Заткнись! зашипел я, и верзила отшатнулся, со всхлипом опёршись на перебитую руку. Не думай, что я забыл! И то, что ты меня продать хотел этим мясникам, тоже помню! продолжил я уже спокойнее. Просто я и вправду считаю, ха (ХАХАХАААА!), что так нельзя.
Брезгливо обтерев стаканчик, я и сам жадно напился, хотя вода была затхлой и какой-то глинистой на вкус. Хряк пристроил поудобнее ногу и приподнявшись спросил:
Ну так? мои слова его, похоже, успокоили, и возвращалась обычная наглость. Чо, бл**ь, делать то будем? Мыслишки есть?
Ты будешь лежать здесь, пока я соберу еды, вещей на обмен и что-нибудь из оружия. Найду, чем перевязать тебе конечности. И пойдём. Здесь оставаться точно нельзя, следующий Звон и мытрупы.
Да-да, точно, бл*! Заляжем в убежище неподалёку, я подлечусь и потом мы ого-го! Соберём новую Свору, будем вдвоём, бл**ь, дела делать! Мы
Нет. Мы пойдём к Хорю.
К Хорю? Туда ж два цикла идти, а-то и три! Ты всё-таки еб***тый в край!
Мне нужно с ним перетереть. Дом там жилой, когда я уйдуодин ты не останешься. Да и на пути есть несколько «подготовленных» помещений, будет где отсидеться и
Да пошёл ты! Мне куда, такому, через город идти?! Мы сделаем, как я, бл**ь, сказ
Или! грубо перебил его я, и Хряк осекся. Я могу просто оставить тебя здесь?
Его огромное, кирпично-красное, лицо побелело. Он всё силился что-то сказать, но в глотке раздавалось только протестующее бульканье.
Я пойду собирать вещи. А ты подумай пока.
Оставив Хряка глотать воздух и обдумывать очевидное отсутствие выбора, я вернулся в общую пещеру. Здесь уже начинало пованивать разложением, а кровь подсохла и стала похожа на нездоровый, багровый грибок, поразивший сам камень. Похоже было даже, что пятно в центре зала стало больше и выбрасывало похожие на грибницу побеги, стелящиеся по ноздреватому камню. Мерзко! Быстро прошвырнувшись по комнаткам и, стараясь не смотреть на тела, я набрал всякой мелочёвки (пара хороших стилетов из осколков стекла, ещё один металлический нож, моток верёвки, флягу побольше) и пошёл в пещерку Хряка. Здесь невыносимо смердело немытым телом и гнильём. Картины недавнего непотребства зыбким маревом наслоились на реальность, когда я вошёл и увидел огромный матрас посередине. Зубы сжались так, что я опять рассёк губы об их острые края. Пришлось опереться о шершавую стену и зажмуриться. Так ведь простовернуться, ворваться, вонзить коготь и зубы (ДА!) в трепыхающееся тело, пока оно не перестанет орать и дёргаться! Он даже кулоном не успеет воспользоваться! (НО ВЕДЬ ТАК ЖЕ НЕЛЬЗЯ, ДАААА???)
Мне потребовалась пара минут, чтобы прийти в себя. Я открыл глаза, видения исчезали, хотя в ушах ещё позвякивал ЕЁ плач. В комнате, густо поросшей светящимся лишайником, тоже порезвились Озарённые, но, видимо из-за того, что тут никого не было, не стали слишком усердствовать. Я нашёл плотную куртку из потёртой замши, изношенные, бессовестно грязные джинсы и высокие ботинки. Видимо это всё Хряк брал у Рейдеров, как свою долю. «Похоже, свин всё-таки рассчитывал похудеть.»: подумал я, когда сменил своё окровавленное рваньё на обновки, которые пришлись почти в пору. Я нашёл так же мятую жестянку (кофе!), несколько банок (похоже, с того самого раза) консервов, брикет чайного гриба, металлическую зажигалку, немного сухарей, бутылочку с керосином, фонарь из металлической сетки и потрескавшийся кожаный мешок, который я и набил под завязку. С удовольствием оставив за спиной болезненные видения и несмолкающий фантомный плач (МЕЛОДИЧНО, РАЗВЕ НЕТ?) я пошёл обратно по коридору, мимо «детской» пещеры из которой теперь доносился храп, и дальше повернул направо, по тонкому, червеобразному ответвлению, которое штопором вело вверх, в каверну, где было ещё несколько «обжитых» пещер. Я не заходил в «нашу» пещерку (хотя мимоходом заметил, что камень в середине, где Звонарь вплавил меня в пол, будто оплыл и пошёл опаловыми разводами в форме человеческого тела), а направился к следующей. Её когда-то занимал Улыбака. «И почему я вспомнил только сейчас?»
Потные лица запорошила каменная пыль. Двоеширокоплечий парень с длинной косой и серыми глазами, и худой, светловолосый с безумно весёлой усмешкой, пили чай с запахом грибов из обколотых глиняных чашек. Худой, сплюнув прямо на пол, хлопнул сероглазого по спине:
Ну спасибо, Кошак, что помог. Всё, отпускаю тебя к ненаглядной. Ко мне тоже собиралась Пустельга зайти. он фривольно подмигнул. Так что допивай и кыш, кыш!
Они посмеялись. Невесело, Город давил сквозь стены. Кот встал и, глядя под ноги на небольшое, прямоугольное углубление в полу, которое они последние четыре часа выдалбливали ржавыми зубилами, спросил?
И зачем оно? Что прятать собрался, если не секрет?
Ну, вообще секрет. Тебе я верю, иначе сделал бы всё один, прост
Ага. И проработал бы весь вечер. Без Пустельги, ну.
Зараза, твоя, блин, правда! улыбка светловолосого стала ещё шире. Ну, в общем, пока оставлю это под покровом тайны. Но, глаза его вдруг стали серьёзными и будто подёрнулись пеплом, потом Ну, когда я не вернусь. Забери себе, то, что будет лежать здесь, я сейчас крышку присобачу. В общем забери, тебе пригодится
Выходя за дверь, Кот махнул рукой:
Ой, давай разнойся ещё! Я, может, раньше тебя зажмурюсь. Да и когда это всё ещё будет.
Широкоплечий вышел, не оглядываясь. Светловолосый смотрел ему вслед, продолжая улыбаться. Только глаза были испуганными.
Через два цикла, в рейде, Прибой вляпается в Морок
Крышка оказалась густо натёртым каменной пылью куском фанеры. Я еле нащупал её в тёмном помещении (окон не было, а грибы тут почему-то никогда не росли). Вытащил небольшой, тёплый прямоугольник, завёрнутый в кусок мешковины и пошёл обратно. Дойдя до освещённого куска коридора, я развернул мешковину, чтобы посмотреть, что оставил мне старый друг. Это был Мобильник. Старый (Старый? Откуда мне знать, даже что такое мобильник?), кнопочный, тяжёлый кусок серо-оранжевого пластика с наискось треснувшим экраном и узкой, длинной прорезью для зарядки в основании. И я прямо чувствовал угрозу, распространяющуюся от этого, несуразного для Города, предмета. Чувствуя Наитие (у тех, кто живёт в Городе, так бывает. Смотришь на предмет и, будто, знаешь для чего он), я плашмя положил его на ладонь, зарядным разъёмом от себя. И большим пальцем нажал кнопку в середине «джостика». Мобильник слегка дёрнулся, и что-то звякнуло о противоположную стену. В массе мха, наполовину погрузившись в камень, жадно подрагивая, торчал металлический прямоугольник, похожий на бритву для старых станков, у которой все четыре края были острыми. Нервно сглотнув, я ещё пару раз нажал на кнопку. Рядом с первым задрожали в стене ещё две бритвообразные «пули».
Скотина улыбчивая, у тебя был ещё один Артефакт. в восторге прошипел я. Что ж ты с кулоном-то только ходил?
В приступе неожиданной сентиментальности, я погладил серую пластмассу и запихал телефон в рукав куртки, надеясь, что он не выстрелит.
Я вернулся в «детскую», волоча за собой пару палок покрепче и старую простыню, недавно составлявшие навес у входа в комнатушку Мумии. Хряк ещё спал. Не отказывая себе в удовольствии посмаковать его боль, я легонько ткнул его носком ботинка в покалеченную ногу.
Мммаааа! Бл*! он подорвался с криком и тут-же вскрикнул опять, машинально потянувшись к ноге сломанной рукой. Я подождал, пока вопли стихнут (ПУСТЬ КРИЧИТ!) и стал мастерить шины ему на конечности. Хряк сипел, подёргивался, но, в целом, стоически воспринял процедуру.
Ну? я гнусавил, сжимая в зубах угол простыни. Подумал?
Угу, бл***кий ты хер, Кот. Х*ли делать остаётся? Пойду с тобой. Только тебе придётся мне помогать.
А-то я не в курсе. Жаль только, что ты так много жрёшь!
Жирдяй набычился, но ничего не сказал. Понимал, урод, что без меня ему не выжить. Я подставил плечо под его здоровую руку и, кое-как, поднял эту тушу. Меня колотило от омерзения. Язвочки на его лице и шее смердели тухлой рыбой, а волосы с каждым движением роняли мне на шею перхоть и порошу. Она жгла, как щёлочь. «И вот ЭТО трогало мою женщину!». Я чуть не блевал от отвращения и злобы. Пришлось стиснуть зубы и затолкать соблазн мести поглубже. Он свернулся внутри ядовитой змеёй и замер, почти неощутимый, но никуда не исчезнувший. Трясясь и подпрыгивая на одной ноге, от чего мои зубы щелкали, терзая измученный язык, Хряк кое-как мог перемещаться. Так мы доковыляли до центрального проёма (пятно крови-плесени будто ещё разрослось и усиками потянулось по стенам. Из боковых комнат тоже выпростались «побеги»).
Подожди секунду. я опёр это массивное тело на стену, где ещё не было кровавого грибка, пользуясь возможностью передохнуть, и поднял остатки сорванного занавеса. С помощью ножа Улыбаки откромсал квадратный, плотный кусок (кажется это когда-то был клетчатый плед). Сгодится, если что, дверь или окно закрыть. С помощью булавки, закрепил плед на плечах, на манер плаща. И только тут заметил, что Хряк, рукой в лубке, придерживает куртку спереди, а пузо его будто стало ещё необъятнее.
Давай уже сюда, положу в мешок. я протянул руку.
Что? свинячьи глазки забегали, когда я выразительно посмотрел на него, пытаясь выразить обещание его одинокой, мучительной и ужасной смерти. Л-ладно, держи, вот. неловко орудуя одной рукой, он достал из-за пазухи перетянутый бечевой увесистый пакет. Полкило где-то. Богатство прям. Пока я упаковывал Пыль в мешок, он смотрел за ней грустными, собачьими глазами.
Да не ссы ты, «брат». Вместе же идём.
Д-да. Хорошо, бл*. Но смотри мне. и он выразительно потряс кулоном.
Смотрю. Насмотреться, прям, не могу. и опять его вонючая лапа на моих плечах.
Так, неловко, спотыкаясь и переругиваясь, мы одолели полутёмный коридор и вышли под чёрно-багровое небо Города.
Звон приближался. Переставший быть изолированным Шпиль успел попутешествовать по хитросплетениям улиц. Вся часть проспекта, справа от входа, изменилась. Где раньше были обшрапанные двух- и трёхэтажные многоквартирные панельные дома, высились, друг напротив друга шесть особняков, покрытых осыпающейся белой штукатуркой. Они злобно щерились заколоченными окнами на соседей и на окружающие их придомовые участки, заросшие болезненно-искривлёнными серыми деревцами и испятнанные бассейнами, наполненными затхлой чёрной мутью. Кажется, в них даже что-то шевелилось. В общем, от квартала справа, веяло заброшенностью, голодом, одиночеством и жутью. К счастью, слева всё осталось более-менее знакомым. Только, непонятно откуда, вместо фонарных столбов появились треноги с чадящими факелами. Мы двинулись по середине дороги, держась подальше от жадных ртов подвальных окон и переулков, откуда слышались причитания Теней. Тех, в общем, было не особо много.
А очередной Звон, тем временем, приближался. Мы оба чувствовали. Хряк перестал ныть и, пыхтя, прыгал всё быстрее, хотя его челюсть периодически начинала нервно трястись, то ли от страха, то ли от боли. Я же, почему-то, воспринимал близящуюся смену циклов всё спокойнее. Боялся, да, но, казалось, я, с каждым тактом этой (ПРЕКРАСНОЙ МЕЛОДИИ!) жуткой какофонии, становлюсь ближе к разгадке какой-то тайны. К тому, чтобы вспомнить наконец, что
Убежище (надеюсь тот сарай никуда не «убежал») было ещё в четырёх кварталах от нас, когда Хряка начало лихорадить:
Эх, Кот, Кот, бл*. А не вы**ывался бы ты, было б у нас всё ровно. И Лису себе забрал, суку такую. Но ничего, я не в обиде, бл*! Братан, мы ещё поживём, да, бл*!
Я только улыбался, поддерживая его грузное тело. Да, было бы ровно. Да, забрал. Да, не в обиде (В ЯРОСТИ!)
Он продолжал бормотать, что баба-то хрен с ней, сегодня с одним, завтра с другим, когда Звон грянул. Пламя факелов позеленело. Я закрыл глаза (Теней поблизости, вроде, не было) и переждал самую болезненную ноту безумия. Когда открыл, Хряк ещё, зажмурившись, дрожал, почти падая, и шептал что-то невразумительное, а здания (ПРЕКРАСНО!) жутко выгибались, прорастали царапающими небо острыми флюгерами и открывали гноящиеся глаза. Они жадно, с болезненным предвкушением, следили за нами.
И всё-таки ты меня, бл*, не порезал. Хряк потихоньку приходил в себя. Инеожиданно задумчиво добавил, Не могу понять, почему?
Брат, я наблюдал, как Тени выползают из канав, подвалов и переулков, выбираясь (К НЕМУ!) на дорогу. До убежища оставалось ещё два квартала. Я обнял Хряка и, улыбнувшись, посмотрел ему в глаза. Не знаю, что он там увидел, но его отвратительная нижняя губа отвисла, прикрыв язву, разъедающую подбородок, а сам он будто обмяк. Ты же помнишь, что я сказал?
Ч-ч-что не убъёшь меня. Что н-н-нельзя так Да?
Да, на пальцы моей, поддерживающей жирдяя, руки уже намоталась большая часть серебряной цепочки. И ещё, что мне руки марать не охота, ты ж, хахахгха, гнилью всё забрызгаешь! НО! я (ИГРИВО!) по-дружески поддел его плечом. Я правда считаю, что так нельзя. Что Нельзя. Так. Просто.
«Телефон» уже выскользнул, как почуял, из рукава в мою свободную ладонь, и, резко дёрнув цепочку к себе, я дважды нажал на кнопку Артефакта. Направив разъём прямо в жирный бок. Вкус патоки(Ммммм)
АААААА! лезвия прошли навылет, выйдя над правым бедром и раскрасив асфальт карминовыми цветами. Из трещинок камня под ногами вынырнули несколько маленьких, как у ящерок, язычков и принялись слизывать алую влагу.
ААааахрр! Хряк захлебнулся криком и тяжело, марая (УКРАШАЯ!) мою куртку кровью, сполз на землю. Тени были уже близко, а из хлипкой двери домишки на предыдущем перекрёстке, появилась человеческая фигура в плаще, сотканном из темноты. Она нетерпеливо, с претензией на элегантность, будто перетекая, двинулась в нашу сторону, и факелы гасли там, где она проходила. По лицу существа плавали рваные фрагменты фарфоровой маски.
Ну, брат, чтобы быть уверенным, я со всей силы пнул его по больной ноге, заставив исторгнуть очередной вопль боли. Тени будто ускорились, спеша на крик. Как не грустно мне, радость моя, тебя покидать, но пора, пора Долг тебе я отдал, но есть ещё.
Кооооотфу, он ещё и обделался, Бл* Б*ЯЯЯ!
Ну-ну, я наклонился и легонько потрепал его по щеке, по которой текли слёзы и гной. Поплачь, если хочешь. Лиса, если помнишь, тоже плакала.
Он разревелся, а кровь его впитывалась в трещины на мостовой. Ногу начало обхватывать проросшее из дороги шипастое щупальце. Тени и Расколотый были уже близко. И я побежал. Всё это время я слышал мерзкий, хрипящий плач, будто приложил ухо прямо к его гнилым зубам. Я так же ясно слышал, уже подбегая к оказавшемуся на месте убежищу, как плач перешёл в визг, сменившийся нечленораздельным бульканьем, длившимся очень, очень долго. И всё это время, занавешивая дверь сарая, наслаждаясь, смакуя симфонию его ужаса на языке, я был Счастлив?
Спал я сегодня удивительно спокойно, даже кошмары не были так мучительны, как обычно. И скребущие по деревянным стенам ветхого сарайчика ногти, на нарушали моего умиротворения. Очнувшись, я не почувствовал ни голода, ни жажды. Хряк (ЗАСЛУЖИЛ! ДА! ДА!) заслужил свою судьбу. Я жалел только, что за учинённое насилие и боль Лисы, за своё унижение не могу бросить его в водоворот кошмара ещё раз (И ЕЩЁ!). Тихим, почти нежным звуком ксилофона пришёл утренний Звон и на секунду я пожалел, что всё кончилось. Потом пришло ощущение спавшей с плеч тяжести. Задышалось легче. Заставив себя съесть пару каменных сухарей и выпить воды, я отпер дверь и снова вышел в вечную городскую ночь. Сарай, где я спал, теперь стоял посреди небольшого озерца затхлой, тинистой воды. На всякий случай я несколько раз вспорол жидкость кулоном-артефактом и только после этого, перейдя превратившийся в огромную лужу пустырь и, протиснувшись между почти сомкнувшимися стенами окруживших его домов, вернулся на улицу. Нужно было идти дальше, но я не смог побороть искушение вернуться обратно и ещё раз взглянуть на место, где вчера (Я ПОЛУЧИЛ НАСЛАЖДЕНИЕ!) свершилась расплата. Перекрёсток был почти пуст, только возле треноги с потухшим факелом маячили над кучей тряпья несколько собак. Огромные, злобные тваритолько такие и выживают на этих улицах, остальных быстро съедаютмясо в Городе огромная редкость. Чтобы не рисковать, я издали всадил в ближайшую лезвие и шайка поражённых проказой дворняг, злобно тявкая, откатилась дальше по улице.
Там, где Хряк (СТРАДАЛ! ПОДЫХАЛ! ПЕЛ!) упал, мостовая была совершенно чистой. Даже трещинки в камнях исчезли. Ни пятнышка крови, ни клочка одежды. Но что-то не давало мне покоя. Я, ставшим привычным движением, слегка высунул язык и пошевелил им, пробуя вкус вечно-багровой ночи. «Закрой глаза!»: Шёпот прозвучал прямо в черепе, минуя уши. Он не испугал меня, почему-то. Я просто сделал, как было велено.
«Вот оно!», в черноте закрытых глаз, там, где должна была быть мостовая, висело грязно-жемчужное облако, похожее на случайный клок тумана. Его будто било штормовым ветром, но оно упорно не двигалось с места, только скручивалось и извивалось, принимая форму то искажённого криком лица, то распростёртого, разодранного на куски тела. Тонкая, почти прозрачная нить вела из середины этой несчастной (ДУШИ!) субстанции в сторону от дороги. Запомнив направление, я открыл глаза и прошёл вдоль уже не видимой мне нити. Буквально в десяти шагах, почти перекрытый огромным, ржавым мусорным баком (будь это рейд, обязательно бы его обшарил), уводил в прелую тьму между домами кривой, тупиковый проулок. Я вынул факел из ближайшей треноги, запалил его зажигалкой и шагнул в вязкую темноту. Долго идти не пришлось. На куче гниющего мусора, слабо освещённая красным глазом луны, скрючилась одинокая Тень. Прореха в реальности, по форме человеческого тела. Жирного тела.