее разглядеть, словно на девушку кто-то направил луч фонарика. Зеленые глаза, наполненные страхом, жадно впивались взглядом в ровные, такие взрослые черты лица Меган. Засохшие потрескавшиеся губы дрожали и бесшумно шептали то ли молитву Богу, то ли мольбу о помощи у этой странной женщины. Меган приложила указательный палец к своим губам, показывая той, что сама боится и просит не издавать звуков, потом она опустила палец ниже и показала на свой живот. Язык страха и язык смерти не требуют перевода, на всех языках мира они звучат одинаково.
Шаги все приближались, но шли эти двое слишком медленно. Меган догадалась что они выбирали «ужин» для своей госпожи, останавливаясь около каждой пленницы и, судя по всему, расценивая ее шансы прожить еще несколько дней. Некоторые девушки стонали от боли, так как им уже были нанесены увечья, некоторые были обескровлены, но не полностью: жизнь еще теплилась в их слабых обнаженных телах, согревая холодный камень, на котором они бессильно лежали, свернувшись клубком.
Пара крепких рук подхватила девчушку, что сидела возле Меган. Та болезненно застонала, но была слишком слаба для оказания сопротивления или даже простого крика. Мужчина, что удерживал ее подмышками, что-то грубо говорил ей, а дородная женщина в грязном платье лапала худое, не до конца сформированное тело подростка своими грязными ручищами. Безжизненный, обреченный взгляд в последний раз посмотрел на фигуру в темноте, одетую в странную одежду. Все уже не имело никакого значения.
Когда ее увели, Меган, услышав, как снова скрипнули ржавые петли и опустился массивный засов, вышла из тени и прошла по коридору, по которому только что повели на смерть юную девочку. Ребенка.
У стен сидели такие же девочки и девушки: юные, напуганные, обессилившие. Некоторые были заперты в подвесных клетках и больше напоминали мертвых, чем живых. Но все же они еще были живы. У некоторых были сломаны пальцы, у кого-то даже руки или ноги, на телах других были порезы: глубокие и не очень, рваные и ровные. Синяки были практически у всех, кроме тех, кто попал сюда, видимо, совсем недавно и еще не был представлен перед госпожой.
Одна девушка, заметив Меганстранную незнакомку, которая так странно выглядела, протянула к ней свои худые руки, что-то бессвязно мыча. На ее щеке «красовалась» огромная рваная рана, голая шея и обнаженная грудь были перепачканы высохшей кровью, а когда девушка приоткрыла рот, чтобы что-то сказать, Меган увидела, что вместо языка во рту шевелится лишь короткий его кусок. «она могла поцеловать девицу, да так сильно, что порой откусывала ее плоть и с жадностью поглощала» вспомнилось Меган.
Она не могла удержаться. Возможно, в ней взыграла человечность, возможно, гормоны, пробуждающие тот самый прославленный материнский инстинкт, но Меган протянула свою руку в ответ девушке. Когда она коснулась руки, от которой, как она была уверена, так явно исходило тепло, то ощутила холод и смерть, словно коснулась трупа.
Но ведь ты и есть труп, с сочувствием сказала Меган девушке. Та непонимающе уставилась на нее. Из приоткрытого рта и дыры в щеке сочились кровь и слюна, а рука все крепче сжимала кисть Меган, пока та не почувствовала в ней странную вибрацию.
Прекрати, строго сказала Меган, прекрати это.
Уже через мгновение она поняла, что вибрация была вызвана будильником в браслете. Меган оглянулась: лучи солнца пробивались в окно, освещая тот беспорядок, который они с Николасом оставили в гостиной после этой ночи, сам Ник из-за неправильного положения головы забавно похрапывал, сидя на диване, а на его серых пижамных штанах остался мокрый след от слюны Меган, которая натекла на них, пока та спала на его ногах. Все закончилось благополучно. Было мерзко, было страшно, но не настолько, чтобы прервать слюноотделение, которое обычно у людей почему-то ассоциируется со «сладкими снами». Меган только что развеяла этот миф: «пускать слюни» можно даже наблюдая за предсмертными человеческими мучениями.
Она тихо поднялась с дивана, стараясь не разбудить Николаса: в отличии от нее он спит впервые за эту ночь, которая ужеутро. Она захотела укрыть его, но решила, что так уж точно разбудит, а потому тихо прошла в кухню.
Мистер Блонд уже наплевательски относился к тому, что время было слишком ранним, потому что вся прошедшая ночь была для него сплошным испытанием. Присутствие хозяйки одной, да еще и на кухне подействовало на него успокаивающе: хоть что-то нормальное и привычное, пускай и в такую рань. Меган даже позволила запрыгнуть ему на столешницу, чего не разрешала после того, как к ним переехал Николас. Кот довольно мурчал, подставляя руке хозяйке свою белую голову.